Девушка из Дании - Дэвид Эберсхоф

Он стал вторым мужчиной, завоевавшим любовь Греты. Она любила Тедди за его узкогорлые вазы из белой глины и молочного стекла. Любила его спокойное, поросшее колючей щетиной лицо и то, как он приоткрывал рот, окуная свои горшки и кувшины в глазурь. Родом из Бейкерсфилда, он был сыном фермеров: отец и мать выращивали клубнику. С детства он постоянно щурился, и из-за этой привычки в уголках его глаз рано пролегли морщинки. Он часто расспрашивал Грету о Копенгагене, столичных каналах и короле, но никогда не комментировал ее слова, и его лицо, за исключением век, сохраняло неподвижность. Она рассказала ему об известном пейзажисте, влюбленном в нее, однако Тедди и на это ничего не ответил, лишь молча посмотрел. За всю жизнь он не выезжал восточнее пустыни Мохаве и лишь раз побывал в одном из богатых особняков на бульваре Ориндж-Гроув – и то когда ему заказали плитку для облицовки каминов и полов на спальных верандах.

Грета обожала ходить с ним на свидания, водить в павильоны на теннисных кортах Пасадены, где той осенью устраивали обеды с балами, прогуливаться в его компании перед девицами из охотничьего клуба, словно показывая, что она не такая, как они, уже нет, ведь она как-никак жила в Европе. Грета сама решала, прокатиться ли ей в фургоне развозчика мяса или взять в кавалеры гончара.

Вполне ожидаемо, миссис Уод отказалась принимать Тедди Кросса у себя в доме, но это не помешало Грете возить его по всей Пасадене или вместе с ним навещать скучных подруг – Генриетту, Маргарет и Дотти-Энн – в их тенистых садах. Девушки не возражали против общества Тедди, то есть на самом деле, как поняла Грета, попросту его игнорировали. Его керамика пользовалась таким спросом, что Грета даже обнаружила некоторый светский шарм в том, как Тедди являлся на званые вечера с остатками глины под ногтями. Ее мать, часто повторявшая на обедах с балами, что не раздумывая готова оставить калифорнийскую terra infirma[14] ради «старушки Европы», на публике всегда любезно похлопывала Тедди по руке, что приводило Грету в ярость. Миссис Уод знала: если она на глазах у всех продемонстрирует свое истинное отношение к Тедди, скандальная новость тут же появится на страницах «Америкэн уикли».

– Эти люди смотрят на тебя свысока, – возмутилась Грета на одном из приемов.

– Только некоторые, – отозвался Тедди. Казалось, его вполне устраивало сидеть рядом с Гретой в плетеной беседке у бассейна, в то время как жаркий и сухой калифорнийский ветер пригибал к земле ветви пальм, а за освещенными окнами продолжался бал.

«Знал бы он!» – думала Грета, готовая сражаться – против кого или чего, она не представляла, однако настроена была решительно.

А потом в один из дней доставили перевязанную бечевкой стопку писем, и Акико, постучав в дверь Гретиной комнаты, подала ей голубой конверт. Грета долго смотрела на него, держа на ладони почти невесомый прямоугольник. Ей с трудом верилось, что Эйнар все-таки написал, и в голове уже крутились варианты его ответа: «Война совсем скоро кончится, и к Рождеству мы будем вместе». Или: «Отправляюсь в Калифорнию ближайшим пароходом». Или даже: «Мне бесконечно дороги ваши письма».

Такое возможно, говорила себе Грета, разглядывая конверт на коленях. Он мог передумать. Все возможно.

Она вскрыла письмо. Оно начиналось со слов «Дорогая мисс Уод» и было совсем коротким: «Учитывая ход событий – и мировых, и прочих, – полагаю, мы с вами более не увидимся, и это, наверное, к лучшему».

Грета сложила письмо и спрятала его в карман. «Почему Эйнар так считает?» – недоумевала она, утирая глаза краешком подола. Почему даже не надеется? Увы, она не знала, как поступить.

В дверь вновь заглянула Акико.

– Вам звонят, – сообщила она. – Мистер Кросс.

И тогда, прямо по телефону в гостиной на верхнем этаже, зная, что мать все слышит, Грета попросила Тедди сопровождать ее на бал дебютанток. Он согласился, но при одном условии: Грета не будет волноваться о том, как он поладит с миссис Уод.

– Я приглашу ее на танец, и все будет хорошо, вот увидите, – пообещал он.

Грета закатила глаза: Тедди просто не представлял, с кем связывается. Когда она положила трубку, мать лишь промолвила:

– Ну, раз уж ты все решила, позаботься, чтобы он надел приличный фрак.

Вместе с Гретой к первому выходу в свет готовились еще шесть девушек. Их кавалерами были молодые люди, приехавшие на каникулы из Принстона и Гарварда либо в отпуск с военных баз в Теннесси и Сан-Франциско. Карлайла пригласила девушка, больная астмой, – для танцев с более энергичным партнером ее легкие были слишком слабы. А Грета, которая впервые начала думать, что ей все же придется позабыть об Эйнаре Вегенере, училась делать грациозные реверансы.

Белое платье с завышенной талией сидело на ней плохо: морщило в плечах и было чуточку коротковато, а потому открывало ноги. По крайней мере, так казалось Грете; спускаясь по парадной лестнице охотничьего клуба «Долина», она только и думала, что о своих огромных ножищах. Перила лестницы были перевиты гирляндами из веток вечнозеленых растений, украшенных яблоками и красными лилиями. Мужчины во фраках и дамы в вечерних туалетах, небольшими группами стоя там и сям, потягивали «Тоник для теннисистов» и вежливо наблюдали за появлением семи дебютанток. Зал украшали четыре рождественские елки, багряный огонь в каминах лизал сосновые поленья.

Одна из девушек принесла с собой виски в серебряной фляжке. Пока дебютантки одевались и прикалывали к прическам листья пуансеттии, она пустила фляжку с перламутровой крышечкой по кругу. Напиток помог сделать вечер ярче, словно бы управляющий клубом подал на настенные светильники максимальное напряжение. От этого темные языки пламени, пляшущего в каминах, напоминали диких зверей,