Любовь на уме (ЛП) - Хейзелвуд Али

— Я сделал все, что мог. — Борис слабо извиняется. Леви, с другой стороны, тверд и бескомпромиссен.

— Этого недостаточно. Мне нужно, чтобы у нее был авторизованный доступ ко всем помещениям в здании, связанным с BLINK, чтобы у нее был адрес электронной почты NASA.gov, чтобы она присутствовала на совещаниях по проекту. Мне нужно, чтобы все оборудование, о котором она просила, было здесь и сейчас — оно должно было прибыть давным-давно.

— Это ты отменил заказ, который был сделан.

— Потому что это была не та система, которую она просила. Зачем мне тратить кусок нашего бюджета на некачественный продукт?

— Леви, как я и говорил тебе каждый день, когда ты приходил ко мне на прошлой неделе, иногда дело не в науке, а в политике.

Теперь я полностью прислоняюсь ухом и ладонями к двери. Мои пальцы дрожат о дерево, но я их не чувствую. Я оцепенела.

— Политика — это выше моих сил, Борис.

— Не выше моих. Мы это уже проходили — все сильно изменилось, и очень быстро. Директор был согласен на сотрудничество NIH и NASA при условии, что NASA получит кредит и автономию в проекте. Затем NIH настоял на более значительной роли. NASA не может этого иметь.

— NASA должно это иметь.

— Директор находится под большим давлением. Возможные последствия огромны — если мы запатентуем технологию, неизвестно, насколько широко она может быть применена и каковы могут быть доходы. Он не хочет, чтобы NIH владел половиной патента.

Пауза, полная разочарования. Я почти представляю, как Леви проводит рукой по волосам. — У NASA нет бюджета, чтобы выполнить проект в одиночку — вот почему с самого начала был привлечен NIH. Ты хочешь сказать, что они предпочли бы, чтобы BLINK вообще не состоялся, чем разделить с нами заслугу? А кто будет отвечать за часть, связанную с нейронауками?

— Доктор Кенигсвассер — не единственный нейробиолог в мире. У нас в NASA есть несколько таких специалистов…

— Не настолько хороших, как она, не тогда, когда речь идет о нейростимуляции.

Это странный мир. Более причудливый, чем я могла себе представить. Я нахожусь в Перевернутом мире, мое сердце стучит в ушах, а Леви Уорд только что сказал обо мне что-то хорошее. Холодное, склизкое чувство закручивается в желудке. Меня может стошнить, только я совершенно пуста. Я была полна ярости, когда пришла сюда, но она иссякла.

— Мы справимся. Леви, BLINK будет перенесен на следующий пересмотр бюджета, и к тому времени NASA утвердит полное финансирование. Тогда нам не понадобится NIH. Ты по-прежнему будешь главным.

— Это будет через год, и ты не можешь этого гарантировать. Так же, как ты не можешь гарантировать, что прототип Салливана будет использован.

Пауза. — Сынок, я понимаю, что это важно для тебя. Я чувствую то же самое, но…

— Я сомневаюсь в этом.

— Прости?

Голос Леви мог резать титан. — Я очень сомневаюсь, что ты чувствуешь то же самое.

— Леви…

— Если да, то разреши покупку оборудования.

Вздох. — Леви, ты мне нравишься. Правда нравишься. Ты умный парень. Один из лучших инженеров, которых я знаю — может быть, самый лучший. Но ты молод и понятия не имеешь о том давлении, под которым все находятся. BLINK вряд ли состоится в этом году. Лучше смирись с этим.

Проходят секунды. Я не слышу ответа Леви, поэтому наклоняюсь еще дальше — что оказывается ужасной идеей, потому что дверь распахивается. Я отпрыгиваю назад достаточно быстро, чтобы Борис не увидел меня, но когда Леви выходит, я все еще стою там, возле офиса. Он захлопывает дверь и начинает сердито разворачиваться. Затем он замечает меня и замирает.

Он выглядит разъяренным. И большим. Яростно большим.

Я должна что-то сказать. Прикинуться крутой. Сделать вид, что я просто забрела сюда в поисках шкафа с канцелярскими принадлежностями. О, Леви, ты знаешь, где хранятся точилки для карандашей? Проблема в том, что этот корабль уже давно уплыл, и пока мы изучаем друг друга с одинаково грубыми выражениями, я испытываю странное, мимолетное чувство. Как будто Леви видит меня впервые. Нет, не совсем так: как будто я впервые вижу его. Как будто сложный лабиринт зеркал, через которые мы смотрели друг на друга, разбился вдребезги, и осколки разлетелись в разные стороны.

Я не могу этого вынести. Я опускаю взгляд на свои ноги. К счастью, это чувство исчезает, когда я смотрю на милые маргаритки на моих сандалиях из искусственной кожи.

Мои пальцы должны перестать дрожать, иначе я их отрублю. Если мои слезные протоки осмелятся пропустить хоть одну каплю, я завяжу их навсегда. Я уже почти готова снова посмотреть вверх, не выставляя себя на посмешище, когда большая рука крепко обхватывает мой локоть. Не стоило надевать сегодня безрукавку. — Что ты…?

Леви подносит один палец к губам в знак того, чтобы я замолчала, и ведет меня прочь из офиса.

— Где… — начинаю я, но он прерывает меня низким шепотом.

— Тише. — Его хватка нежная, но крепкая вокруг моей плоти. Я с ужасом обнаруживаю, что это, кажется, помогает справиться с тошнотой.

Не зная, что делать, я закрываю глаза и следую его примеру.

Я медленный процессор. И всегда им была.

Когда умерла бабушка, все вокруг меня рыдали уже несколько минут, когда я наконец разобрала, что говорит беловолосый доктор. Когда Рейке решила сделать перерыв в десять лет, чтобы отправиться путешествовать по миру, я не понимала, как мне будет одиноко, пока она не села в самолет до Индонезии. Когда Тим съехал из нашей квартиры, последствия этого поразили меня только через несколько дней, когда я нашла два его непарных носка в сушилке.

Возможно, поэтому масштабность того, что я услышала возле офиса Бориса, до конца не осознается, пока я не опускаюсь на одну из скамеек в маленькой зоне для пикника за зданием Дискавери, поставив локти на колени и уткнувшись лбом в ладони.

Это такое прекрасное место. Тени двух кедровых изб и живого дуба пересекаются прямо там, где я сижу. Думаю, с сегодняшнего дня мне нужно обедать здесь. Тогда моя постная кухня не будет вонять в офисе. Мой желудок скручивает. Возможно, от этого уже не избавиться.

— Ты в порядке?

Я смотрю вверх, и вверх, и вверх. Леви стоит передо мной, все еще ледяной от ярости, но более контролирующий себя. Как будто он досчитал до десяти, чтобы немного успокоиться, но с удовольствием вернулся бы к одному и перевернул парту или три. В его глазах есть намек на беспокойство, и почему-то я снова думаю о том, как он прижал меня к стене, о запахе его кожи, об ощущении его твердых мышц под моими пальцами.

Что-то не так с моим мозгом.

— Я перепроверил, — бормочет он. — Я получил от тебя семь писем, и все мои ответы были отправлены. Я не уверен, почему они не были доставлены. Я предполагаю, что то же самое произошло с тем письмом, которое Гай отправил, чтобы пригласить тебя на сегодняшнюю встречу, и я беру на себя ответственность за это. У тебя уже должен быть адрес электронной почты NASA.

На улице прекрасная погода, но мне холодно и потно одновременно. Какой сложный организм, мое тело.

— Почему? — спрашиваю я. Я даже не уверена, что имею в виду.

Он медленно выдыхает. — Как много ты слышала?

— Я не знаю. Много.

Он кивает. — NASA хочет получить эксклюзивный контроль над всеми патентами, которые появятся после BLINK. Но в настоящее время у него нет бюджета для реализации проекта, и пришлось прибегнуть к помощи NIH. Но NIH настаивает на совместном владении патентом, и NASA решило, что лучше позволить BLINK умереть естественной смертью, чем вступать в драку с NIH.

— И это все? Естественная смерть?

Он не отвечает, продолжая изучать меня с беспокойством и чем-то еще, чему я не могу найти объяснение. Это тревожно, и я почти смеюсь, когда понимаю почему: это первый раз, когда Леви держит зрительный контакт со мной больше секунды. Впервые его глаза не устремляются в какую-то точку над моей головой сразу после встречи с моими.

Я отворачиваюсь. Я не в настроении для зеленого льда. — А что, если я расскажу в NIH?