Чудо в ущелье Поскоков - Анте Томич

— Пятнадцать лет, баран! — неожиданно произнесла Ловорка ледяным тоном. Крешо затрясся и от страха немного втянул голову в плечи. Ловорка оглянулась по сторонам, увидела валявшуюся на земле сухую палку и схватила ее. — Пятнадцать лет жду его! — сказала она негодующим тоном и огрела палкой по башке.

Крешо наклонился, прикрывая рукой темя.

— Не знаю, жив он или мертв! — продолжила Ловорка, треснув его теперь по ребрам.

Крешимир отступил на пару шагов, но она неумолимо следовала за ним.

— Пятнадцать лет жду, что этот идиот объявится! — добавила Ловорка, лупя Крешо по плечам, а он бросился на землю и сжался. — Пятнадцать лет ни письма, ни открытки, ни поздравления, ни телеграммы! Хотя бы позвонил, обезьяна несчастная! — Взбешенная Ловорка колошматила его по спине, ногам и голове. — Я все глаза выплакала, а ему трудно было позвонить! Такая, значит, у него манера, да? А разве так ведут себя нормальные люди? Я, говорит, буду в среду, а потом пятнадцать лет от него ни слуху ни духу! Болван неотесанный!

Это была не первая, но, видимо, и не последняя трепка в жизни Крешимира, однако только о ней он знал наверняка, что мстить за нее не станет. Лохматый, с окровавленным носом и синяком под глазом, он покорно вел машину, а Ловорка, скрестив на груди руки, мрачно смотрела через лобовое стекло.

— Еще хоть раз в жизни такое сделаешь, я тебе сердце вырву, — бросила она ему.

Крешимир шмыгнул носом и кивнул.

— Нос вытри.

Он вытер кровь тыльной стороной ладони, а Ловорка сердито фыркнула.

— У тебя что, носового платка нет?

— Нету, — признал он покаянным тоном.

— Ох, мучитель ты мой! — тяжело вздохнула она и протянула ему платочек. — Только посмотри на свои волосы! — добавила она. — Должно быть, расчески тоже нет?

— Нету.

— Почему меня это не удивляет? А зубы ты когда последний раз чистил?

Крешимир задумчиво нахмурил брови, подсчитывая про себя.

— Говорю тебе сразу, я не стану жить с человеком, который не чистит зубы. Личная гигиена для меня очень важна. А белье? Ты регулярно меняешь трусы и майки?

— Ну а как же, — соврал он.

— Так я тебе и поверила! На какой температуре стирают белое белье?

— Семнадцать градусов! — брякнул наобум Крешо.

Ловорка презрительно фыркнула.

— Выше семнадцати? — спросил он неуверенно. — Нет? Ниже? На двенадцати?

— Ладно, хватит позориться. Только посмотри на себя, выглядишь так, будто тебя во время шторма на берег выбросило. В коричневых носках и черных туфлях! Смотри хорошенько, чтобы я тебя больше ни разу не видела в коричневых носках и черных туфлях. К таким вещам я особенно чувствительна. А еще когда у мужчины трусы приспускаются и видна щель между ягодицами. Ужас! А волосы в носу! Меня тошнит и может даже вырвать, когда я вижу, что у мужчины волосы растут из носа, как у моржа. Ногти — это отдельный разговор. Ногти обязательно стричь и все кусочки собирать и выбрасывать, чтобы я их потом за тобой не подметала. И не дай тебе бог после бритья оставить волосы в раковине. Или бросить посреди комнаты грязные трусы. За такое я убиваю без предупреждения. И за обоссанное сиденье в уборной то же самое. Увижу обоссанное сиденье — прощайся с жизнью. Не бросай вещи где попало. Я не требую многого, но какой-никакой порядок быть должен. Ненавижу, когда в кровати курят, ненавижу перхоть на воротнике и ненавижу следы пальцев на стеклянных поверхностях. И еще, если ты после обеда отнесешь на кухню и положишь в раковину тарелку и вилку, руки у тебя не отсохнут…

Она перечисляла и перечисляла, а Крешимир послушно кивал. В какой-то момент он, возможно, и спросил себя, насколько разумна авантюра, в которую он ввязался, но передумывать было поздно, потому что они уже входили во двор Смилевской приходской церкви. Солнце потихоньку опускалось за горы, и неоновые лампы начали светиться слабым голубоватым светом. Крешимир и Ловорка поставили машину под каштаном, священник, который неподалеку играл в шахматы с каким-то крупным мужчиной, встал и пошел им навстречу.

— Крешо, ты? Что тебя сюда привело?

— Э, Стипан мой, я пришел, чтоб ты меня женил.

— Да ну? А я уж подумал, что ты пришел меня сменить, — сказал священник, показывая на его облачение.

Крешимир посмотрел на него с удивлением. Он уже и забыл, что несколько часов назад изображал из себя Его Экселенцию апостольского нунция.

— А, это, не обращай внимания, сейчас переоденусь.

— Слава богу, хотя бы вы соответствующим образом одеты, — сказал священник, с улыбкой протягивая руку Ловорке. — Стипан, рад познакомиться.

— Ловорка, — ответила Ловорка и искренне улыбнулась ему.

— А кстати, это тебя я сегодня видел по телевизору? — спросил вдруг дон Стипан как бы между прочим и серьезно посмотрел на Крешимира, а Крешимир ответил ему таким же взглядом и, как на миг показалось, хотел что-то сказать. Но тут же сдержался. Они несколько секунд смотрели друг на друга, а потом преподобный отец беззаботно улыбнулся.

— Неважно, тебе показалось. С чего бы тебя вообще стали показывать по телевизору? Но почему вы только вдвоем? А где сваты? Где знамя? Свидетели?

— Да у нас как-то по-быстрому все получилось, — сказал Крешимир. — Не будем сейчас вдаваться в подробности.

— И не надо, — прервал его дон Стипан. — Не знаю почему, но мне кажется, что чем меньше я знаю, тем лучше. Все документы при себе? Кольца?

Пара закивала.

— Станислав! — крикнул священник мужчине, который все еще с отчаянием смотрел на шахматные фигуры. — Найдешь полчаса, побудешь свидетелем на венчании?

— Не смогу, меня ждут к ужину.

— Ну так ты сообщи, что немного опоздаешь.

— Мне бы хотелось умыться и причесаться, если можно, — попросила невеста.

— Конечно, а как же. — Дон Стипан любезно кивнул и обернулся к пожилой женщине, которая с кухонной тряпкой в руке появилась в дверях жилого дома. — Ружа, пожалуйста, покажи молодой даме, где у нас ванная комната.

Ловорка отправилась приводить себя в порядок, а Крешимир в своей сумке, стоявшей в багажнике, обнаружил белую рубашку и галстук. Он и не знал, что тетя Роса упаковала их и положила в машину.

— Как твой конь? В порядке? — спросил он, переодеваясь, и кивнул на синий «пассат» дона Стипана, стоявший в глубине двора.

— Да и не спрашивай, — вздохнул священник. — Ездил я с ним на сервис, как ты мне и сказал, а толку никакого. Даже кажется, что теперь хуже, чем было. Газ не схватывается. Как будто ему что-то мешает.

Домашняя помощница священника Ружа срезала в саду несколько желтых роз, сложила их в красивый свадебный букет и стала свидетельницей Ловорки. С другой стороны рядом с Крешимиром стоял Станислав Пирич, поэт, художник, орнитолог-любитель и секретарь местного отделения Матицы хорватской. Когда дон Стипан закрыл книгу, молодые поцеловались — нежно, с закрытыми глазами.

— Ну давай посмотрю этот твой инжектор, — сказал Крешимир.

Когда новобрачные добрались до гор, на землю давно спустился вечер. Уже на въезде в ущелье Крешо показалось подозрительным, что с наблюдательного пункта никто его не приветствует. Он остановился во дворе и вышел из автомобиля. Из дома выбежал Домагой и бросился ему в объятия.

— Братец ты мой, — сказал младший из братьев, судорожно обнимая Крешо.

— Что случилось? Где все?

— Папа в доме, а Бране и Звоне уехали тебя искать.

— Искать меня? А где они хотят меня искать?

— Не знаю, по телевизору показали, что ты вместе с чеченцами и талибами устроил теракт в какой-то церкви, и они заперли пленных в подвале и тут же отправились вниз, в Сплит, спасать тебя. Папа кричал, говорил, что не даст им свою машину, тогда Бране отвесил ему пару подзатыльников и забрал ключи.

— Что за пленные? — спросила Ловорка.

— Неважно, потом объясню, — сказал Крешо, увидев отца, который на миг с отвращением выглянул из окна кухни, и спохватился: — Ловорка, знакомься, это мой младший брат Домагой. Домагой, это моя жена Ловорка.