Мясная муха - Патриция Корнуэлл

Она не объясняет, по какому делу, но на всякий случай у нее заготовлен ответ.

Офицер снимает трубку и произносит что-то по-немецки. Люси не может понять, но чувствует, что речь не о ней, а если и о ней, то это не так важно. Она ожидала, что все ее вещи перероют, и была к этому готова. Она ожидала, что ее будут тщательно расспрашивать, но офицер, напомнивший ей о рассказе тети, быстро возвращает паспорт.

— Danke[15], — вежливо отвечает Люси.

В мире полно таких ленивых дураков, как этот молодой офицер.

Он поднимает шлагбаум.

Люси осторожно выезжает, пересекает польскую границу, и проходит ту же однообразную процедуру, только на другой стороне. Никаких тщательных проверок, обысков, лишних вопросов, только сон и скука. Это слишком просто, даже подозрительно. Она вспоминает, что никогда не должна доверять тому, что просто. Она представляет солдат Гестапо и СС, жутких призраков прошлого. В ней просыпается страх, безосновательный, глупый страх. Мурашки бегут по спине, когда она думает о побежденных поляках, лишенных имен и жизней в этой войне, о которой она знает только из книг.

Это так похоже на существование Бентона Уэсли. Люси спрашивает себя, что бы он подумал, если бы узнал, что она сейчас в Польше. Не проходит и дня, чтобы Люси его не вспоминала.

20

Опыт, который Люси приобрела за время своей карьеры, сам по себе незаметен, но в нужной ситуации она применяет его как оружие.

Она начала работать на ФБР еще в старших классах, создала для них компьютерную систему разведданных. Окончив университет в Виргинии, она стала специальным агентом ФБР в качестве компьютерного и технического эксперта. Она научилась водить вертолеты и стала первой женщиной в ФБР, которая вошла в специальный отряд Службы Спасения. На каждом задании, когда они совершали облавы или захваты, ее преследовала враждебность, домогательства, грубые намеки. Ее редко приглашали выпить пива в баре Академии с остальными. С ней не обсуждали неудачные облавы, не рассказывали ей о своих женах, детях, подружках. Но наблюдали за ней, говорили о ней в душе.

Карьера Люси в ФБР закончилась октябрьским утром, когда в тренировочном зале Академии она и ее напарник, Руди Мазл, упражнялись в стрельбе. Они стреляли боевыми девятимиллиметровыми патронами. Зал был заполнен грудами шин, из-за которых то и дело выскакивала очередная мишень.

Вспотевший Руди тяжело дышал. Притаившись за кучей шин и снова разрядив всю обойму в появившегося противника, он искал глазами своего напарника, Люси.

— Все в порядке. Чисто, — закричал он сквозь дым. — Какие у тебя предпочтения в сексе?

— Почаще этим заниматься! — она быстро перезарядила пистолет и перекатилась за другую кучу шин перед тем, как выстрелить в выскочившую мишень за девять метров от нее. Расстояние между пулями, попавшими в мишень, было такое маленькое, что они образовали узор в виде цветка.

— Правда?

Две пули просвистели в выскочившую мишень.

— Мы с ребятами поспорили, — голос Руди приближался, он осторожно полз по грязному бетонному полу.

Он рванулся через нагромождения шин и схватил ни о чем не подозревающую Люси за ноги.

— Попалась! — засмеялся он, положив пистолет на шину.

— Ты что, совсем рехнулся? — Люси вытащила патрон из пистолета, он звонко отскочил от пола. — У нас же боевые патроны, идиот!

— Ну-ка дай мне посмотреть твой пистолет, — голос Руди прозвучал серьезно. — Что-то с ним не так.

Он взял у нее пистолет и вытащил магазин.

— Плохая пружина, — Руди положил пистолет рядом со своим. — Правило номер один. Никогда не теряй свое оружие.

Он навалился на нее, смеясь, уверенный, что именно этого она хотела, несмотря на то, что сейчас брыкалась и кричала, чтобы он ее отпустил.

Наконец он смог сжать оба ее запястья своей сильной рукой. Другую руку он засунул под ее рубашку, снимая лифчик и пытаясь поцеловать ее.

— Ребята говорят, — выдохнул он, — что ты лесбиянка, — он начал расстегивать свой ремень, — только потому, что не могут поиметь тебя...

Люси прокусила его нижнюю губу и резко ударила его лбом в переносицу. Остаток дня он провел в больнице.

Адвокаты ФБР намекнули ей, что судебная тяжба никому не нужна, тем более, Руди полагал, что «она этого хотела» и что, возможно, некоторые обстоятельства позволили ему так думать. Люси сказала ему, «что хочет заниматься сексом почаще», неохотно заявил он в своем объяснительном заявлении, которое был вынужден написать.

— Это правда, — спокойно отвечала Люси под присягой в присутствии пяти адвокатов, ни один из которых не представлял ее. — Я так сказала, но я не говорила, что хочу этого с ним или с кем-либо еще там, в зале, во время боевой стрельбы.

— Но вы соблазняли агента Мазла и раньше. Вы спровоцировали его думать, что он вам нравится.

— Каким образом? — Люси недоумевала. — Предлагая ему жвачку, помогая чистить пистолет, преодолевая с ним желтую дорожку или другие препятствия, отпуская шуточки и все такое, вы это имеете в виду?

— Довольно близкие отношения, — в один голос прокомментировали адвокаты.

— Он мой напарник. Между напарниками должны быть близкие отношения.

— И все же, вы слишком много внимания и своего личного времени уделяли агенту Мазлу, например, интересуясь его выходными и праздниками, звоня ему домой, когда он болел.

— Возможно ваши шуточки, как вы выразились, заставили его думать, что вы с ним заигрываете.

Адвокаты вновь были единодушны. Что самое ужасное, среди них оказались две женщины. Мужеподобные женщины в юбках, на каблуках. Их тусклые глаза, которые ничего не замечали вокруг, казались неестественно пустыми, словно мертвыми.

— Извините, — произнесла Люси, избегая смотреть женщине-адвокату в глаза. — Вы форсируете события, повторите, — пробормотала она на жаргоне летчиков.

— Что? Кто форсирует события? — нахмурилась адвокат.

— Вы вмешались в мою связь с центром. О, а центра-то нет. Это неконтролируемое пространство и вы здесь делаете, что хотите, да?

Адвокаты обменялись удивленными взглядами.

— Ладно, забудьте, — добавила она.

— Вы привлекательная одинокая женщина, агент Фаринелли. Вы что, не понимаете, как агент Мазл мог понять ваши шуточки, звонки ему домой и так далее? Он мог подумать, что он интересует вас как мужчина.

— Мы так же выяснили, что вы называли агента Мазла и себя как «инь и иланг».

— Я тысячу раз повторяла Руди, что иланг — это дерево, точнее иланг-иланг. Дерево такое, с желтыми цветами, из которых делают духи... но он меня никогда не слушал, — улыбнулась Люси.

Адвокаты что-то записывали.

— Я никогда не называла Руди «иланг». Я называла его «янь», а он называл меня «инь», — объясняет Люси.

Пауза. Ручки застыли в воздухе.

— Это китайская философия, — Люси с таким же успехом могла обращаться и к дереву. — Уравновешенность, взаимодополнение и все такое.

— Зачем вы называли друг друга... так?

— Потому что мы в одной упряжке, это выражение вам знакомо?

— Думаю, что нам знакомо это выражение. Опять же, оно предполагает определенные отношения...

— Не те, о которых вы говорите, — спокойно ответила Люси, она совершенно не злилась на Руди. — Он и я в одной упряжке, и ни один из нас не подходит. Он австриец, остальные ребята называют его, цитирую, «куском дерьма», и он не считает это смешным. Я лесбиянка, мужененавистница, потому что ни одна нормальная женщина, которой нравятся мужчины, не захочет пойти в спасательный отряд.

Изучив глаза женщины, Люси посмотрела на другого адвоката, но решила, что его глаза такие же пустые. Единственным признаком жизни в них были отражения жалких крошечных существ, ненавидящих людей, таких, как Люси, потому что она осмелилась не бояться их.

— Этот допрос, показания, расследование, что бы это, черт возьми, ни было, все это чушь, — сказала Люси. — Я не собираюсь подавать иск. Я защищалась в тренировочном зале. Я не докладывала об инциденте. Руди сам доложил, ему пришлось объяснять свои синяки. Он взял на себя ответственность. Он мог соврать, но не сделал этого, и теперь вы натравили нас друг на друга.

Люси специально сказала «натравили», чтобы показать им их же бездушность, словно они могли понять это, увидеть реальность. Но они не видели, их глаза были мертвы. Люси в одиночку вела войну против пустых людей, которые уничтожали этот мир.

— Мы с Руди уже уладили это, — продолжала Люси. — Мы восстановили наши отношения в качестве напарников: один не делает того, чего не хочет другой и не совершает поступков, которые могут предать другого, или поставить его затруднительное положение. Он сказал, что сожалеет, он говорил это серьезно. Он плакал.

— Шпионы тоже говорят, что им жаль, и тоже плачут, — подхватила женщина-адвокат. Она была в форме, в сборчатых сапогах, которые напоминали Люси дряблую кожу. — И то, что вы приняли извинения — не выход, агент Фаринелли. Он пытался вас изнасиловать, — она специально подчеркнула этот факт, полагая, что этим унизит Люси, сделает из нее жертву в глазах адвокатов, которые представят ее голую на грязном бетонном полу зала, подвергающуюся насилию.