Сказ про Игната-хитрого Солдата (c иллюстрациями) - Борис Привалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дурында притащил бочонок, положил его бережно, как живого, в возок.
— Едем! — приказал Спирька.
Поп, путаясь тоненькими ножками в рясе, полез следом за братом.
Дурында лихо вскочил в седло.
— Эй, снулые! — стегнул лошадей Спирька.
Возок помчался по пыльной улице. Дурында поскакал сбоку, чтобы не попасть в хвост пыли.
— Хотя и ношеные, но ещё послужат мне верой-правдой, — осматривая подарок, сказал Игнат. — Вот я наконец и при сапогах!
Но когда он поднял глаза, то удивился: Демид и Василий как-то робко, боком отдалялись от него и в глазах их смешались испуг и удивление.
Бабка Ульяна словно завяла — сгорбилась, платок чуть не по самые глаза спустила.
Дед Данилка сморщил лицо, будто кислицу-ягоду раскусил.
Только Стёпка радостно и доверчиво смотрела на Игната.
— Ты теперь князев приказчик, — произнёс Василий, — ты у нас поборы делать будешь…
— А мы тебе про наше спрятанное сказали, — скосил бороду Демид. Голыми руками всё забрать можешь…
— Те сапоги, которые князь сборщикам своим дарит, никто ещё до конца не сносил — не успевают… — вздохнула Ульяна. — Три дня… охо-хо… Вот так и Ефим-горемыка…
6. Пузыри на реке
Где ум — там и толк.
Старинная поговорка.а другой день после полудня поп Парамон, Спирька-Чёрт и Дурында поехали провожать опухшего от бессонных ночей и выпитой медовухи Голянского.
Возок, на котором уезжал Голянский, сопровождали двое вооружённых верховых слуг графа Темитова.
— Тебя, боярин, нужно было охранять, когда ты сюда с денежками ехал, хихикнул Спирька. — А ныне-то денежки у князя-батюшки остались, хе-хе. К чему же охрана тебе?
Голянский пошлёпал губами, ответил вялым голосом:
— Расписка, которую мне Данила Михайлович для графа дал, дороже денег.
Набрякшие сальцем жёлтые щёки и вислые губы Голянского тряслись на ухабах, глаза слипались, но он всё же не мог удержать довольной улыбки: и коня своего сбыл Ночному князю с прибылью, и для графа сделку выгодную заключил. Ещё бы! Стоеросов почти всех мужиков своих вместе с семьями продал Темитову, на вывоз! От этой купли-продажи и ему, Голянскому, немалая толика перепадёт!
— Сиятельный граф Темитов чудак, — шлёпал губами Голянский, — хлебом не корми — дай поспорить. Миллион может проиграть — глазом не моргнёт. Ну, а ваш князь ещё того чуднее… Много лет его знаю, а привыкнуть не могу… Ночь в день переделал… Чудак!
В первом возке, по бокам которого скакали верховые, сидели Голянский, Спирька-Чёрт и поп Парамон.
В другой повозке, сжимая вожжи в пудовых кулаках, расположился Дурында.
На высоком берегу реки все остановились. Внизу лежала обессилевшая от жары, обмелевшая река. К ней спускалась дорога, кривая, как коровий рог. Но на том берегу дорога, словно купание придало ей силы, становилась стройной, стремительно перерезала бурый ковёр лугов и скрывалась в расщелине далёкого леса. По ту сторону леса лежало Заболотье — не так уж далёкий край, в котором, однако, мало кто из жителей стоеросовских владений бывал.
Здесь, на крутом берегу, провожающие обычно прощались с отъезжающими, и долго ещё, пока всадник или повозка не скрывались из виду, махали платками и шапками.
Поп Парамон и Спирька вылезли из возка, почтительно простились с Голянским.
— Возвращайтесь скорее, боярин! — поклонился Спирька.
— Да будет благословен твой путь! — пробубнил поп.
— Приеду, всенепременно приеду! — прошепелявил Голянский и покрутил в воздухе прозрачной, словно из одного жира вылепленной, ручкой.
Возок в сопровождении верховых спустился вниз, разбрызгивая воду, с разбегу перескочил брод и покатился по плоскому луговому берегу.
Спирька махнул раз-другой шапкой, Парамон — ладошкой, потом братья посмотрели друг на друга.
— Не велика птица — и без нашего провожания доедет! — сказал поп.
— И то верно, — надевая шапку, согласился Спирька.
Дурында на повозке уже съехал вниз, к реке, распряг лошадей, пустил их в воду. Они радостно зафыркали, заржали весело.
— Неужто мы хуже скотины? — спросил Спирьку Парамон.
— К чему ты, отче, не разумею? — удивился Спирька.
— К тому, что тварь бессловесная и то купается. В такую жару и нам окунуться не грех…
Поп, подобрав рясу, начал спускаться вниз. Спирька засеменил за ним.
— Отменное дельце, отменное, — довольно бормотал Парамон. — Лишь бы не надул нас этот кусок сала, приказчик графский.
— Боярин-то хоть и себе на уме, — с завистью произнёс Спирька, и пальцы его рук зашевелились, как у кошки, выпускающей когти, — да не на простаков напал. Прибыль, что боярин от купли-продажи мужичков наших получит, ему от графа и князя не скрыть…
— Истинно, истинно, — забубнил Парамон, — ежели мы не подсобим, то не скрыть.
— Вот и выходит, — подхватил с тоненьким смешком Спирька, — не поделишься — сам с носом останешься.
— Князю — князево, графу — графово, — напевно проговорил Парамон, — а нам — наше вынь да положь!
Братья спустились к воде. Поп Парамон начал снимать рясу. Спирька принялся суетливо расстёгивать свой кафтан.
Но Дурында, на радостях, что нынче решено купаться, разделся быстрее всех. Его мощное квадратное тело так стремительно вошло в реку, что по ней пошли волны, брызги взлетели на высоту крутого берега, а кони испуганно заржали.
— Вот силушка у парня! — завистливо вздохнул Парамон, который едва-едва стянул сапоги и никак не мог после этого отдышаться.
— Велика оглобля, да что смыслит? — Спирька-Чёрт плюнул вслед Дурынде. — Богатырь какой сыскался!
В голом виде коротышка Спирька словно усох — такой он был щуплый и неприметный. Его кафтан, рубаха и сапоги, лежавшие кучей рядом, занимали гораздо больше места, чем их хозяин.
Поп Парамон, мелко переступая тоненькими паучьими ножками, подошёл к кромке воды. И хотя река была такой тёплой, что от неё едва пар не шёл, поп всё же сперва дотронулся до неё ладошкой, взвизгнул, а уж потом зашёл в воду по колени.
Большая голова Парамона, как тыква на хилом стебле, клонилась в сторону. Казалось, узенькие поповские плечики не могут её удержать и она вот-вот скатится, поплывёт по воде, как жёлтый шар.
Парамон ещё раз взвизгнул и сел на корточки — окунулся с головой.
— Ух, парное молоко, а не водица! — снова показываясь на поверхности, отфыркиваясь, сказал он.
Решился, наконец, и Спирька. Боком-боком начал приближаться к реке, затем похлопал себя по животу, по груди, перекрестился и с криком «ой-ай-уй!» бросился в воду.
Однако от этого волны по реке не пошли, брызг почти не было, а кони даже глазом в сторону Спирьки не повели — такой он был лёгонький, сухой и тощий.
…Игнат, слегка прихрамывая, шагал по дороге от села к реке. Полтавская медаль на его зелёном кафтане сверкала в солнечных лучах, как росинка на лугу. Железный свой посох солдат держал на плече, как ружьё.
На холме, неподалёку от берега реки, слегка раскачивались крылья мельницы.
В её тени сидел мельничный работник Савушка с какими-то двумя мужиками. Перед ними топорщился ворох мочёных прутьев, и тут же, стопкой, как блины, лежали готовые плетёнки.
— Скоро совсем болотными жителями станете! — улыбнулся мужикам Игнат.
— Не тебе одному, служба, по трясине ходить, — ответил Савушка, прикрывая ладонью глаза — солнечный зайчик от солдатской медали забегал по его лицу.
— В болоте-то хоть князя нет — сами себе мы хозяева, — добавил один из мужиков. И хотел сказать ещё что-то, но второй толкнул его предостерегающе, и мужик замолк.
— Чего ж она у тебя не крутится? — кивнув на мельницу, спросил Игнат Саву.
— Ветер спит, — неторопливо ответил Сава. — А крыльям что делать?
Игнат ещё раз окинул мельницу внимательным взглядом:
— Ветер-то заворачивает иногда на мельницу в гости?
— Бывает на ночь глядя, — отозвался Савушка. — Да не долго гостит, видит, работы нет, — и летит дальше.
— Чудно! — задумчиво покрутил ус Игнат. — Ладно, поживём — увидим… Попа и хозяина своего тут нее примечал?
— Боярина сейчас провожали, — показал в сторону реки Савушка, — на берегу вот-вот топтались… Купаться, верно, спустились.
…Под крутым берегом, внизу возле самой воды, виднелся распряжённый возок. Две лошади, наслаждаясь прохладой, стояли в ленивых струях обмелевшего речного потока. Три кучки одежды лежали поодаль.
— А где ж хозяева? — удивился Игнат, спустившись к броду. — И отчего пузыри по реке плывут?
В этот миг из воды выскочила безбровая, с реденькими кустиками волос голова Спирьки-Чёрта.
Поморгала глазами, фыркнула и ушла снова под воду.
— Чудно! — усмехнулся Игнат и уселся на тёплый, как печка, бугорок. Ого, вот ещё одна!