Чужая роза (СИ) - Росси Делия

Абьери криво усмехнулся, глядя на неровную черную поверхность жертвенника. Тому, кто носит тьму в себе, глупо бояться какого-то камня, будь тот хоть чистым воплощением зла.

Он вскинул голову и шагнул вперед. К алтарю.

Оставались последние приготовления.

Алессандро достал из-за пазухи склянку с кровью, вылил в углубление в камне и провел над ним раскрытой ладонью. Перед глазами мелькнули картины недавней охоты: тихий предрассветный лес, шорох листвы под ногами, азарт погони, предсмертный визг дикого вепря, Гумер, замерший над безжизненной тушей. И тут же, на смену, пришла совсем другая картинка: блестящая солнечными бликами Арна и девушка в короткой, ничего не скрывающей рубашке, выходящая из воды. Это видение снова заставило его затаить дыхание, как и тогда, когда он выбрался к реке и увидел на противоположном берегу Алессию. Медные волосы, обычно убранные под косынку, разметались по плечам свободной тяжелой волной, мокрая ткань облепила совершенное тело, подчеркнув высокую грудь и мягкую линию бедер, длинные стройные ноги ничуть не уступали ногам древней богини любви Алсеи. А лицо… Лицо девушки казалось таким умиротворенным и открытым, что он только сейчас понял, насколько она собрана и насторожена в обычное время. Легкая улыбка, сияющие счастьем глаза, нежный румянец — ему не нужен был прежний дар, чтобы понять, что она чувствует. Алессия была свободна. И эта свобода делала ее собой, снимая те путы, что накладывало подчиненное положение.

Треск свечи заставил его отвлечься, и он качнул головой. Ночь Синего Сартона вытаскивает из души все тайные и явные желания, заставляет вспоминать то, что забыто, и мечтать о невозможном, убивает благоразумие и обманывает призрачными надеждами. Главное — устоять. Не поддаться соблазнам, не утонуть в желаемых иллюзиях и видениях прошлого.

— Аэро фаресто эби,— шептали губы, повторяя заклинание призыва. — Ватери або.

Пальцы привычно выплетали дублирующую вязь заклинания, повинуясь которому воздух вокруг задрожал, заискрился синими молниями, затрещал грозовыми всполохами. Старинный резной алтарь подернулся клубящимся туманом, а когда тот схлынул, в расколотых зеркальных вставках появилось отражение черного пламени. Оно гудело, рвалось в комнату, пыталось проникнуть в Верхний мир, просочиться и снести все вокруг своей злобой и мощью.

Абьери поднял руки выше и громко произнес:

— Асто. Аэри. Эби.

За окном послышался громовой раскат, небо вспороли ослепительные молнии, а потом все резко стихло, и на Адую опустилась непроницаемая темнота, как бывало всегда, когда в права вступала Ночь Синего Сартона. Единственная ночь в году, в которую грань, разделяющая Верхние и Нижние миры, истончалась настолько, что можно было увидеть первозданную тьму. Не всем, разумеется. Только тем, кто обладал магией темных.

Перед глазами вереницей прошли суровые лица. Отец, дед, прадед, прапрадед. Все мужчины его рода владели ибери — древней магией тьмы, и у каждого она сочеталась с личным даром, усиливая его в разы. Тяжелое наследство. Не любили в Ветерии представителей семьи Абьери, боялись. В свое время король Велиас Красивый даже издал указ, запрещающий его предкам использовать родовую магию, и прадед вынужден был поклясться, что никто из его потомков не будет применять темную силу. Вот только выполнить эту клятву не удалось...

Память в который раз вернула его на двадцать лет назад, в день, когда в переполненном народом соборе святого Климента состоялась коронация Филиппа Смелого. Совсем недавно закончилась Столетняя война, отгремели последние сражения, и семь независимых королевств объединились в одну империю под рукой победителя — правнука святого короля Велиаса Красивого. На торжества съехались аристократы со всей Ветерии, и столица утонула в многодневных праздненствах и приемах, предшествующих коронации. Две недели пировали победители, и вот, наконец, наступил долгожданный день. Алессандро стоял рядом с отцом в первых рядах придворных, почти у самого алтаря. Он видел, как Филипп занял свое место, как архиепископ Стронцо передал императору корону и тот поднял ее, собираясь водрузить на голову. Но когда венец опустился на чело правителя, тишину собора нарушил хриплый каркающий голос. Он донесся откуда-то сверху, распространился под сводами гулким эхом, ударил по стоящим внизу людям. Алессандро до сих пор не мог понять, кем был тот неизвестный и как он проник в охраняемый собор, да и остальные маги потом так и не узнали эту тайну, но злое колдовство сделало свое дело. «Варса асор» — раздалось заклинание стазиса. «Сартани абасс» — прозвучало следом древнее заклятие уничтожения. И в тот же миг Филипп пошатнулся и упал на ступени солеи, корона со звоном покатилась по мрамору пола, а все присутствующие застыли, не в силах сдвинуться с места. И только Алессандро с отцом смогли преодолеть заклятие неизвестного мага — небольшая часть тьмы, на которой был завязан родовой дар Абьери, спасла их от общей участи. Увы. Ничего хорошего из этого не вышло. Злоумышленник, бросив напоследок еще одно темное заклинание, исчез, придворные погрузились в оцепенение, из которого им удалось выйти только спустя долгое время, а отец, преодолев действие заклинания, кинулся к Филиппу. И это было ошибкой. Любовь старшего Абьери к другу детства и соратнику по оружию сыграла с ним злую шутку. Велиас Красивый, прадед Филиппа, не зря слыл самым сильным магом Ветерии. И клятва, которую он взял с рода Абьери, не предполагала исключений. Даже если тьму пытались применить во благо, клятва все равно не теряла своей силы. Отец тогда не задумывался об этом, пытаясь удержать исчезающую нить жизни монарха, но стоило старшему Абьери произнести слова темного заклинания, как он покачнулся и упал рядом с бездыханным императором. И даже в этот миг все мысли герцога были не о сыне, а об умирающем друге. «Спаси его, — слетел с немеющих уст предсмертный хрип. — Он должен жить!»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вот только Алессандро мало заботили судьбы империи, и, вместо того, чтобы помочь умирающему Филиппу, он бросился к отцу. Бледное лицо, синеющие губы, ускользающая нить жизни — эта страшная картина не раз возвращалась к нему во сне. И он снова ощущал себя молодым неопытным юношей, отчаянно пытающимся спасти единственного близкого человека от смерти.

Абьери провел рукой по лбу, стирая горькое видение. Он не знал, почему остался в живых. Он ведь тоже использовал тьму, до последнего удерживая угасающий огонек жизни, но герцог все равно умер, а он утерял родовой дар, получив вместо него первозданную тьму, заполнившую сердце и душу. Клятва, данная его предками старому королю, оказалось слишком сильной. И он, последний герцог Абьери, до сих пор несет на себе бремя этой нарушенной клятвы: тьма, которая раньше была лишь малой частью дара, лишила прежних способностей, захватила его целиком, и не только живет внутри, но и просачивается наружу, оседает на лице черными хлопьями, вспарывает кожу, напоминая выбивающееся из разломов адское пламя. Хорошо хоть окружающие не способны видеть его подлинный облик. Даже маги. Все они уверены в том, что герцог носит обычную черную маску — то ли из прихоти, то ли из-за увечья. «Уверяю вас, контесса, Алессандро погряз в мистификациях, — вспомнился ему визгливый голос герцогини Альди. — Эта его любовь к таинственной уединенности и черным мессам… Попомните мое слово, однажды он заиграется, и дьявол лично придет за его душой».

Что ж, старая жаба была недалека от истины. Его душа давно уже отдана тьме в уплату старых семейных долгов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Еще и Гумер… Вечный страж и ненавистный соглядатай. Окружающие видят в нем обычного дога, и только он, Алессандро, вынужден лицезреть истинный облик адского призрачного пса — скелет, облаченный в устрашающую темноту вечной ночи.

Гумер, словно подслушав его мысли, выступил из тени, посмотрел злыми глазами, в которых горело алое пламя, и тихо рыкнул.

— Скройся, — отмахнулся от него Абьери.

Гумер недовольно оскалился, но ослушаться не посмел, и отступил к стене, сливаясь с ее чернотой.