Грусть улыбается искренне - Александра Яки

— Вы кто? — прохрипел парень ещё не проснувшимся голосом.

— Медсестра я. Наталья Тарасовна. Сменщица Тамары, — звонко и поучительно пояснила светлая женщина с пухлыми, похожими на пельмени губами.

— А-а-а… — только выговорил Витя и снова плюхнулся на подушку. Сил не было ни на то, чтобы знакомиться, ни на то, чтобы говорить… Даже держать глаза открытыми, и то казалось трудновыполнимой задачей. Веки, точно на них подвесили многотонные гири, поднимались только в результате нечеловеческих усилий.

— На, температуру померяй, — попросила Наталья Тарасовна.

Он взял градусник из мягкий рук женщины и снова провалился в черноту сна. За дверью шаркали подошвы, кто-то кричал, говорил. Лязгало алюминиевое ведро, шуршала швабра. Знакомый, но не опознанный голос заходил к Витьке в бокс, давал неясные советы; над ухом слышался шелест не то пакетов, не то фольги, не то бумаги.

— Витя, Вить!

Он снова неохотно разлепил глаза.

— Ну чё?

— Выпей лекарство, — попросил кто-то. Это был не жёсткий голос Тимофея, нет. И не женский мягкий, как у Тарасовны. Сквозь матовую пелену в глазах Виктор разглядел густые чёрные усы.

— Станислав Юрьевич… ваша смена, — болезненно улыбаясь, проговорил мальчишка и взял в ладошку два бело-жёлтых колёсика. Он слышал, как Золушкин сказал медсестричке: «Гляди-ка, соскучился…» и пошлёпал к выходу в неизменно болтающихся туфлях.

А потом опять приходили люди… Открывали-закрывали форточку: в палату залетал тёплый, прогретый осенним солнцем воздух. Кто-то дёргал несчастную оконную занавеску.

Снова, заботливо склоняя над Витькой пухлое личико, с градусником приходила Наталья Тарасовна. За ней — Золушкин опять пичкал парня таблетками и что-то спрашивал. Но Витя в ответ лишь сонно мычал.

Смирившись с тем, что от пациента невозможно добиться ничего внятного, врач погасил свет. И Виктор наконец обратил внимание на происходящее за окном — темнело, день, прошедший во сне, медленно догорал.

Собрав резервы внутренних сил, парень перевернулся и лёг на спину, уставившись в потолок, по которому скакали неясные тени. Дождавшись, пока люстра перестанет «ехать», он прокашлялся, восстанавливая сонный хриплый голос, и сел на койке. За окном по тёмно-синему небу гуляли вытянутые кучерявые тучи: одни светлые, почти белые, а другие совсем чёрные. Виктор посмотрел на часы: вчера примерно в это же время они с Ингой возвращались с улицы, энергично споря, беседуя. А сегодня что?..

Мальчишка неохотно поднялся, опираясь рукой о приземистую деревянную тумбочку. Будь иная ситуация, он бы вообще не вставал и дрых всю ночь до следующего утра.

Но ведь все кругом говорили, что нужно есть, несмотря на плохое самочувствие, иначе окончательная крышка здоровью, а Витёк и так профукал завтрак с обедом. Да и в конце концов, мужик он или нет? Не возлежать же принцессой-несмеяной весь месяц.

Нащупав в темноте зубную щётку, он хотел было пойти умыться, но, немного подумав, небрежно зашвырнул её обратно и достал жвачку.

— Зубы чистить поздно, — оправдал себя за свинство и неряшество Витька. — Будем жувать…

Тихо напевая траурным тоном «а мне бы жвачку, хотя бы одну пачку, хотя бы одну штучку, хотя бы одну-у-у», он вышел из бокса. В коридоре горели все лампочки, кроме, ясное дело, той, что сломалась на днях. Лизаветка и маленький Бекир сидели на старой заржавевшей каталке друг против дружки и выстраивали в ряд маленькие разноцветные машинки. Их мамы беседовали неподалёку на кушетке, периодически поднимая глаза на малышей: на месте ли? Играют ли? Не плохо ли?

Озабоченный врачебными делами Золушкин, быстро шлёпая из ординаторской в кабинет, в спешке махнул Витьке.

— Молоток, что выбрался из берлоги, а то валялся там, как сонный медведь!

Виктор заглянул в столовую: ужином ещё даже не пахло, деревянные скамейки ровно, как по струнке, стояли каждая у своего стола. Только неподалёку от окошка две лавочки были сдвинуты — там Шпала и компания резались в карты. Видать, Эмма мечтала хотя бы на этот раз передать титул дурочки кому-то другому.

«Э не… — подумал про себя Витька. — С моим-то везением в карты играть рискованно».

Он неспешно и вальяжно, по-графски, пошёл в конец коридора к единственному окну. Оно смотрело на пустую, укрытую лишь пожухлой травой часть больничного двора.

Слева вдаль убегала ржавая сетка забора. В сумерках что-либо находящееся за ней сложно было разглядеть: мелкая речка бликами отражала свет выползшей луны, а по-над водой белели стены невысоких сараев.

Витька обернулся. К нему, сияя как новая копейка, шла Инга. Мальчишка приподнял одну бровь: с чего бы это столько радости? Но когда девушка приблизилась, он разглядел на ней белую с голубоватыми разводами лёгкую кофточку вместо дурацкой клетчатой рубашки.

— Выспался? — спросила девчонка, бросив через стекло взгляд на пустой и тёмный дворик.

— Да так… — вздохнул Виктор и присел на корточки. — А к тебе мама приходила? Вещи принесла, вижу…

— Приходила. Больше никаких мешковатых рубашек, — Инга невесело улыбнулась. Витька кивнул, хотя новая кофта смотрелась на девчонке немногим лучше: тоже висела на тонкой фигуре, как флаг в отсутствие ветра; один рукав казался слишком длинным — почти до кончиков пальцев, зато другой был закатан до локтя, открывая перебинтованную ручку. Но говорить всего этого Витька не стал, зачем её расстраивать лишний раз?

— Ужин скоро? — спросил он, потирая сонные глаза.

— Через полчасика, — Инга присела с ним рядом, оперевшись о батарею отопления. Хоть в городе стояла претёплая погода, для больницы отопительный сезон начался ещё неделю назад.

Виктор, к своему удивлению, не испытывал нужды поддерживать разговор. Раньше он везде и всегда старался казаться интересным, общительным, весёлым и бойким. Поэтому не переставая говорил, говорил и говорил, даже тогда, когда настроение опускалось ниже плинтуса и болел язык. А сейчас вот не хотел бестолково болтать — и честно молчал. Не было надобности что-то разъяснять Инге, оправдываться, она и так знала, что ему нехорошо и болтливости это не способствует. Совсем она не нуждалась в том, чтоб её развлекали занятными беседами, анекдотами, пустыми шаблонными вопросами. Им обоим в тот момент не особо хотелось говорить. Может, потому не беспокоили ни тишина, ни затянувшаяся пауза. Такая ненавязчивость в общении радовала Виктора. Он чувствовал себя свободно, непринуждённо и спокойно. Обязательно ли вообще собираться компаниями, только чтобы болтать, шутить? Молчать вместе тоже неплохо. Беспокоиться о поддержании беседы не нужно, и думать можешь о чём угодно, но в то же время не чувствуешь себя одиноким, ведь кто-то рядом.

Полы коридора отсвечивали какими-то древними прозрачными пятнами. Бекир и Лиза, оставив машинки, теперь играли в прятки: мальчик сидел у старой кушетки, таясь за маминой ногой, а Лизавета, стоя у стены, громко считала: «Я иду искать, кто не спрятался, я не виновата!»

Наталья Тарасовна брела вдоль коридора, заглядывая поочерёдно в палаты, — видимо, закликала готовиться к ужину. Приземистый студент-практикант, выйдя из ординаторской, старательно застегнул куртку и пошёл к выходу. В дверях бедолага чуть не столкнулся с большой металлической телегой, на которой повариха везла стряпню на ужин. Завидев это, Витя спешно встал, отряхивая джинсы.

— Пошли места занимать, — сказал он Инге и протянул ей обе руки, чтобы помочь подняться.

На ужин давали отварную картошку с полупрозрачным куриным крылом и сладкий, даже приторный, чай.

— Всё же лучше, чем слипшиеся макароны, — заметил Витька.

Вдруг ему на плечо опустилась чья-то рука.

— Ну что? Можешь меня поздравить, — сказал голос. Витька обернулся: над ним, улыбаясь, возвышался Дима. — Выписываюсь завтра, — добавил счастливчик и, похлопав парня по плечу, направился к выходу.

— Круто! — прокричал вдогонку Витька. Шпала и Эмма присоединились к возгласу из-за соседнего стола.

— Вот человек, из чужого отделения, а стал совсем своим… — протянула грустно Эмка. Виктор тоже вздохнул с лёгкой завистью на душе.

— Да ладно, — успокаивающе сказала Инга. — Оглянуться не успеешь, и твою выписку будем праздновать.

— Ага! С духовым оркестром! — пафосно и как-то даже истерически согласился Витя, показывая руками, насколько широко это будет, да так, что зацепил тарелку и чуть не перевернул её. — Вот… Жаль только, что не скоро.

К ночи облака разбрелись, попрятались за горизонтом. А на чёрное небо Творец, как на полотнище, высыпал горсть звёздных жемчужинок. Витька как раз готовился ко сну: расправил постель, прибрал хлам на тумбочке.

Из памяти телефона удалил старые эсэмэски, с унынием заметив, что новых сегодня никто не прислал. До отбоя оставалось двадцать минут, и он, взяв пакет с грушами, вышел пройтись перед сном.