Я тебя съем - Лана Морриган

– Скоро вернусь. Нужно распечатать еще один комплект тестовых материалов.

Покинув аудиторию, я расфокусировано уставилась перед собой, подпирая спиной дверь преподавательской. Тело скрутила дрожь. Она стягивала легкие, словно толстой металлической проволокой и оплетала каждый позвонок холодными щупальцами, отдаваясь покалыванием на лице и в кончиках пальцев. Одно резкое движение головой, и мое сознание померкнет. Отключится.

«А если Ник последует за мной? Войдет в преподавательскую?» – мысль полоснула жаром, расползлась перед взором темными мушками. Нельзя задерживаться. Непослушные пальцы щелкнули кнопкой компьютерной мыши, запуская печать документа.

– Пожалуйста, только не зависай, – я уговаривала принтер.

А внутренний голос изощренно успокаивал: «Не придет. Ты для него никто. Одна из многих».

Внутренний голос ошибся.

Парень, сложив руки на груди, перекрывал выход из преподавательской. Он не ворвался, как я представляла, а подарил мне чувство мнимого спокойствия и тут же забрал его своим присутствием.

– Разрешите пройти, – буркнула я, опустив голову.

Ник зеркально скопировал мои движения. Я отступила влево, он повторил, шаг вправо, и мужская фигура вновь возвышалась прямо передо мной.

– У вас какие-то вопросы? – Я сохраняла дистанцию, закрывшись от колючего взгляда листами бумаги.

– Привет, беглянка. – Он шагнул навстречу, вынуждая отступить. – Посмотри мне в глаза, Аля, – произнес с раздражением. Надавив плечом, плотно закрыл массивную дверь, отрезая нас от остального мира. – Почему ты ушла? – Оттеснял вглубь, загонял в угол, словно хищный зверь на охоте. Его движения плавны, неторопливы, от них веет силой и уверенностью. – Аля, не молчи!

Смены настроения пугают: вот он мило беседует с девушками, а спустя пять минут без тени улыбки на лице, размеренно шагая, сжав кисти рук в кулаки, кричит. Ведет себя так, словно имеет на это право, словно имеет право на меня.

– Алина Васильевна, – поправила я, задыхаясь от волнения.

Дыхание срывается, становится поверхностным, рваным, недостаточным, чтобы бороться с головокружением. Вот бы выбраться из плена табака и вишни и втянуть чистый воздух без примеси порока и желания. Вернуть разуму ничтожную каплю ясности.

– Как скажете, Алина Васильевна, – Ник отвечает обманчиво равнодушно.

Его взгляд мечется по моему лицу, то спускаясь к шее, груди, то, вновь поднимаясь, задерживается на губах.  Я шумно сглатываю, предвкушая очередное «впервые».

Бедро упирается в острый угол столешницы. Еще четыре небольших шага назад, и ловушка захлопнется – хищник зажмет свою жертву между книжным шкафом и письменным столом.

– Меня еще никогда не кидали после секса, Алина Васильевна. – Ник рывком припечатывает меня телом к прохладной стене. – Вы первая, кто это сделала. Знаете, неприятно открыть с утра глаза и обнаружить рядом с собой холодную постель.

С каждым его словом я убеждаюсь, что наша встреча неслучайна.

Уперев руки поверх моей головы, парень нависает, прижимая бедрами, и при малейшем моем движении мужское тело каменеет.

– Я не понимаю, – мой язык заплетается.

Твердь мужского члена упирается в живот, пугая и возбуждая одновременно.

– Хм, – голос парня завибрировал. Мое тело откликнулась волнами тягучего удовольствия на толчки мужских бедер. – Значит, решила играть до конца? А если я скажу, что у вас, Алина Васильевна, родинка на левой груди, почти у самого соска. Вот здесь, – большой палец безошибочно указал место и обвел сосок по границе ареолы.

– Прекрати, – я шепчу, прикрыв глаза.

– Мы уже на «ты»? – При каждом слове, твердые губы касаются моих. Ник не целует, не вторгается языком, царапает щетиной, прихватывает нижнюю губу, втягивает ее в рот и выпускает, копируя движения пальцами на моем соске. – Нехорошо так поступать.

Парень наблюдает. Губы, сосок, толчок бедрами. Снова и снова.

– Отпусти. Сюда могут войти, – молю я.

Под его умелыми руками я больше не ощущаю себя хозяйкой собственного тела. Редкие вспышки в сознании: сопротивляться, сказать «нет», – гасит животное желание подчиниться. Отдаться. Ощутить твердый член внутри. Подарить разрядку. Впитать низкий глухой стон, прижимаясь к натренированному телу, покрытому испариной.

– Я услышу чье-либо приближение.

Я открываю глаза, и упираюсь взглядом в мужское лицо с привычной торжествующей улыбкой. Развязанной, притягательной, возбуждающей.

– Это было ошибкой, – я выговариваю, отворачиваясь.

Мужские губы замирают с моими словами, превращаясь в жесткую линию.

– Ошибкой?! – взрывается Ник. – То есть ты считаешь все произошедшее ошибкой? – рычит, перехватив за подбородок.

– Нет… нет.

Господи, он в бешенстве!

– Ошибкой, – хмыкает, тряся головой и с хлопком отталкиваясь от стены.

– Да, ошибкой, но не в том смысле, как ты подумал. Я ни о чем не жалею, – под шквалом обрушившихся эмоций мне удается сформулировать мысль. – Но…

– Но ты не рассчитывала на продолжение, – кривится Ник. – Или…

– Пожалуйста, не говори грубости, – я обрываю его на полуслове. – Не нужно. Пожалуйста. Я… я… мне нужно идти. Пара. Меня ждут. Не ходи за мной, они же все поймут.

– Не волнуйся. – Я уже вижу мужскую спину. – Не поймут.

Хлопок дверью. И откуда-то сверху на бумаги оседает белая пыль.

Я заставляю себя вернуться в аудиторию.

– С вами все хорошо? – интересуется одна из студенток.

– Да, спасибо. Староста, раздайте, пожалуйста. Этот тест определит дальнейшие темы, что нужно подтянуть к госэкзаменам. Лучше не списывать, он больше для вас, – в голове собственный голос звучит глухим эхом.

– Вы такая бледная, – волнуется все та же девушка, забирая из моих рук листы.

– Давление упало. Пишите. Я быстро отвечу на звонок, съем что-нибудь сладкое и вернусь.

Смартфон вибрирует в моих руках. На экране светится надпись из прошлого: «Любимый».

– Витя, ты не вовремя, – шепчу я, открывая дверь, – у меня занятия.

– Алин, я не отниму много времени.

Как может один и тот же голос быть родным и одновременно чужим, поднимающим из глубин души тепло и горькую обиду?

– Хорошо. – Я осматриваю пустой коридор. – Я слушаю.

– Алин, извини меня. Вышло некрасиво, – тараторил Балабаев. – Прости. Я выпил, не хотел хамить. Мы же не чужие люди. Шесть лет нельзя перечеркнуть одним днем, ведь правда? Шесть лет… у нас уже могли бы быть дети.

– Угу, – мычу, выслушивая несвязанную мужскую речь.

– Прости еще раз, родная, я