Военный летчик: Воспоминания - Альваро Прендес

Альваро Прендес

Военный летчик. Воспоминания

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1. СОЛДАТ СТАРОЙ АРМИИ

Наш пятидесятилетний сержант носил коротко подстриженные усы, постоянно хмурился и вообще был человеком с трудным характером. Никому не удавалось прочесть что-либо на его лице, изуродованном оспой. Ничего не говорили и его серые глаза. Никто не мог понять, что таилось в их глубине. Таких людей обычно называют скрытными или замкнутыми.

Нелегко дослужиться до звания сержанта военно-воздушных сил. Это, пожалуй, посложнее, чем стать офицером. И сержант Лопес хорошо знал это.

Он окинул меня взглядом, полным презрения и тоски, вручил мне бумагу с текстом присяги, причем ни один мускул на его лице не дрогнул, и сказал:

– Распишитесь вот здесь. Но вначале прочтите… Прочитав текст солдатской присяги, я поставил свою подпись. После этого, по-видимому понимая, что я жду слова утешения или улыбки, он внимательно взглянул на меня и, нахмурившись, произнес:

– Представьтесь лейтенанту Домннгесу.

С этой минуты я на законном основании мог считать себя солдатом конституционной армии Республики Куба. Я хорошо запомнил это число: 3 апреля 1950 года. Президентом страны в то время был Карлос Прио Сокаррас, а командующим армией - генерал Руперто Кабрера.

Огромное здание штаба военно-воздушных сил действовало на меня угнетающе. В тридцатые годы здесь располагался фешенебельный отель «Альмендарес». Сейчас неподалеку отсюда устроили полигон имени лейтенанта Бриуэгоса.

Тогда я еще не знал, в каких случаях нужно отдавать честь и как вообще это делается. Я не умел еще заряжать «Спрингфилд», хотя, как мне приказали, расписался и получил одну такую штатную винтовку. Кроме того, мне выдали и другое имущество.

Я служил в разведывательпо-бомбардировочной эскадрилье, и мне удалось добиться некоторых успехов под командованием лейтенанта Домингеса.

Командиром эскадрильи был капитан Фраясиско Гутьеррес, известный среди солдат под кличкой Набонга, что означало - горилла. Основанием для этого, видимо, служили его внешний вид и поведение. Простые солдаты видели командира эскадрильи только издали. Для них он был слишком большим начальником. Но ко мне капитан Гутьеррес почему-то обращался раза два-три, и это дало возможность увидеть его в непосредственной близости. Капитан был высокий и очень полный человек, ростом выше шести футов, весом около 230 фунтов. У него была крупная, правильной формы голова. Большой нос с горбинкой и плотно сжатые губы придавали его лицу какую-то свирепость. Он сутулился при ходьбе, передвигался медленно и бесшумно. В обращении с солдатами был жесток, а со старшими по должности офицерами всегда очень учтив.

Среди солдат-старослужащих ходили слухи, что Франсиско Гутьеррес был одним из тех офицеров-авиаторов, которые поначалу не были причастны к перевороту 10 марта 1952 года. Однако затем он перешел на сторону Батисты, добровольно явился к Табернилье и в тот же день совершил трудный ночной полет, чтобы доставить важные приказы и документы в полк, расквартированный в казармах Монкада (провинция Орьенте).

Он в общем-то немногим отличался от своего брата, лейтепанта авиации Анхель Гутьерреса-Жандарма, как его врозгаали солдаты. Злости и ненависти у Анхело хватало на всех. Даже в военной полиции боялись и не любили его. Чтобы выказать лейтенанту свое презрение, ему и дали соответствующую кличку. Это была жестокая отместка. Личный состав всегда давал клички офицерам; иногда их знали все, в других случаях они были менее известны. Тогда я понял: чтобы лучше узнать человека, нужно услышать, что о нем говорят люди.

Я испытывал желание побольше узнать об этом человеке. Он со своими длинными черными бакенбардами походил на персонаж из XVIII века. По слухам, Жандарм панически боялся самолетов. Был он злобным и психически неуравновешенным человеком. Когда в выходные дни он напивался старого рома, то оказывался не в состоянии сдержать свою патологическую ненависть ко всем нормальным людям. И тогда берегись всякий, кто попадется ему на пути, будь то в коридоре, в служебном помещении или где-либо еще. С глазами, налившимися кровью от чрезмерного употребления алкоголя, переполненный ненавистью и злобой, он наслаждался тем, что грубыми ругательствами заставлял стоять по стойке «смирно» каждого встречного. И если кто-либо осмеливался возражать ему, дело доходило до гарнизонного трибунала.

Вот об этом мне нужно было помнить. Малейшая неосторожность при встрече с Жандармом в выходные дни и - прощай, военное училище!

Лейтенант Домингес был человеком открытым. Он окончил училище, но, несмотря на многолетнюю службу, так и остался младшим офицером. Был он из тех людей, которые смотрят на тебя твердым взглядом и стараются выглядеть неприступными. Но достаточно хорошо присмотреться к ним, чтобы убедиться, что этот грозный внешний облик не соответствует их поступкам. С таким мягким характером военнослужащий в старой армии не имел ни малейшего шанса сделать карьеру. Этот человек был мертв уже до начала боя, хотя его профессиональная гибель приходила позднее, как только до вышестоящего командования докатывались первые слухи о том, что среди солдат он слывет добрым человеком. Ахиллесовой пятой этих людей было то, что они имели свою собственную точку зрения и отстаивали ее, а это шло вразрез с желанием командования, и изменить что-либо было невозможно.

Сержант Гарсиа - Тихоня был старшиной разведывательно-бомбардировочной эскадрильи и моим непосредственным начальником. Скажу честно: когда я представился ему, то сразу же очень пожалел, что судьба сыграла со мной злую шутку, направив меня в эту эскадрилью.

Я подумал: «Да, я сыт по горло». Набонга, Жандарм и теперь этот сержант с постоянно напряженными мышцами лица и желваками, которые ходили у него под жирной кожей, когда он говорил или, точнее, кричал (за голос сержанта и прозвали Тихоней), и, казалось, пытались вырваться наружу. Сержант- был невысокого роста, черноволосый, с сединой. Он никогда не улыбался и на солдата смотрел так, будто в любой момент готов на-бросаться на него.

Однажды, будучи еще солдатом, утром я пришел на работу на пять минут позднее положенного срока. Меня встретил сержант. Лицо его было злым, жесты - резкими. Громко, чтобы слышали все, он говорил, что если я допущу еще хоть один такой проступок, то попаду на гауптвахту. С тяжелым настроением сел я за стол (в то время я был писарем эскадрильи), уверенный, что весь мир обернулся против меня, и начал проверять ежедневный доклад санчасти. И вдруг неизвестно по какой причине мой взгляд упал на лежавший на столе пистолет. Я достал его из кобуры и… До сих пор не понимаю, как это произошло. Выстрел прозвучал как взрыв заряда динамита в том полуподвальном, полностью закрытом помещении. Пуля прошла возле самой головы сержанта Гарсии, не задев его, и застряла в спинке старого кресла, на котором он сидел. На мгновение все мы - сержант, я и другие солдаты, находившиеся здесь, - от неожиданности эамерли. И надо же такому случиться! Именно в момент выстрела в нашу комнату вошел командир эскадрильи капитан Гутьеррес. Известно, что выстрел в казарме - это серьезный проступок, и капитан строго спросил, обращаясь к сержанту:

– Сержант, что это значит? Кто здесь стрелял?

Сержант вытянулся по стойке «смирно». Какое-то время он колебался. На его лице отразилась печаль, чего я никогда прежде не видел. Затем он медленно начал:

– Простите, капитан, я дал солдату Прендесу свой пистолет, чтобы он его почистил и смазал, но по небрежности забыл предупредить, что пистолет заряжен.

Удивленный Набонга сначала промолчал - сержант был одним из тех людей в эскадрилье, которым он доверял, - а потом назидательно сказал, обращаясь ко мне:

– Нужно строго выполнять меры безопасности при обращении с оружием. Сержант - человек очень занятой, и у него нет времени почистить свой пистолет. Ничего страшного не случилось, но постарайтесь впредь этого не допускать.

Сержант Гарсиа никогда не вспоминал об этом случае, хотя мне, пока я был солдатом, пришлось много раз выслушивать его разносы, но я уже знал, каков он, и сержант чувствовал это и с тех пор частенько избегал встретиться со мной взглядом, как будто ему было стыдно той минутной слабости, которую он допустил по отношению ко мне.

12 часов дня. Солнце раскаленными лучами нестерпимо жжет затылок. Кожа на руках покрывается пузырями, трескается и превращается в кровавое месиво. Лопата становится невыносимо тяжелой, кажется, нет сил, чтобы оторвать ее от земли и бросить очередную порцию раствора. Взгляд останавливается на часах, и ты видишь, что сейчас всего лишь 12, а занятия заканчиваются только под вечер, в 5 или 6 часов. В такие минуты даже физически сильному мужчине хочется внезапно заболеть, чтобы иметь возможность укрыться в тени.