Сказ про Игната-хитрого Солдата (c иллюстрациями) - Борис Привалов

— Грозишь? — прищурил глаза поп.

— А ты правды боишься? — усмехнулся Игнат.

— Знаю я твою правду, — снова замусолил пальцем лоб Парамон. — Всё знаю… Опоили, в голове у меня дурман был, в глазах — огни. Не скумекал малость.

— Спохватился шапки, когда головы не стало, — молвила бабка Ульяна.

— Да, ославят меня теперь, — согласился Парамон.

— Плохо-худо тебе будет, — поддакнул дед Данилка.

— Не велик узелок-то, да крепко затянут, — доставая из кармана камзола бумагу, сказал Игнат. — Разойдёмся, святой отец, полюбовно. То, что тут было, считай, вовсе не было. Никто об этом не узнает. Только и ты мне помоги.

— В чём помочь? — мрачно покосился на попадью Парамон.

— Обманут тебя, Парамоша, беспременно обманут! — загудела попадья, Не поддавайся!

— Мы с глазу на глаз разговор поведём, — сказал Игнат попу. — Бабушка Ульяна, дедушка Данила, Василий да Демид, вы с попадьей в горницу подите. А мы тут останемся… Я кликну, когда нужда будет.

Все вышли из опочивальни.

Аринка сменила лучину и исчезла за дверью.

Поп сидел на сундуке в подряснике, одна нога обута, другая — босая. На большой лысой голове попа, как в зеркале, отражался огонёк лучины.

— Деньгами возьмёшь, Игнатик? — спросил Парамон и облизал толстые красные губы. — Много не дам, но тебе на одного довольно будет.

— Чтоб все молчали, каждому по рублю в рот не положишь, — сказал Игнат, присаживаясь на сундук рядом с попом.

— Умный-то ты умный, да ум-то у тебя дурацкий! — вздохнул поп. — От денег отказываешься.

— А к чему мне деньги? — подкрутил ус Игнат и сам себе ответил: Деньги тому нужны, кто к ним привык. Вот как ты и Спирька. А я без них почти полвека отшагал и ещё отшагаю, сколько мне жизнью положено.

— Попытка — не пытка, спрос — не беда, — миролюбиво произнёс поп. Чего же ты, Игнатик, от меня хочешь?

— Мы — про тебя молчок, — проговорил Игнат, — а ты — Спирьку в бочок! Подати мужицкие я Спирьке-Чёрту сдавать должен?

— Ему, ему, — внимательно уставившись на Игната, кивнул головой поп. Он от всех княжеских амбаров ключи хранит.

— Пусть он мне подпишет бумагу, что я ему всё до единого зёрнышка сдал — и по рукам! — предложил Игнат.

— Охо-хо, грехи наши тяжки, — весело, нараспев произнёс Парамон. — Со злодеем Спирькой такую учинить потеху — дело святое. Подпишет он бумагу, подпишет! — довольно ухмыляясь, потёр ладошки поп. — Он хоть жизнью толчённый, но неучёный.

— Как — неучёный? — удивился Игнат. — Грамоты не разумеет?

— Хе-хе, Игнатик, за то меня брат мой Спиридон и ненавидит люто, что я-то грамоте обучен, а он нет. Скрывает он свою неучь. Ни читать, ни писать не может, лишь подпись ставить умеет. Уразумел, к чему клоню? Ох, возьму я его за глотку, повертится он у меня! Узнает, где раки зимуют!.. Ты, Игнатик, мне вот что скажи: кого ты приспособил ангела изображать? Кто у тебя в белом на крыльце стоял?

— Стёпка, деда Данилы внучка. Лицо ей мукой забелили, в холстину завернули… Чем не ангел?

— Ох-хо-хо, голь на выдумки хитра. — Парамон почмокал, пожевал губами, спросил: — А голос-грохот ты как изобразил?

— Из берёсты трубу свернул да из-под крыльца и голосил, — объяснил Игнат. — Молнию с громом и того проще: Демид короб маленький с порохом поджёг. А голова у Стёпки светилась — приметил? То на мою шапку солдатскую светляков натыкали. Будто звёзды мигали! Вот и все чудеса.

— В голове у меня туман был, — вздохнул Парамон, — а то бы не ты, а я над тобой, Игнатик, смеялся… Ну, ежели б я согласился на небесное житьё, а? Что бы ты тогда со своей комедией делал?

— Попал бы ты тогда в лесную яму, — спокойно сказал Игнат, — жил бы там. А все бы говорили: попа на небеса забрали. И никто б тебя искать не стал.

— Охо-хо! — поёжился Парамон. — В яме-то чего хочешь подпишешь, на что хочешь согласишься…

— А если бы согласился, то мы бы тебя снова на землю вернули. — Игнат встал с сундука. — Ну, будет языки чесать: обувай вторую ногу, идём к Спирьке. Завтра срок кончается — третий день. Нужно князю отчёт давать.

— Не торопись. — Поп надел второй сапог, крикнул: — Аринка! Засвети лучину! Проводи нас!

Из опочивальни по тёмному переходу перешли в другую половину дома.

В угловой комнате, заставленной сундуками, воздух был пыльный и тёплый. Аринка поставила светец с потрескивавшей лучиной на широкий дубовый стол, рядом с чернильницей и пучком гусиных перьев.

Поп придвинул к себе расписку, которую дал ему Игнат, умакнул перо и, брызгая чернилами, царапая бумагу, расписался.

— Уразумел, Игнатик, зачем я имя своё тут же поставил?.. — спросил Парамон. — Я — свидетель того, что ты подати сдал Спирьке. Число, подпись… Хе-хе-хе! — вдруг захихикал Парамон и потянулся пальцами к своему лбу. — Когда у Спирьки амбары окажутся пустыми, князь его на правёж потребует. И меня позовут. «Видел?» — спросит князь. «Видел», — отвечу. «А где же добро?» — опять спросит князь.

— «А я почём знаю? — подделываясь под голос попа, ответил Игнат. — Кто хранил, с того и спрашивай!»

— Истинно, Игнатик, истинно. — Парамон аккуратно разгладил расписку. Все люди братья… А сам-то ты что ж не расписываешься? Дескать, недоимки за село сдал — имя своё ставь!

Игнат расписался чётко, без единого «уса», перо ни разу не брызнуло, не сорвалось.

— Меня сам царь Пётр Алексеевич грамоте учил, — гордо сказал Игнат. Приехал к нам в полк, узнал, что мы неучи, да как принялся нас ругать. И тут же первые буквы показал. А потом тех солдат, кто к грамоте способен оказался, ещё два раза приезжал проверять.

…Стёпку послали к дому Спирьки, чтобы она разузнала — не позвали ли Чёрта к Стоеросову?

— У князя! — запыхавшись, сообщила Стёпка.

Игнат и поп Парамон пошли к усадьбе. Игнат нёс завёрнутые в тряпицу чернильницу и перо.

Стеклянные окна княжеского дома сверкали во тьме, как большие светляки. Они светили то ярче, то слабее — металось пламя свечей, мелькали тени слуг.

— Что я ни скажу, ты молчи да головой кивай, разумеешь? — сказал Парамон Игнату. — Хе-хе-хе, попадётся Спирька в мои руки, уж я потешусь… братец мой всю жизнь мечтает клад сыскать. Вот на этот крючок я его и выужу!..

…В высоких сводчатых хоромах князя было прохладно. Толстые дубовые стены не могло прогреть даже летнее солнце.

Безбровое лицо Спирьки не выразило ни удивления, ни любопытства при виде Игната и Парамона.

— Спелись уже? — прохрипел он. — Два сапога пара, и оба с левой ноги!

Немигающие глаза Чёрта загорелись злобой:

— Сказывайте, зачем пришли, а то меня князь-батюшка ждёт.

— Ты, братик, ведаешь, кладов в Заболотье у нас много. Вот и нам с Игнатиком повезло, — тихо сказал Парамон и огляделся осторожно: не подслушивает ли кто. — Клад нашли, самоцветы… — он запустил руку под рясу и вытащил пригоршню камней.

Спирькины руки сами потянулись к камням, как железо к магниту, но поп сноровисто спрятал самоцветы под рясу.

— А сюда-то… ко мне чего пришли? — волнуясь, спросил Спирька.

«Заглотал крючок, как жадный окунишка! — подумал Игнат. — Теперь Парамон его вокруг пальца обведёт…»

— Да вот незадача — на твоей землице клад лежит, — вздохнул Парамон.

— Значит, мой! — выкрикнул Спирька. — А тебе, брат, и солдатику поклон низкий!

— Жадность да важность — делу помеха, — сказал Игнат.

Парамон недовольно покосился на солдата.

— Брат-то мой, Спиридон, на своей земле сколько лет прожил, а и одного самоцвета не нашёл. Хотя многие находили. Ежели с нами он в долю нынче не войдёт, то опять без клада останется. А мы ночами к себе всё перетаскаем.

Спирька заволновался: кто его знает, а вдруг и вправду не найдёшь без них клада на своей землице? Ведь вот он, только руку протянуть! Змеиные глазки Чёрта буравили Игната и Парамона.

— Ну, что от меня надобно? — спросил он.

— Чтобы не таиться, чтобы находка наша законной была, — забубнил Парамон, — нужно нам всем троим быть в сотоварищах… Тебе — одна треть, и нам — по трети.

— Мне половина, — быстро проговорил Спирька. — На моей земле клад.

— Или бери треть, или ничего тебе не будет, — твёрдо произнёс Парамон. — Пошли, Игнат, камешки таскать.

— Ладно, пусть будет треть, — согласился Спирька.

— Тогда вот тут распишись, — протянул Спирьке расписку Парамон, а Игнат протянул чернильницу с пером.

Спирька недоверчиво оглядел бумагу, наклонился низко, чуть ли не понюхал её.

— Мелко, словно маку насыпано… — проговорил он. — Про что тут?

— А про то, что каждый из нас имеет право на треть клада и судиться-рядиться с другим не будет, тяжбы затевать не станет, — бойко отбарабанил поп. — Пиши, братец мой ненаглядный, чтоб дело крепкое было… Видишь — мы с Игнатиком расписались уже.

Спирька повёл плечами, словно приноравливался тяжёлую ношу на спину взвалить, потом неуклюже взял перо и старательно накорябал несколько букв.