В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком - Жан Беливо

А тем временем мой внутренний мир, как неведомое экзотическое растение, распускается буйным цветом, подпитываемый бурлящим потоком мыслей. Я не мешаю мыслям блуждать — и неожиданно позволяю себе буквально все: миражи, фантазии, видения, откровения, пророчества… Уже не имеет значения, истинные они или надуманные. Граница между добром и злом пошатнулась и рухнула. Нет больше ни Господа, ни религий. Я один в этой безбрежной пустыне, и есть только один закон — мой. Вечерами я пишу. Мараю страницы своего дневника набросками и эскизами. Пытаюсь найти свое собственное объяснение силе притяжения… Устройству мироздания… Даже самому Богу! Меня преследует странное чувство — я слишком погрузился в мистику. Еще бы! Ведь сейчас это л сам Господь Бог! Невиданная доселе сила пьянит меня, и я издаю истошный вопль — именно вопль, крик сумасшедшего, умалишенного — да кто меня здесь услышит?

На дороге в Антофагаста, миновав «волчий пик» Ла Пунта-де-Лобос, я вдруг понимаю, как сильно меня тянет к морю — к водной стихии, мерно накатывающей на прибрежные скалы. Присаживаюсь на камень, закрываю глаза и пытаюсь услышать, что говорит мне море. И слышу… В самом деле слышу его. Оно шепчет: «Я родилось от одного только вздоха, так давно, что никто не помнит тех времен… Новая луна сменялась полной луной, а я встречало тысячи тысяч мореплавателей, а потом еще и еще тысячи… А потом я смешало свою синеву с синевой небесной и добавило к ним немного оранжевых огней заката… Сегодня из далеких краев ты пришел ко мне. Я все ближе к тебе, но не стану тебя трогать, хотя знаю, что ты тронут мной до самой глубины души. Я перед тобой, и ты любуешься моими золотисто-бирюзовыми переливами в туманной прибрежной дымке. Эти пенные волны, лижущие каменистый пляж, — моя последняя улыбка, и я дарю ее тебе. А теперь прислушайся к тайнам, что нашепчет тебе твоя душа, до самого последнего звука… И знай, что перед тобой еще тысяча разных дорог…» Я поднимаюсь с камня и, изо всех сил напрягая голос, кричу в ответ:

— Почему?! Почему ты говоришь именно со мной?! — но величавое и безграничное море уже безмолвно; только тихим плеском прибоя оно, кажется, неслышно посмеивается надо мной.

Нужно сказать, что мои возвращения к цивилизации всякий раз приводят меня одновременно и в замешательство, и в восторг. После многих недель одиночества громада города Антофагаста требует, чтобы я побыстрее приспособился к его ритму. Здесь, у подножия крутого горного склона, повернутого в сторону одного из ключевых портов на побережье Тихого океана, проживает более 300 тысяч жителей. Отсюда отправляются в другие страны сокровища, извлеченные из недр здешней пустыни, — по большей части идет на экспорт медь из карьеров Чукикамата, крупнейшего в мире меднорудного месторождения.

Госпожа Изабелла Озорио, почетный консул Канады, тотчас увлекает меня в круговорот праздников и развлечений. Так что следующие пару дней моя верная колясочка сидит дома, читает газеты и смотрит телевизор! А чудесная Изабелла, вдохновленная моим маршем мира, заявила, что хочет присоединиться ко мне и несколько дней тоже проведет в самом сердце пустыни. Здесь меня поджидает еще один сюрприз: незнакомый испанец по имени Антонио прочел обо мне статью, покинул свою Мурсию, город на юге испанской провинции Аликанте, и прибыл сюда, чтобы исполнить свою мечту — немного покатать мою знаменитую коляску! Наутро перед новым стартом я начинаю тревожиться. Целый день нам предстоит идти по коварной каменистой тропе, а ночь провести в палатке под открытым небом при свете луны. Просыпаемся мы под белеющим небосводом, и вскоре восходящее солнце превращается в раскаленную давящую громадину. Изабелла взяла с собой очень модную колясочку с облегченными шасси, а Антонио запихнул свои пожитки в небольшую стильную тележку для гольфа. Все это кажется мне слишком неподходящим и хрупким: вряд ли грубые камни могут сравниться с нежной травкой на поле для гольфа… Я, насколько возможно, перегружаю их вещи в свою тележку, втихаря проклиная простодушие и наивность своих спутников. Ведь если что-то сломается, нам никто не поможет, мы одни! Солнце поднимается все выше — и температура растет, а мы постепенно продвигаемся вперед. Изабелла настаивает на том, чтобы свернуть на боковую дорогу: там очень красивые виды, но сама по себе тропа пустынна. С наступлением вечера мы делаем привал у развалин старой шахты, и Антонио сооружает костерок из нескольких полешек, которые он предусмотрительно подобрал по пути. Мы смеемся над дневными приключениями, и меня наконец потихоньку отпускает. Сгущаются сумерки, мы взбираемся на холм, чтобы услышать, как звучит настоящая тишина в том мире, который освещают только мириады звезд.

Четыре дня спустя я снова остаюсь один: мои спутники с заметным облегчением сходят с маршрута, и на прощание мы крепко обнимаем друг друга. Спустя некоторое время я вдруг понимаю, что даже не спросил: кто такой Антонио? чем он живет? кем работает? Он, будто странник из ниоткуда, появился передо мной в сердце этой обжигающей пустыни. А я настолько был поглощен тревогами о бытовых вещах, что даже не нашел времени поговорить с ним по душам. Только помню, как он сказал мне: «Я хочу пройтись вместе с тобой, испытать нечто такое, чему и цены-то нет».

На следующий день, изрядно замученный жарой и усталостью, я тащу свою коляску по растрескавшимся камням и щебню. Я больше не замечаю ни милых пустынных цветочков, распускающихся в низинах ущелий, ни роскошных цветков кактуса и кустиков, ни даже выброшенных на прибрежные камни обрывков водорослей. В голове осталась только одна мысль: поскорее выбраться из этой пустыни. К концу дня ставлю палатку в райском уголке в окружении камней и цветущих кактусов и не устаю поражаться той степени агрессии, которая переполняет меня. Мы непременно должны помириться на прощание — я и эта пустыня. Выпьем с ней на брудершафт. Я откупориваю бутылку вина, подаренную Изабеллой, и неспешно опустошаю ее, громко разговаривая сам с собой и делясь своими впечатлениями с луной. Ее круглый лик, кажется, одобрительно кивает в ответ и приглашает заходить еще, как только я закончу свое путешествие. После нескольких торжественных обещаний и пьяных клятв короткий проблеск сознания вдруг помогает мне увидеть всю комичность ситуации. Туман, звезды, луна… Я так одинок, что остро нуждаюсь хоть в каком-то друге. Похоже, завтра начну любезничать со скорпионами!

По иронии судьбы, несмотря на то что сейчас я плотно окутан коконом своего пустынного отшельничества, никогда в жизни я еще не был настолько обсуждаем и настолько известен. Люси удалось достучаться до прессы, и теперь каждому есть дело до моего марша в защиту детей во всем мире — в одном только Чили уже вышла добрая дюжина статей про меня. Везде я убеждаюсь в том, что меня ждут: водители сигналят мне, едва приметив на дороге. В Копьяпо меня встречают в праздничной атмосфере, будто я какая-нибудь знаменитость. Десятки детей, смеясь и визжа, провожают меня до главной площади города, где духовой оркестрик исполняет народную музыку в честь моего прибытия.

Спустя длительное время я наконец-то ощущаю в воздухе новые ароматы, будто глоток новой жизни: кактусов и кустов по бокам дороги становится все больше. Кажется, что я вот-вот вдохну травянистую свежесть зеленеющих лугов юга… На прощание с Копьяпо пустыня дарит мне поистине королевский подарок: незадолго до моего прибытия сюда приходит несколько дождей — феноменальное для этих мест явление! — и под дождевыми каплями пробуждаются от долгого сна тысячи цветочных луковиц, мирно дремавших под толщей сухой почвы. Их пробуждение — прекрасная пурпурная полоска, пробивающаяся из-под земли, — кажется сказочным миражом. И я иду по этому волшебному ковру из растений с хрупкими лепестками, расстеленному самой матерью-природой. Склоны гор утопают под сиреневой вуалью, а вдалеке красные соцветия полевого клевера прорезают насквозь нежную пастель белого, бледно-голубого и палевого цветочного ковра. Ветер раскачивает бутоны на тонких стебельках взад-вперед, и это напоминает летящие мыльные пузыри. Я устраиваюсь на ночлег посреди этой красоты в пересохшем русле реки, и крошечные скарабеи устраивают для меня самое настоящее психоделическое представление, отплясывая свой таинственный танец и поблескивая бирюзовыми спинками. Я слышу, как где-то рычит пума, но сегодня она соблюдает нейтралитет и держит дистанцию.

Пустыню я покидаю в первых числах ноября, проходя через виноградные поля…

В стране Че

3 декабря 2002 — 30 июня 2003

Аргентина, Уругвай, Бразилия

Я преодолеваю последний горный перевал, вдоволь наскакавшись и поплутав по извилистой дороге, то убегавшей вниз, то карабкавшейся в гору. Наконец я достиг туннеля, названного в честь статуи Христа-Искупителя на границе с Аргентиной. На восточном склоне Анд земля красно-коричневого цвета. Я ощущаю присутствие громады Аконкагуа, и робость моя нарастает по мере приближения к самой высокой точке обеих Америк, окутанной туманом. Люди, предпринимавшие тщетные попытки покорить этот пик, обрели покой здесь же, на склоне — на кладбище для альпинистов. В долине реки Мендоза отложения известняка отражают красные и рыжеватые солнечные блики. Я ставлю палатку под водосточным желобом, брошенным по краю рва, и просыпаюсь под шум дождя прямо над моей головой. Дорога здесь идет под уклон, но я тем не менее продвигаюсь с трудом. Смотрю на реку, несущую свои воды по засушливой местности, прямо у меня под ногами. Вся долина покрыта слоями грязи, оставшейся после сезона таяния снегов. На душе у меня тоскливо и пусто, настроение угрюмое. Не осталось сил ни о чем думать, и потому я всецело отдаюсь во власть текущего времени, отмеряя его шагами. Понадобится целых шесть дней, чтобы дойти до Мендозы, откуда по прямой я смогу добраться до Буэнос-Айреса. Еще через одну тысячу двести километров…