Девушка из Дании - Дэвид Эберсхоф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Машина неслась по дороге, а вокруг быстро темнело, и на окрестные поля уже наползали первые весенние заморозки. Ветер свистел под колесами, швыряя вверх комья грязи. Грета то и дело включала «дворники», чтобы очистить ветровое стекло от пыли, состоящей из смеси глины и песка. Вдалеке засветился фонарь над дверью дощатой хибары Кроссов. Глина из-под колес летела так сильно, что Грета не видела впереди ничего, кроме этого света. Очевидно, мистер и миссис Кросс думали об одном и том же, потому что миссис Кросс вдруг сказала:
– Там родился Тедди.
А мистер Кросс, держа жену в объятьях, произнес:
– Я всегда говорил, что он вернется.
Остаток весны Грета провела в полудреме на белых диванах гостиной с подиумом. Она ненавидела и Бейкерсфилд, и этот дом, а порой ненавидела даже ребенка, которого носила под сердцем. В то же время ненависть к Тедди Кроссу не вспыхнула в ней ни разу. После обеда она читала, а он регулярно приносил ей теплые полотенца на лоб. Живот быстро рос, и с каждым днем Грета чувствовала себя все отвратительнее. С конца апреля она стала проводить в гостиной и ночи, так как постоянная дурнота и неповоротливость не позволяли ей подниматься наверх. Тедди тоже переселился в гостиную и спал рядом, на раскладушке.
В начале июня Бейкерсфилд погрузился в летний зной; в девять утра столбики термометров показывали тридцать восемь градусов. Акико складывала для Греты бумажные веера, Тедди теперь клал ей на лоб холодные полотенца вместо теплых. А когда Грете становилось совсем плохо, Акико поила ее охлажденным зеленым чаем из лакированной чашки, а Тедди читал ей вслух стихи.
Но однажды, пока Тедди был в Пасадене – он поехал за гончарным кругом в старую мастерскую, которую до сих пор не закрыл, – жара и недомогание закончились. При помощи Акико, чьи волосы были черными как вороново крыло, Грета произвела на свет посинелого младенца с пуповиной, затянутой вокруг шеи, словно галстук. Она окрестила его Карлайлом, а на следующий день вдвоем с Тедди похоронила сына во дворе эвкалиптовой хибары Кроссов, закопав в пыльную глину на краю поля, где шептались между собой кустики клубники.
Глава пятая
Узкая мощеная улочка, пунктиром пролегавшая через Копенгаген, была темной и, на взгляд Лили, достаточно безопасной, чтобы провернуть одно тайное дельце. Фонарные столбы на ней просто не помещались: распахнутая створка окна на одной ее стороне едва не упиралась в раму напротив. Жильцы местных домов экономили на освещении, поэтому вокруг царил мрак, а свет горел лишь в двух-трех еще открытых заведениях. Среди них была турецкая кофейня, посетители которой сидели на бархатных подушках за стеклом. Дальше по улице, за плотно закрытыми ставнями, находился бордель с латунным звонком в форме соска. Еще дальше в полуподвале располагался бар; как раз когда Грета и Лили проходили мимо, тощий мужчина с напомаженными усами сбежал вниз по ступенькам и скрылся за дверью помещения, где собиралась компания ему подобных.
Лили была одета в шифоновое платье с льняным матросским воротником и манжетами. При движении платье слегка шуршало, и Лили прислушивалась к этому шур-шур, мучительно стараясь не думать о том, что ее ждет. Одолженную у Греты нитку жемчуга она обернула вокруг шеи три раза, так что украшение почти полностью скрывало горло. На голове у нее была бархатная шляпка, только сегодня утром купленная в «Фоннесбеке», – Лили воткнула в нее Гретину брошь в форме бабочки-монарха с желтым брильянтом и ониксом.
– Ты такая красавица, что мне хочется тебя поцеловать, – сказала Грета, когда Лили одевалась.
От возбуждения она заключила Лили в объятья и принялась вальсировать с ней по квартире, а Эдвард IV, глядя на них, беспрестанно лаял. Лили смежила веки – такие тяжелые и деревянные под толстым слоем пудры! – и представила, что Копенгаген – тот город, где Лили и Эйнар могли бы существовать как один человек.
Улочка упиралась в широкую Ратушную площадь[15] напротив парка Тиволи[16]. Фонтан с быком и драконами, извергающими воду, весело журчал, а перед гостиницей «Палас» высилась колонна, увенчанная фигурами двух викингов, трубящих в луры[17]. На площади было людно: жители столицы стекались в ратушу на полуночный Бал художников, туристы из Норвегии оживленно обсуждали завтрашнюю велосипедную гонку Копенгаген – Осло.
Грета не торопила Лили. Она дала ей постоять на краю площади, терпеливо дожидаясь, пока малютка Лили заполнит собой Эйнара – так же, как рука заполняет перчаточную куклу.
Под медным шпилем ратуши и часами с четырьмя циферблатами, расположенными на высоте более девяноста метров, Лили ощущала себя так, словно хранила внутри величайшую тайну на свете, ведь она собиралась обмануть весь Копенгаген. В то же время другой частью души она понимала, что эта игра станет для нее сложнейшей в жизни. Ей вспомнились лето в Синем Зубе и падающий воздушный змей в форме подводной лодки. Эйнар Вегенер с его круглым личиком как будто бы уходил вниз, исчезал в туннеле. Лили посмотрела на Грету в черном платье и почувствовала прилив благодарности за все, что ей предстояло. Из ниоткуда появилась она,
