Бремя молчания - Хизер Гуденкауф

— Вот не знала, что в Чикаго есть цветы.

Луис обиделся:

— А ты как думала? В Чикаго есть и цветы, и сорняки, и трава, только не очень много… Помню, папа говорил: «Феи пляшут на ветру — дотянись, схвати одну. Ты желанье загадай и скорее выпускай». По папиным словам, про фей ему рассказала его бабушка из Ирландии, а желания действительно исполняются. Каждое лето, когда появлялся одуванчиковый пух, мы ловили пушинки, загадывали желания и тут же сдували пушинки назад, в воздух.

— И что ты загадывал? — спросила я.

— Всякое разное. — Луис вдруг застеснялся, бросил ложку и побежал в лес, хватая на бегу пушинки.

— Какое разное? — кричала я, гонясь за ним.

— Вроде того чтобы наши «Чикаго Кабз» стали чемпионами. — Он не смотрел на меня.

— А как же твой папа? Ты когда-нибудь загадывал желание про папу? — тихо спросила я.

Луис понурил плечи, и мне показалось, что он сейчас опять убежит.

— Нет. Смерть есть смерть. Мертвых не воскресить. Зато можно пожелать много денег или стать кинозвездой — в общем, в таком вот роде. — Он протянул мне крошечную белую пушинку. — Ты что хочешь загадать?

Я немного подумала, а потом бережно дунула на пушинку. Она медленно поплыла прочь.

— Что ты загадала? — допытывался Луис.

— Чтобы «Кабз» стали чемпионами, что же еще, — ответила я.

Он рассмеялся, и мы побежали играть на Ивянку.

Но я загадала другое. Попросила, чтобы отец Луиса вернулся — просто так, на всякий случай.

Через восемь лет, когда нам исполнилось шестнадцать, мы снова пришли к Ивянке. Там мы в первый раз занимались любовью, а потом я заплакала. Мне трудно было выразить свои чувства словами. Я знала, что люблю его, знала, что ничего плохого мы не сделали, и все же плакала. Луис старался развеселить меня: щекотал, строил смешные гримасы, в общем, старался вовсю, а у меня все равно по лицу катились слезы. Наконец — видимо, от отчаяния — он куда-то убежал. Я рассеянно одевалась, вытирая слезы и сопли, и думала о том, что потеряла Луиса, своего лучшего друга. Через несколько секунд он вернулся и протянул мне два кулака.

— В какой руке? — спросил он. Я выбрала левую. Луис разжал кулак, и внутри лежали белые одуванчиковые пушинки. — Три желания! — сказал он и разжал второй кулак. Там лежали еще три одуванчиковые феи. — Три желания на каждого.

— Ты первый, — сказала я, впервые улыбнувшись сквозь слезы.

— Хочу, чтобы «Чикаго Кабз» стали чемпионами. — Он широко улыбнулся, и я рассмеялась. — Хочу стать полицейским. — Его юное лицо посерьезнело. — И хочу, чтобы ты всегда любила меня… Теперь твоя очередь! — быстро добавил он.

Я ненадолго задумалась.

— Хочу жить в доме желтого цвета. — Я внимательно смотрела, не смеется ли надо мной Луис. Он не смеялся. — Хочу побывать на океане, — продолжала я. — И… — из моих глаз снова покатились крупные слезы, — хочу, чтобы ты всегда любил меня.

Через три года Луис поступил в колледж и уехал, а я вышла замуж за Грифа. Сейчас я думаю: вот дрянные феи! Я не живу в доме желтого цвета. Я ни разу не видела океана. Ну а Луис… Его любовь не стала вечной. А теперь пропала Калли, моя ненаглядная доченька… Все, к чему я прикасаюсь, портится или пропадает.

Помощник шерифа Луис

Я снова у Тони на кухне — передо мной на столе стоит запотевший стакан с холодным чаем. Правда, сейчас рядом со мной не Мартин Грегори, а агент Фитцджералд. Боюсь, когда все закончится, Мартин перестанет со мной разговаривать. И Тони тоже. Сразу видно: Тони теряется в присутствии Фитцджералда. Она не знает, как отвечать на его сухие, бесстрастные вопросы. Она, наверное, боится, что Фитцджералд сочтет ее плохой матерью. Тони подолгу задумывается над его вопросами, ищет в них подвох, наверное — она уже привыкла, что Гриф манипулирует ею.

Четыре года назад, увидев Тони на диване — она лежала, свернувшись калачиком и прижав к себе мертвую новорожденную девочку, — я понадеялся, что она поумнеет и навсегда избавится от Грифа. Правда, что случилось в тот зимний вечер, я так толком и не знаю. По словам Бена, он вернулся домой и увидел, что мама лежит под одеялом на диване, а Калли сидит рядом и гладит ее по плечу. Я пытался расспросить Калли, но у меня ничего не получилось. Она сидела на одном месте и смотрела на меня снизу вверх своими большими карими глазами. Потом Тони увезли в больницу…

Тогда я спросил Бена, где его отец. Он точно не знал, но предположил, что, наверное, в «Бенке», баре в центре города. Сначала я думал позвонить туда и позвать Грифа к телефону, но потом решил поговорить с ним с глазу на глаз. Попросил соседку присмотреть за детьми, а сам поехал в «Бенке».

Я увидел Грифа через завесу дыма. Он сидел у стойки рядом со своими школьными дружками. Его дружки смеялись и болтали — наверняка вспоминали добрые старые деньки. Такие, как они, и собираются вместе только ради старых школьных воспоминаний. Гриф показался мне необычно тихим. Он пил залпом одну рюмку за другой, кивал и время от времени улыбался удачной шутке. Я подошел к нему, и он посмотрел на меня снизу вверх. Он совсем не удивился, увидев меня. Все завсегдатаи «Бенке» затаили дыхание. Смотрели на нас с Грифом и гадали, что будет дальше. В Уиллоу-Крик всем известно о том, что раньше у нас с Тони был роман. Я ждал, что Гриф обратится ко мне высокомерно, как обычно. Он говорил «помощник шерифа» таким тоном, как будто обращался к королю или губернатору штата. Но в тот раз он лишь выжидательно смотрел на меня. Дружки, сидевшие рядом, встревоженно перешептывались.

— Гриф, не выйдешь на минутку? — вежливо спросил я. Роджер, подпевала Грифа и полный кретин, заливисто расхохотался.

— У вас есть ордер, помощник шерифа? — спросил он.

— Луис, ты можешь говорить со мной здесь, — негромко ответил Гриф, осушая очередную рюмку. — Тебя угостить?

— Нет, спасибо, я на дежурстве, — ответил я. Почему-то мой ответ показался его дружкам очень смешным. Все зашлись от смеха.

Я наклонился к нему.

— Гриф, речь идет о Тони, — тихо сказал я, не желая, чтобы эти шутники меня слышали.

Гриф встал. Я примерно на полголовы выше Грифа, зато он шире в плечах и сложен как тяжелоатлет. Не сомневаюсь, он бы запросто побил меня. Однажды он уже задал мне трепку. Мне тогда исполнилось девятнадцать, и я приехал из колледжа за Тони. Я хотел вернуть ее. Пришел к ней домой, Тони жила с отцом, который после смерти жены будто разом постарел на десять лет. В тот вечер мне хватило одного взгляда на лицо Тони, чтобы понять: между нами что-то надломилось, треснуло, и трещину уже не заделаешь. В то время я не хотел оставаться в Уиллоу-Крик, а Тони не хотела уезжать. Моя мама в тот же год, только раньше, во второй раз вышла замуж и вернулась в Чикаго с моими младшими братом и сестрой. Мне нравился колледж, нравился город Айова-Сити. Я хотел, чтобы Тони вернулась ко мне. Мне казалось, что в Уиллоу-Крик ее больше ничто не держит. Но она ответила отказом — как мне показалось, печально. Сказала, что встречается с Грифом Кларком и у нее все хорошо. Она не может бросить отца, он и так много потерял. Потом она скрестила руки на груди, как делала всегда, когда принимала окончательное решение. Я наклонился, чтобы поцеловать ее на прощание, но она в последнюю секунду опустила подбородок, и я ткнулся губами ей в нос.

Гриф подождал, пока я не отъеду подальше, километров на шестьдесят, и заеду на заправку. Расплатившись, я приготовился сесть в машину, и тут он вышел откуда-то из-за колонки и с силой врезал мне в солнечное сплетение, а когда я скорчился, еще лягнул меня между ног.

— Держись подальше от Тони, козел, — процедил он сквозь зубы. От него несло перегаром. — Мы женимся, — буркнул он и врезал мне кулаком по лицу.

Эти два слова поразили меня сильнее удара. Через несколько месяцев общий знакомый передал, что Тони и Гриф действительно поженились. Прошло совсем немного времени, и я услышал о рождении Бена. Хоть я и не гений, понял, что она его любит. А вот я ее не удержал…

— Пошли, — сказал Гриф.

Запах пива, исходивший от него, вернул меня в «Бенке», и я следом за ним вышел из бара. Выйдя на стоянку, я жадно глотнул прохладный воздух — после табачного облака, из которого мы только что вышли, свежий воздух стал просто благом.

— Ну что? — невинным голосом спросил он. — Как Тони?

— Она в больнице. — Вот и все, что я ответил. Как я ни ненавидел его, я не мог сказать, что его ребенок умер.

— Что случилось? Что она говорит? — Гриф как будто заволновался.

— Точно не знаю, — ответил я. — Сейчас она вообще почти не говорит. Скорую вызвал Бен. — Я не уточнил, что Бен сначала позвонил мне домой, чтобы мальчику не было хуже.

Гриф повертел в руках ключи от своего грузовичка и повернулся ко мне лицом.

— Наверное, мне сейчас не стоит садиться за руль?

— Да, наверное, не стоит, — согласился я. Мы переглянулись. — Пошли, — сказал я. — Я сам тебя отвезу.