С ними по-хорошему нельзя - Раймон Кено

- Но только никаких доказательств нет, - продолжал Маккормик. - Это такое дело, что подробно и не расскажешь. Я еще никогда такого не видел. Что произошло, то произошло. Но, повторяю вам, следов нет. А в таком случае можно выдать ее британцам. Насчет того, о чем я вам рассказываю, она распространяться не будет.

- Ты слишком торопишься, - сказал Гэллегер, - я так ничего и не понял. Но в твоей запутанной исповеди нет никакой необходимости. Если она захочет, то пусть распространяется. Потому что доказательство существует абсолютно точно. Один из нас ее изнасиловал.

- Какой ужас! - вскричал Ларри, мгновенно забыв о своих недавних амбициях.

- И кто же это? - ватно спросил Кэллинен.

- Кэффри, - парчово возвестил Гэллегер. - Святой Патрик, прими его душу!

- Этот неуч! - вискозно воскликнул будущий врач ОТРурки.

- О черт! - коверкотно заключил Джон Маккормик.

- Кэффри, - повторил Кэллинен. - Кэффри? Кэффри? Кэффри? Кэффри? Кэффри? Кэффри? Кэффри? Как это Кэффри? Как это Кэффри? Ведь это я ее изнасиловал.

Он упал на колени и начал неистово размахивать руками. Пот с него лил градом.

- Это я ее изнасиловал! Это я ее изнасиловал!

Все замолчали, даже Гэллегер.

- Это я ее изнасиловал! Это я ее изнасиловал!

Рукомахание прекратилось, и совершенно обессиленный Кэллинен замер.

- Это я ее изнасиловал! - повторил он снова, но уже не с таким воодушевлением.

- Или скорее, - добавил он, вытирая лицо своим красивым зеленым платком с золотыми арфами, - или скорее она мною овладела.

Он обхватил себя за плечи, низко опустил голову, припал к коленям сидящего Маккормика и стал жаловаться.

- Товарищи, - ныл он, - друзья мои, это она мною овладела. Моя порядочность была застигнута врасплох; я - жертва. Моя маленькая Мод, моя маленькая Мод, моя дорогая невеста, прости меня. Я по-прежнему предан тебе душой, англичанка заполучила только мое тело. Я сохранил верность и чистоту внутри, а скверна осталась снаружи.

- Что за глупости, - завопил Гэллегер, - я же видел Кэффри.

Он похлопал Кэллинена по спине.

- Ты выдумываешь черт знает что, старина, тебе это приснилось, никогда ты на нее не залезал, на эту барышню с почты. Ты просто не в себе. Клянусь тебе, ее изнасиловал Кэффри. Да еще как!

- Замолчи, - прошептал Ларри ОТРурки, и выражение его лица изменилось. Ведь в эти самые минуты, - продолжал он, - умерший поднимается в чистилище, чтобы избавиться от своего сладострастия в лоне Святого Патрика, и мы должны быть безупречны.

Кэллинен уже не плакал; он внимательно слушал краткое повествование уроженца Инниски. Кэллинен убедительно попросил его уточнить, когда именно тот увидел блудящего Кэффри, и тот ответил, что это было, когда он понес Кэффри его паек (или lunch). Маккормик заметил, что это могло произойти только тогда. А Кэллинен закричал:

- Так вот, я - эта кошка!

И добавил:

- А что касается кошки, то это было раньше, поскольку это было на рассвете.

Он вскочил и заметался по комнате.

- Ну? Вы вспоминаете кошку? Как сказал мне Кэффри, вы поверили, что это была кошка. И он же посоветовал мне сказать вам, что это была действительно кошка. Так вот, мяукающая кошка - это Герти, которой я доставлял ощущения. Потому что именно я поимел ее непорочность, я в этом уверен, вот. Вот доказательство.

И он помахал своим большим зеленым платком с золотыми арфами, испачканным кровью.

Ларри ОТРурки отвел взгляд, чтобы не видеть доказательство. Он предавался неимоверно трудной умственной гимнастике, чтобы выглядеть внешне спокойным и никак не проявлять эмоции, которые терзали его страшным образом. Ему казалось, что он попал в ад. Ему хотелось по-детски расплакаться; но роль заместителя командира повстанческого отряда на закате провалившегося мятежа удерживала его от детских слез. Он пытался молиться, но это не помогало. Тогда он стал повторять про себя лекцию по остеологии, чтобы отвлечься. А Кэллинен к тому времени раззадорился не на шутку:

- Я не только был у нее первым, но еще и причастил ее во второй раз. И в этот второй раз Кэффри меня застукал. Мы как раз закончили. К счастью. И это он посоветовал мне сказать, что это была кошка.

- Да нет же, - прервал его Маккормик, - кошка была совсем недавно.

Кэллинен опешил.

- И потом, - продолжал Маккормик, - кошка была не на рассвете. Это было уже после. Именно в тот момент, когда британцы начали атаковать. Твоя история кажется мне слишком запутанной.

- Я же говорю вам, что это Кэффри, - сказал Гэллегер. - Я же говорю вам, что я его видел.

Кэллинен промокнул вспотевший лоб своим красивым зелено-красно-золотым платком и бессильно плюхнулся на пустой ящик из-под виски.

- Я знаю точно, что поимел ее два раза. Сначала первый раз, а затем второй. Кошка - это было во второй раз. И ощущения тоже. В первый раз она молчала. Очень мужественно с ее стороны. Надо сказать, что она сама захотела. А потом сама же и разнылась. Я вел себя не грубо, но я плохо представляю, как может страдать девушка в этот момент. А вы?

Стоящий на посту Кэллехер не оборачиваясь ответил, что об этом нужно спросить у Ларри ОТРурки, поскольку, учитывая его медицинские познания, тот должен иметь обоснованное мнение на этот счет.

Студент ничего не ответил. Схватил бутылку виски, отбил горлышко о край стола и залил себе в глотку изрядную порцию. Это было не в его правилах, но он так нервничал.

- И еще, обычно я это делал с телками, которые перепробовали на своем веку немало мужиков, причем настоящих буйволов, после которых твое тырканье не очень-то их и пронимает. И тут впервые мне попалась молодая неопытная девушка без всяких проб и прониманий. А вам случалось иметь дело с такими недотрогами?

- Ты нас затыркал своими рассказами, - сказал Гэллегер. - Я же сказал, что видел, как Кэффри на ней лежал.

- Может быть. Может быть. Но уже после. После того как лежал я. А потом, у меня есть столько доказательств. Сколько угодно. Бесчисленное множество. Даже непонятно, что с ними делать. Во-первых, это (и он потряс своей промокашкой, как флагом). А еще кошка. А еще, еще, например, вот что: я знаю, что у нее под платьем. Я об этом могу рассказать. Это тоже доказательство. Да, ребята, я могу вам рассказать, что она носит под платьем. Она не носит панталоны, отделанные гипюром с ирландскими стежками, она не носит корсеты из китового уса, эдакие доспехи, как леди или бляди, которых вы могли когда-нибудь раздевать.

Тут Маккормик стал думать о своей жене (до этой минуты у него не было времени на подобные раздумья), которую он никогда не раздевал, которую он никогда не видел раздевающейся и которую он находил по вечерам уже в кровати, где она определялась на ощупь большой мягкой массой; тут Ларри ОТРурки стал думать о женщинах на Симсон-стрит с их пеньюарами, черными чулками и грязно-розовыми подвязками, о женщинах, на которых, кроме этого, больше ничего не было или почти ничего, отчего становилось невообразимо грустно даже субботними вечерами; тут Гэллегер стал думать о своих землячках, которые одевались в лохмотья и которых брюхатили, даже не глядя на их телосложение, в тени заветных валунов и каменных истуканов; тут Кэллехер стал думать о своей матери, которая ходила постоянно во что-то затянутая, с какими-то шнурками и завязками, болтающимися из-под юбки, что и привело его к предпочтению более эстетичных мужских шестеринок.

- Нет, когда трогаешь ее тут (и он взял себя за бока), то под платьем чувствуешь голую кожу, а не тряпки, штрипки и китовые усищи. Голая кожа.

- Ты правду говоришь? - спросил Диллон.

Никто даже не услышал, как он спустился. Все были так увлечены.

- Долго же ты, - сказал ему Маккормик. - Что ты там делал?

- Я упал в обморок.

На какую-то долю (приблизительно одну треть) секунды Гэллегер остолбенел, после чего взорвался от хохота. Ему было очень смешно. Аж до слез.

- Не забывай, что в доме мертвый, - сказал ему Кэллехер, не поворачивая головы.

Гэллегер замолчал.

- Ну? - спросил Маккормик у Диллона.

- Его голова откатилась довольно далеко от тела. Мне от этого стало плохо. Придя в себя, я застегнул ему штаны, скрестил ему руки на груди, сверху положил голову, накрыл ковром и прочитал несколько молитв за упокой его души.

- И ты думал о Святом Патрике? - спросил Гэллегер.

- А потом я спустился. Выпить найдется?

Ларри протянул ему бутылку виски и робко спросил:

- А при чем здесь его штаны?

Мэт, отпивая из бутылки, пожал плечами.

- Вот видите, я был прав, - сказал Гэллегер.

- А я? - добавил Кэллинен.

Покончив с виски, Мэт удовлетворенно вздохнул, рыгнул, бросил бутылку, которая разбилась вдребезги о почтовый ящик с надписью "Международные", и снова сел.

Все продолжали молча размышлять. Все закурили сигареты, за исключением Маккормика, который больше склонялся к посасыванию трубки.

- Все-таки, - выдавил он из себя, - нельзя ее им отдавать.

- Но и убить ее тоже нельзя, - сказал Гэллегер.