Искатель. 2004. Выпуск №10 - Станислав Родионов

Если вид трупа привел меня к тоскливым размышлениям, то извлечение его из реки заставило майора стучать зубами от холода - он пил уже третью кружку жаркого чая Деда Никифора, принесшего нам ведро грибов, я спросил:

- Что поселок?

- Судачит.

- Причину смерти называют?

- Причина в России одна - пьянство.

- А ты что думаешь?

- Не надо одному ему было пить.

Поселок, которому, в сущности до смерти алкаша не было дела, судачил - помалкивали лишь двое, которым до его смерти было дело по служебным обязанностям: я и майор. Но мы ждали результата вскрытия, без которого можно говорить только о версиях.

Уходя, дед Никифор чесанул бороду:

- Большой вред от этой твари.

- От Дериземли? - удивился я.

- От моего кота. Вчера натянул этот… этилен на парничок. А кошачья морда, видишь ли, любит чистое: прыгнул и все порвал.

Удивлял меня он - не кот, а дед. Погиб его друг, с которым не один год провели за чаркой, вернее, за бутылкой… И ни мыслей, ни эмоций.

Удивился я и другому - синхронности наших с майором переживаний. Мы были потрясены одним и тем же - ясновиденьем Амалии Карловны. Задевает не страшное, не диковинное, не бесценное - задевает непознаваемое.

- Сергей, вот какой случай был с моей мамой, - вроде бы ни с того ни с сего заметил майор. - Она в молодости увлекалась Маяковским. Однажды прочла описание его самоубийства, расплакалась и от души воскликнула: «Я бы отдала тебе половину своей жизни!» А ровно в полночь в дверь звонят. Она, конечно, спрашивает, кто там. Мужской голос, крепкий, даже повелительный: «Я пришел за половиной твоей жизни». Ну, мама в обморок.

- Кто-то разыграл.

- Возможно. А вот ко снам отношусь почтительно.

- Почему же?

- Сорок первый год. Отцу снится, что третьего июня он покупает газету. И говорит киоскеру: «Сегодня третье число, а твоя газета от двадцать второго июня…» Киоскер улыбнулся печально: «Парень, запомни эту дату, двадцать второе июня сорок первого года».

- Война началась…

- Отец в этот день и погиб, на границе.

На поселок осели сумерки. Я закрыл окно. Мне казалось, что с речки Тихой доносится запах ряски и мокрой коры сосновых бревен запони. Высохшие волосы майора опять заблестели сединой. В коричневом спортивном костюме он походил на сильного неповоротливого медведя, но я видел, как майор, без веревок и без дна под ногами вытащил из воды труп человека.

- Петр, а в оперативной работе мистика случалась?

- В оперативной работе все случается…

- Вспомни что-нибудь.

- Года три назад на дискотеке парнишку убили. Мы с ребятами подсуетились и за пару дней убийцу взяли. И нож отыскали, и признался он. Вдруг приходит мать с такой заявой: мол, она видела сон и теперь знает, кто убил сына. Я с улыбкой объясняю, что мы тоже знаем и убийца в камере. А женщина вдруг бросает: вы не того взяли. Ну, мы понимаем состояние психики потерпевшей, ей всякое может присниться. А все-таки в душу мне запало. Стал копаться… И верно, не наш убил, а тот, кого мать видела во сне. Как объяснить?

- Так ведь и прозорливость Амалии Карловны не объяснить.

В принципе необъяснимо или мы не можем объяснить? Гаданье некоторых цыганок потрясает, но психологи убеждены, что всю информацию человек носит на своем лице и одежде. Опытный умный врач поставит диагноз без анализов. Библиофил по страничке текста назовет имя автора. Толковый механик по шуму двигателя скажет, что надо заменить. Что люди? Крысы бегут с тонущего корабля, змеи перед землетрясением уползают из своих нор…

Все понятно, кроме одного: как Амалия Карловна узнала, что труп Дериземли лежит в речке под запонью?

Мы легли спать. Перед сном я привык хоть на полчасика погрузиться в чтение, но свет помешает майору. Впрочем, нанырявшись, он уснул мгновенно.

Я же наоборот. Осмотр тела и разговоры о мистике меня взбодрили. Я лежал в темноте, а мысли, воспользовавшись этим, лезли в голову, как пчелы в улей - жужжащие, ядовитые. Их надо отринуть - иначе не усну. Можно включить транзистор, но спокойнее лежать и слушать деревню…

Где-то промычала корова. По крыше почти бесшумно прошла кошка. Какая-то крупная птица застучала крыльями, будто ковер выбивала. В избе деда Никифора упало, видимо, с печки жестяное ведро. Далеко и бессмысленно вскрикнул пьяный. Комары ныли, как электробритвы.

В доме было светло - луна уложила на полу два четких оконных прямоугольника. Я смотрел на них, пытаясь прочесть загадочные письмена, вычерченные углисто-черными тончайшими линиями - тень от сухой ветки черемухи. Я прочел бы, потому что фантазия бессонницы…

В рисунок на полу, как в открытый чертеж, плеснули тушь - что-то круглое и бесформенное поплыло на стройность линий. Откуда и что… Я смотрел, ожидая, что это уплывет. Но оно уже загородило половину света оконного прямоугольника…

Я вскочил и подбежал к окну. Мои движения сковало внезапное бессилье…

Прижавшись к стеклу, на меня смотрело нечто. Небольшие глазки впились буроватым нечеловеческим взглядом. Кроваво-красные, оттянутые вниз веки казались вывороченными. Серая кожа повисла складкой…

Превозмогая тяжесть в ногах, я прыгнул к изголовью, дрожащей рукой достал из портфеля пистолет и подкрался к окну…

За стеклом никого не было.

Над моим ухом зевнул майор, который тоже встал:

- Сергей, чего?

- Не знаю.

- Оружие-то зачем?

- Под окном стояло…

- Кто?

- Не то чудовище, не то урод…

Петр в секунду оделся и пошел. Я поспешил за ним, не одеваясь, с пистолетом. Около избы никого не было. Ночь и тишина. Мы подошли к окну. В этом месте почва была вскопана: видимо, дед Никифор намеревался посадить какой-нибудь вьюнок. Майор включил сильный фонарь и лучом начал шарить по рыхлоте. Да что там увидишь? Майор увидел:

- Глянь, след. И еще два.

- Какие-то блямбы, - усомнился я.

Но в блямбах проглядывалась закономерность. Рубчатость… Каблук… Четыре мелкие звездочки по краям и пятая, крупная, в центре… Тот самый, с которого я снял гипсовый слепок на звероферме.

- Ходит-таки Анчутка, - повторил майор слова, которые сказал тогда на ферме.

А я вспомнил слова Амалии Карловны о Лешем, Митьке Ольшанине, живущем у леса.

20

Следующее утро мы расписали так: я иду к Лешему, майор ищет чудище. Не может быть, чтобы о такой твари в поселке ничего не знали. Дед Никифор знал: кантовался в поселке Борька-вымя с мордой, походившей на коровье вымя, который любил пугнуть ночью людей в окно, да помер - бык его забодал за оскорбление коров своим лицом.