Словен. Первый князь Новгородский - Василий Седугин

Словен в упор глядел на Довбуша и ничего не говорил. Довбушу стало как-то не по себе от такого холодного, ничего не выражающего взгляда, он завозился в кресле, спросил, пытаясь снисходительно улыбнуться:

— Ну что ты можешь на это сказать? Какие у тебя будут возражения? Думаю, никаких доводов в свою пользу у тебя нет.

— Есть, и довольно серьезные.

— Что ж, слушаю тебя. Все-таки ты мой друг, мы столько лет вместе, поэтому должны быть честными и откровенными.

— Я тоже так думаю.

Словен некоторое время помолчал, собираясь с мыслями, потом сказал:

— Не надо тебе доказывать, что вся история Руссинии — это не только войны с внешними врагами, но и борьба за единство страны. То и дело то одно племя, то другое, то один племенной князь, то другой стремились вырваться из крепкой власти великого князя и стать независимыми. Не так ли?

— Допустим.

— Великие князья в борьбе со стремлением к обособлению племен опирались на свою дружину и племя бодричей.

— И на другие племена тоже.

— Да, и на другие, которые оставались верными Рерику. Но представь, что племенные князья сговорятся между собой и перестанут подчиняться тебе. С кем ты сможешь подавить их сопротивление? Ты лишился главной поддержки — родного племени бодричей, оно перешло в руки Изяслава. Боярская дума тоже ушла из твоих рук, она выражает больше интересы племен, чем общегосударственные. У тебя осталась великокняжеская дружина. Но это полторы-две тысячи воинов. Что они против племенных войск, когда каждое племя сможет выставить до десяти-пятнадцати тысяч бойцов? Что ты сможешь сделать, если Изяслав вознамерится захватить престол великого князя?

— Он никогда на это не пойдет, — еле слышно проговорил Довбуш.

— Еще как пойдет! Насколько я знаю по отзывам знающих его людей, это человек без чести и совести, всеми правдами и неправдами стремящийся к высшей власти. Он уже получил власть в племени, завтра он захочет получить ее в стране. Боюсь, что это может привести к межплеменной вражде, которая погубит страну.

Довбуш стал руками отмахиваться от Словена, как от нечистой силы:

— Ну, это ты страшилки рассказываешь! Такого не может быть, поэтому никогда не будет. Пока я жив, по крайней мере.

— Каждый правитель должен смотреть вперед, предугадывать те или иные события. Он должен заранее видеть подводные камни, которые его подстерегают на тернистом пути правления страной. Так и ты должен понять, что с противником, который еще не набрал силы, надо расправляться без всякой жалости и как можно быстрее. Пусть и в мыслях нет у Изяслава стать великим князем, но если такая возможность существует, ты должен ее пресечь немедленно, самым решительным образом…

Говоря это, Словен вдруг заметил в глазах Довбуша злой, непримиримый огонек и насторожился. Он знал, что тот был порой самолюбив и упрям и мог стоять на своем, даже видя, что не прав. Так, видно, случилось и на этот раз. Довбуш прервал Словена и заговорил отрывисто, стуча кулаком по подлокотнику кресла:

— Ты всегда был слугой двух господ. Ты дружил со мной, но в то же время был в любимцах у Велемудра. Тебя, как видно, коробят мои преобразования, тебя тянет к старинке, ко временам Велемудра. Тебе жаль его соратников, ты с предубеждением относишься к людям, которых я ставлю на государственные посты. Я знаю, ты был в ссоре с Изяславом и хочешь моими руками расправиться с ним. Но я тебе этого не позволю сотворить. Я его буду защищать до конца.

Но и Словен закусил удила. Он встал, и, глядя в лицо Довбуша, проговорил жестко, сурово:

— Смотри, великий князь, куда идешь сам и ведешь за собой страну. Ты направляешься в пропасть. Ты завис над ней. У тебя нет опоры, а власть без поддержки не существует, и ты скоро падешь. Мне жаль тебя, но еще больше жаль Руссинию, которую своими недальновидными действиями можешь погубить.

Речь Словена была столь неожиданно резкой, что Довбуш даже не нашелся, что ответить, только смотрел на князя неподвижным взглядом и открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на берег.

Словен встал и вышел из горницы. Он кипел от негодования. Он впервые понял, что на престол сел человек смелый, но недалекий, с ограниченным умом, которому не дано понять, куда идет страна, куда ее вести, который не может просчитать, к чему приведут те или иные его шаги, а также действия приближенных. Его глаза застили льстивые слова людей из окружения, он упивается своей властью, и ему кажется, что все будет совершаться только по его желанию и хотению. Но жизнь жестока, и в ней идет постоянная борьба. И самая кровавая и беспощадная борьба — это борьба за власть. В ней не гнушаются никакими средствами, легко и охотно применяют и обман, и коварство, и лесть, и убийство. И по этому пути пошел Изяслав. Он начал утверждать свое влияние с Боярской думы, теперь получил власть в самом могучем в Руссиниии племени бодричей, следующий его шаг — это престол великого князя…

И тут Словен вдруг остановился посредине улицы и рассмеялся. А чего он, собственно, так старается и ради кого он так хлопочет? Ради себя? Нет, если даже власть в стране захватит Изяслав, он, Словен, уедет в родное племя и станет спокойно править. Изяславу его не достать. Наоборот, великому князю не раз придется обращаться к нему за помощью — то в случае отражения нападения врагов, то побыстрее прислать дань, то еще по какому поводу. Он напрямую зависит от поддержки племенных князей, значит, поддержки и его, Словена. Стоит ли так волноваться?

Изяслав грозит власти Довбуша. Вот он пусть и беспокоится. Если же ему невдомек, что его могут свергнуть с престола, то помочь невозможно. Главное, он, Словен, его предупредил, значит, совесть его чиста. Пусть будет так, как будет. К тому же до межплеменной вражды скорее всего не дойдет, зря он беспокоится; сколько после Русса перебывало правителей на престоле, но обходились без смуты, может, и на этот раз все обойдется тихо и мирно.

События последних дней так закрутили Словена, что он не находил времени для встреч с Баженой и после возвращения с охоты они еще не виделись. Он послал ей весточку, и вот она, радостная, разрумяненная, спешит к нему. Его в который раз умилила ее тоненькая фигурка и большие лучистые глаза, красноречиво говорившие о любви к нему. Какая удача, что он встретил ее на своем пути!

Она подошла и доверчиво прижалась к нему. Они пошли вдоль улицы.

— Я так ждала встречи. Где ты пропадал? — нарочито капризно проговорила она.

— В Рерике такое творится! Про вече слышала?

— У нас дома что-то говорили, но я ничего не поняла.

— Тебе, наверно, и не стоит всего знать. Как отец, не полегчало?