В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком - Жан Беливо

Мои попытки сблизиться с коренным, туземным населением проваливаются одна за другой. Проникнув в Транскей, бывший бантустан[38], населенный народами племени ксхоса[39], на родину Нельсона Манделы, я сражен наповал той подозрительностью и враждебными взглядами, что повсюду преследуют меня. Однажды утром примерно в десяти километрах от Умтата, родного города Нельсона Манделы, я преспокойно иду по золотистым лугам, щедро усеянным разноцветными домишками, и вдруг на меня нападают двое юнцов, от которых несет перегаром. Они пытаются вырвать у меня мою коляску. Отбиваюсь от них и резко говорю на их родном наречии:

— Сейчас полиция приедет!

И эти двое мгновенно удирают к своим дружкам, таким же пьяным. Я тоже спешу покинуть это веселенькое местечко и торможу попутный грузовик. Через восемь километров нас настигает местный патруль:

— Где же ты был? Мы тебя везде искали!

Впрочем, я все время подмечаю присутствие полиции на пути моего следования. Заметно нервничая из-за моей безопасности, агент в штатском говорит, что здешние патрули будут передавать друг другу эстафету, чтобы обеспечить мне максимальную безопасность. Он уверен, что до сих пор мне помогала моя физическая сила и смекалка, но отныне советует останавливаться на ночлег только рядом с ближайшим постом полиции. Его умозаключения заставляют меня улыбнуться. Я прожил без малого полвека, ни разу не воспользовавшись силой. Ну да, я высокий. Что верно, то верно. Крепко сбитый, будто деревенский шкаф, с ручищами, больше похожими на грабли, — ох и подвели же они меня в молодые годы, когда я надеялся стать художником… «Такими ручищами Джоконду не нарисуешь!» — сказал я себе. Но зато любые обидчики, глядя на мои габариты, понимали, что со мной лучше не связываться! Знай они, каким безобидным парнем я был, запросто разделались бы со мной. Ведь постоять за себя я толком никогда не умел. Однако обозначать свою территорию я очень даже способен. На земле, где людей веками притесняли и порабощали, я принял решение при необходимости идти в наступление, но ни в коем случае не устраивать провокаций и никого не оскорблять.

Как-то утром, толкнув дверь одного ресторанчика, я понял, что ступаю на «минное поле». Все сидящие за столиками клиенты — темнокожие. Они встречают меня гробовым молчанием, будто присутствие белого само по себе опаснейшая провокация. Устраиваюсь за столиком. Тут же подходит официантка и сообщает мне, что блюдо сегодняшнего дня — рагу — уже закончилось.

— Не страшно, — отвечаю я, — принесите что-нибудь другое.

Один из черных поднимается из-за своего стола и угрожающе надвигается на меня:

— Так ты что, не хочешь жрать то же, что и мы? По-твоему, мы тут дерьмо жрем?.. Помню, ответил я ему с той же подчеркнутой доброжелательностью, с которой всегда

общался с близкими, если им случалось перегнуть палку. Все мы люди, все мы человеки, и я никому не дам себя в обиду. Ни за что.

Свое место в том ресторане я отстоял.

Не сбавляя шаг, иду дальше и продолжаю думать о странном нашем положении. Что-то явно пошло не так в сознании человеческой стаи, раз уж вся наша порода, движимая разрушительным противодействием, столь же мощным и непреодолимым, как сила самой жизни, испытывает такие сложности и не может найти гармонии с матерью-природой! Почему так трудно бывает понять собственные слабости и достойно принять их? Нет никакого смысла лгать самому себе — не нужно приукрашивать человека, чтобы полюбить. В природе нет четких понятий «добра» и «зла». Эволюция сама диктует свои законы.

За те четыре месяца, которые я провел в Южной Африке, меня приютили на ночлег только четыре темнокожие семьи. Никто не хочет говорить об этом скрытом апартеиде. Запрет един, и все эмоции наглухо заперты внутри этих противоречивых сердец. В них до сих пор бурлит дух революции и насилия. Но еще неизвестно, открыли бы они свои двери, не произнеси я волшебные слова: «Сим-сим, откройся!»

Моя личная встреча с Нельсоном Манделой длилась всего несколько минут, однако именно она стала ключевой для моей личной безопасности. Она оказалась своего рода защитным ореолом, который спасал меня на территории всего африканского материка… Эта встреча, которой я безуспешно добивался несколько недель, состоялась благодаря моему очень полезному знакомству с Эльмаром Нитлингом, мэром Дурбана, города на северо-западе ЮАР. Она произошла в октябре, в рамках торжественного открытия нового городского центра для молодежи и подростков. От избытка эмоций у меня перехватило горло, и я только успел сказать этому великому политику, до какой степени вдохновлен его примером и что свой марш посвящаю принципам «мира и ненасилия на благо всех детей на планете». Он с улыбкой пожал мою руку:

— Миру нужны такие парни, как ты!

Как бы смешно это ни прозвучало, но от радости во время встречи я покраснел, как невинная девица, а сердце мое бешено колотилось!

Через несколько дней, когда я проходил через земли зулусов, какой-то старик буквально кинулся мне на шею:

— Ты прикасался к Нельсону Манделе? Ты святой!

Рэмбо в стране времени

26 октября 2003 — 8 апреля 2004

Свазиленд, Мозамбик, Малави

Я крадусь на цыпочках мимо мирно посапывающего осла, лежащего прямо поперек дороги, напротив хижин, крытых хлипкими соломенными крышами. Сразу за пограничным постом Свазиленда все дома в мгновение ока исчезли с горизонта: я попал в небольшое государство-анклав, расположенное между ЮАР и Мозамбиком. Здесь я как-то сразу почувствовал себя спокойнее: прохожие мне улыбались, какие-то белые беседовали со своими темнокожими братьями так, будто расовые вопросы их не касаются. Но тут же на меня, как коршун на добычу, напала очередная тоска: даже если местное население избежало гнета апартеида, в Свазиленде, давнем британском протекторате, под гнетом абсолютной монархии люди все равно живут в ужасной нищете.

По мере приближения к Биг-Бэнду пейзаж вновь становится зеленым: кругом высятся огромные заросли сахарного тростника. Из этого изумрудного ларца, как из-под земли, вырастает поселок, и я вижу, как на иссушенных пустырях тут и там толпятся бедняки. Немного позже у барной стойки местной гостиницы знакомлюсь с Бобби, и мы затеваем философский диспут о цветности окружающего нас мира. Бобби — зулус.

— Посмотри вон туда, — улыбается он. — Видишь, там тростник повыгорел? Красиво, правда? Мой отец говорил, что может запросто почуять дыхание смерти по тому, как дрожат на ветру горящие стебли сахарного тростника.

А смерть тем временем бродит где-то рядом… Пока я пытаюсь поужинать, несколько местных жителей знакомят меня с масштабами своих личных катастроф. Для понимания достаточно нескольких цифр: более семидесяти процентов коренного населения страны имеет доход менее доллара в сутки. Четверть жителей выживает только благодаря помощи международного сообщества. Но самый страшный рекорд страна удерживает в области здравоохранения: около сорока процентов населения заражены СПИДом, самой страшной болезнью человечества! У меня мутится рассудок при одной мысли о тысячах сирот, которые уже есть и которые появятся вскоре. Ведь для борьбы с этой адской эпидемией нужна пропаганда целомудрия, воздержания… Эта ужасная реальность, достигшая в Свазиленде крайней точки, отныне будет преследовать меня на всем пути по африканскому материку. На перекрестке двух дорог неподалеку от границы с Мозамбиком две девочки лет десяти просят поиграть с моей коляской. Они очень хотят, чтобы я удочерил их обеих. А я вновь и вновь размышляю о прочно укоренившемся в местной культуре предрассудке, будто бы изнасилование невинной девственницы тотчас излечит множество больных СПИДом.

— Берегите себя! Дорожите своим телом! — даю им совет так неуклюже, что самому стыдно.

Они со знанием дела сейчас же отвечают:

— Да, мы знаем… Но это трудно… Очень трудно! Все-то они знают. Дети бедняков знают все про этот мир.

На границе с Мозамбиком я обмениваю свои две тысячи рандов[40] на внушительную стопку купюр и пытаюсь распихать метикалы[41] по карманам. Самая крупная купюра — пятьдесят тысяч метикалов — соответствует примерно двум американским долларам. Вдоль дороги, делающей легкий уклон вниз, несколько мужчин добывают слоистый камень и складывают его в штабели — он пойдет на продажу для строительства домов. Торговцы предлагают прохожим мешки с древесным углем. Кругом жара, воздух сух и прозрачен, как родниковая вода. Я ненадолго задерживаюсь, чтобы рассмотреть, как под огромными натяжными тентами сотрудники ООН продолжают операцию по разминированию территорий. Места здесь буквально изрешечены противопехотными минами, поясняют они. После провозглашения независимости кровавая гражданская война погубила страну, за шестнадцать лет принеся в жертву около миллиона мирных жителей. Чтобы не попасть в плен, войска минировали все кругом: мосты, источники пресной воды, даже целые деревни. И когда пять миллионов беженцев начали возвращаться в родные края, число несчастных случаев стало неумолимо расти. В земле остается еще порядка двух миллионов мин. Так, в деревушке Импапото, где местный старейшина пускает меня переночевать в свою соломенную хибарку, до сих пор не забыли, что такое запах войны: сильные наводнения вынесли мины в проточные воды, и они застряли между обычными камнями. Теперь никто и не разберет, где камни, а где мины… Возделывать земли здесь крайне трудно, и все очень тревожатся за женщин и детей, в чьи обязанности входит приносить дрова и воду. СПИД, войны, климат… Говорят, чем больше испытаний ты преодолел в земной жизни, тем привольнее будет твоя жизнь на небесах. Если это правда, тогда выходит, что в раю живут только покойнички из Мозамбика, коротая вечность в медовых реках с кисельными берегами… Вот и сейчас, в самом начале ноября 2003 года, старейшина очень тревожится за будущий урожай, боится, что предстоящий сезон дождей принесет жуткую эпидемию малярии, от которой умирают еще больше, чем даже от СПИДа. Три года назад в этом регионе было зафиксировано более 2,7 миллиона случаев заражения — рекорд на всем континенте. Я постоянно думаю, что нужно защититься от москитов, но порой страх окончательно меня парализует.