Военный летчик: Воспоминания - Альваро Прендес

К счастью, ничего подобного не произошло. Мы не могли даже представить себе и не знали до тех пор, пока пас не задержали, что нас предал Нино. Моя мать рассказала мне об этом со всеми подробностями после того, как все уже закончилось.

Старый поезд набирал скорость, направляясь в Сан-Луис. Скорость становилась все больше, и вагоны качало все сильнее. Со всех сторон раздавался скрип и треск. Пассажиры, как пьяные, раскачивались из стороны в сторону, и, чтобы пройти по вагону, нужно было крепко держаться за что-либо. Иногда с багажной полки на голову сидевшего внизу и, как правило, дремавшего пассажира внезапно сваливался какой-либо узел, корзинка с фруктами или, например, курица. Стоять в узком центральном проходе в вагоне было просто невозможно. Мы перешли и сели на твердые соломенные сиденья, в которых водились клопы, только и ждавшие случая, чтобы перебраться в одежду пассажиров.

Выйдя из поезда, мы пошли по скверной проселочной дороге, пролегавшей среди темных камней.

В какое-то мгновение Пират, Серхио и я обменялись взглядами. Мы понимали - пути назад уже нет. Я вспомнил о матери, об отце, о доме и почувствовал угрызения совести, но потом, взглянув вверх, увидел синеву гор, еще более величественных и могучих, чем раньше, окруженных дождевыми облаками.

На склоне горы прилепился старый домишко. С одной стороны его был лес, с другой находилась площадка для сушки зерен кофе. Это было ранчо Анибала Качимая. Построенный из дерева кухе дом стоял на семи ветрах.

Мы постучали. Дверь открыл Анибал, который удивился не меньше нас и с улыбкой произнес:

– Альварито, Хосе Рамон, Серхио? Что вы здесь делаете, ребята, почему не известили, что придете?

Мы и не предполагали, что пробудем несколько недель в домике на кофейной плантации.

Холодный ветер с гор проникал через щель в наружной стене, и по утрам нужно было укрываться толстыми джутовыми мешками желтоватого цвета, которые хранились в одной из комнат.

С наступлением сумерек зажигался фитиль масляного светильника, и весь дом, окруженный темнотой, медленно превращался в нечто загадочное. Казалось, что время остановилось. Мы садились за стол, во главе которого восседал Анибал. С нами садились его егеря. Еду подавала деревенская девушка Мануэла, которая за все время нашего пребывания там почти ни с кем не разговаривала.

Я никогда не забуду ночей, проведенных в этом домике. Сидя на табуретках вокруг тяжелого, сколоченного из толстых досок стола, мы ловили запах пищи, смешанный с дымом трубки старого гаитянца Симона. Когда-то он был рабом и теперь рассказывал разные истории, которые с ним приключались в этих местах. Потрескивал фитиль светильника, разгоняя темноту по дальним углам. Именно в такие минуты мне очень хотелось спросить Симона, что находится там, «в сердце гор», но, должен признаться, я так и не решился это сделать. Мне казалось, что старый гаитянец читает мои мысли. Его черная кожа блестела от падавших на нее бликов света, а кости, казалось, пытались прорвать ее и вылезти наружу. Его красноватые глаза внимательно смотрели на меня, а морщинистое лицо, окруженное клубами дыма, становилось суровым и недоступным.

Скоро тяжелый труд в поле стал для нас привычным делом. Мы помогали Анибалу собирать кофе, выполняли другие работы. Так, например, я научился управлять парой волов, запряженных в телегу. Подражая Анибалу, я покрикивал на них: «Писипи, Марипоса!», когда ехал на речку, чтобы наполнить водой огромные бидоны. Мы чувствовали себя уверенно и были всем довольны. Позднее я много раз задавал себе вопрос: «Почему нам было так хорошо, хотя мы ничего не имели, даже одежды?»

Все шло прекрасно, но, к сожалению, скоро мы стали замечать признаки беспокойства у Анибала, который все чаще и чаще останавливал на нас свой взгляд и, как-то странно улыбаясь, спрашивал:

– Ребята, как настроение?… Играя, вы и не замечаете, что уже несколько недель находитесь здесь и даже научились работать. - Наконец он решился задать вопрос, которого мы больше всего боялись: - Ребята… вы уверены, что спросили разрешения у своих родителей, прежде чем явиться сюда? - И продолжал: - Послушайте, вы же просто сумасшедшие, но я все же надеюсь, что вы не в бегах! Если же это так, то ваши бедные родители будут… Я не хочу и думать об этом…

А мы в свою очередь поспешили ответить ему:

– Анибал, дружище, не волнуйтесь! У нас каникулы…

Дом, в котором жил доктор Альварито Прендес, светился огнями до глубокой ночи. Можно было подумать, что там кто-то тяжело болен и около постели больного все время дежурит врач.

По городу ходили самые невероятные и даже трагические слухи, связанные с пропажей трех ребят. Одни говорили, что видели их в Бокероне, когда они убегали от полиции, чтобы сесть на судно, другие утверждали, что ребята наверняка находятся в столице. Третьи были уверены в трагическом исходе - якобы беглецы погибли в горах где-то в районе города Баракоа от рук членов секты ньяньиго. Поискам, волнениям, разговорам по междугородному телефону не было конца. Росло беспокойство отцов, увеличивалось нервное напряжение матерей и других родственников, которые почти смирились с печальным концом. Некоторые уже считали, что вот-вот они увидят наши трупы и смогут похоронить нас как истинных христиан.

В доме почти непрерывно звонил телефон. Всех интересовало одно - есть ли какие новости? А наиболее близкие родственники, особенно почтенные матроны, подруги моей матери, считавшие своим непременным долгом принимать все так близко к сердцу, как будто речь шла об их собственных детях, день и ночь не отходили от нее.

Просторный зал в доме доктора Альварито был переполнен. Чтобы освободить место, из помещения вынесли рояль марки «Плейель». На этом инструменте красного дерева играла моя мать, иногда играл и я. Инструмент поставили в темный угол одной из комнат. Для того чтобы все присутствующие могли сесть, в гостиную принесли все стулья и даже кухонный табурет, на котором обычно сидела Качита у себя на кухне, ожидая, пока подогреется суп.

Родерико, хозяин наиболее известной в городе погребальной конторы, любезно предложил моему отцу взять у него, естественно бесплатно, несколько складных скамеек. Родерико не мог скрыть нетерпения, с каким ожидал известия, что наконец-то нашли… наши тела. По этому случаю сразу же состоялись бы три службы одновременно. Он считал, что ему полагается быть ближе других к нашей семье, так как он одним из первых прибыл в дом доктора, естественно «как друг», чтобы сообщить о пропаже мальчишек. Родерико, в черном костюме, с черным галстуком, черными волосами и душой, почерневшей от его неблаговидных дел, появлялся как предвестник несчастья, как стервятник, подстерегающий добычу. Всякий раз, когда он заходил в дом, чтобы узнать, как идут дела, мать начинал бить озноб и она впадала в полуобморочное состояние. Однако никто открыто не высказывал Родерико того, что о нем думал. Он был одной из уважаемых в городе личностей, хотя его черный костюм у всех ассоциировался со смертью, с покойниками, гробом.

Входная дверь в доме оставалась открытой. Мужчины, как правило, выходили на улицу и в коридор, чтобы покурить и побеседовать, в то время как женщины находились в гостиной, наполняя ее запахом духов и дешевой пудры, распространявшимся по помещению нервными движениями разрисованных вееров. Такие складные веера считались семейной реликвией и передавались по наследству от матери к дочери. Часто молодые девушки использовали их для того, чтобы скрывать свои улыбки или вести «секретные» разговоры между собой.

Ночь не была жаркой, но от большого скопления людей в помещениях дома становилось душно, женщины сильно потели, особенно такие полные, как донья Флора, жена Мредита, хозяина магазина скобяных изделий «Дос Леонес» и Эдувихес, жена дона Педро Торса, хозяина кафе «Рефекториум», куда женщины обычно заходили после воскресной мессы у отца Саломона, чтобы показать свои новые наряды.

Была здесь и Ненита, жена муниципального судьи Лао Гальярдо, тучного краснолицего человека. «По религиозным причинам» он каждое утро заходил в кафе «Флорида» или в ресторане «Бомбилья». На заседаниях суда он появлялся крайне редко. Было чрезвычайно трудно определить, когда он трезв. Ходили слухи, что уже много лет никто не видел его таковым. Сейчас Ненита прикрывалась от излишне любопытных взглядов старым выцветшим китайским веером.

Все дамы были очень любезны с Кандитой, женой недавно прибывшего начальника гарнизона. Однако, когда она уходила, между ними завязывался обычный старый спор о том, есть ли в ней признаки «цветного» происхождения.

Росита Форниель была супругой каталопца Монсеррата, торговца лесом, у которого, как говорили люди, в банке лежало 80 тысяч песо. Это была единственная в то время семья, отдыхавшая каждое лето на Варадеро. Рассказы Роситы вызывали у остальных дам острую зависть.