Деревянный ключ - Тони Барлам

На лицо ему упала тень, и хриплый голос comito спросил: «Очухался?» Марко приоткрыл один глаз и промычал нечто невразумительное.

— Да задрыгался вроде, — весело ответил за него откуда-то справа и снизу голос Николо Майрано. — Всю ночь чуркой провалялся. Крепко огреб вчера — на башке гуля с мой кулак. Кабы я не подоспел, был бы упокойник.

— Сам-то как? — поинтересовался комит. — Ходить можешь?

— Да чепуха, командир, пара царапин! Вот видели бы вы, как я этого нормандского барана разделал! — возбужденно откликнулся Николо. — Подставился ему справа, а он, дурилка, купился…

— Кончай трепаться! — жестко прервал его начальник. — И коли можешь ходить, принеси ему воды! Герой хренов.

— Вы чего, маэстро? — возмутился Николо. — Я ж его спас! Франки первые начали задираться, а этот петух полез с малым пером на вертел! Что ж, я должен был смотреть, как его вздрючат?

— Якорь тебе в зад и провернуть, Майрано! — заорал комит. — Тебя самого вздрючить надо! И кабы не твоя семья, мамой пресвятой клянусь, я бы тебя приковал к веслу и не спускал с цепи до самого Константинополя! Как, черт тебя в дупло дери, вы там оказались? Или не было приказа держаться от франков подальше? Я не верю, что Барабассо поперся к этим шлюхам по собственному почину! И помяни мое слово: если еще раз ты полезешь куда не следует, я не знаю, что с тобой сделаю, но тебе это сильно не понравится!..

Он задохнулся от злости, круто развернулся и ушел на корму, бормоча под нос что-то совсем не похожее на «Отче наш».

— Старый пердун! — прошипел тихонько Николо, весело подмигнув Марко. — На баб уже, небось, не стоит, вот он и бесится. Приказ у него! А у меня уже все ладони в волдырях, как у последнего galioto![23] И всё одно — щегла дыбится, хоть спать не ложись! Те бабенки были ничего, а? Хотя против девочек из Ядеры — деревенщина, конечно. Чертовы франки! Так обломать!.. — застонал он и откинулся на тюфяк.

Поскольку приказ принести воды никто исполнять не собирался, а во рту у Марко было сухо, как в глазах мертвеца, пришлось предпринять путешествие к бочке ползком на карачках. По пути мутная картина давешнего происшествия немного прояснилась.

Сказанное Николо комиту не совсем соответствовало истине. По правде говоря, задираться с франками начал именно он, а законопослушный и миролюбивый Марко как раз пытался его удержать и попал под удар, предназначавшийся приятелю. Дальнейшее по понятным причинам стало ему известно лишь нынче, да и то со слов Николо, веры которым было мало. И получалось, что по всем понятиям Марко теперь обязан жизнью не только своим родителям, но и Майрано, тогда как на самом деле одною лишь Божьей милостью тот не сделался причиной его гибели. Это было очень в духе Николо — всегда и все вывернуть себе на пользу.

Вообще, чрезвычайно забавно, что в глазах окружающих Николо и Марко были что твои Ахилл и Патрокл, ибо невозможно вообразить себе более разных людей с непересекающимися интересами: Николо из родни крупнейшего венецианского арматора[24] Романо Майрано, сын владельца салины,[25] отпетый шалопай, здоровенный забияка, наглый темноволосый красавец, тупой, как турнирное копье, но обаятельный, как цирюльник, с трудом разбирающий буквы, но ловко считающий деньги, и Марко — приемный сын небогатого книжника и лекаря Чеко, рыжеватый худощавый блондин, тихий и замкнутый малый, спокойно сносящий насмешки по поводу своего пристрастия к книгам, говорящий чуть ли не на всех языках Средиземноморья. Единственным, что объединяло юношей, было то, что оба отправились в круасаду не по жребию, а волонтерами. Что же до мотивов, то и они разнились бесконечно — Николо в войне искал выхода своей кипучей разрушительной энергии, страсти к рисковым играм и авантюрам, но более всего женобесию, поскольку был одержим поистине сатировой похотью, а Марко исполнял последнюю волю отца, который на смертном одре только и говорил о том, что судьба сына ждет его в Святой Земле. Правда, после разноса Ядеры,[26] а особенно — после разграбления Керкиры[27] Марко понял, что попасть в Святую Землю ему не суждено, и, как ни претило примерному христианину участие в неправедном деле, выхода у него не было — за измену присяге полагалась петля. Тут оставалось лишь выжидать и постараться не замарать себя. И, слава Создателю, за полгода похода Марко удалось не пролить ни капли христианской крови — ни чужой, ни своей. Во время баталий он исполнял роль вестового, поскольку, по общему мнению, другого толку в бою от него не было.

Дело в том, что соратники Марко держали его за малахольного и слегка юродивого, и на то у них были причины, помимо его отстраненности и любви к чтению. В отличие от всех, он носил за кушаком странный кривой меч, доставшийся ему в наследство от отца, что само по себе было смешно, на стоянках часто куда-то пропадал, а однажды Николо с товарищами случайно застал его на пустынном берегу, выделывающим с этим инструментом такие несуразные движения, что всем сделалось ясно, что фехтовать парень не умеет совершенно и, стыдясь этого, тщетно пытается научиться самостоятельно. Вот тогда-то Николо и решил взять Марко под свою защиту. Сурово пресекая издевательства команды — эту прерогативу он оставил за собой, — Николо принялся обучать Марко тонкостям владения мечом. Успеха в этом предприятии он не добился, ибо ученик ему достался безнадежный, но продолжал таскать того повсюду с собой, точно красавица, что появляется на людях, оттеняя свою прелесть уродством спутницы. Марко покорно сносил это покровительство, хотя при каждом удобном случае норовил улизнуть в укромный уголок с книгой — у него время от времени случалась такая возможность благодаря комиту, который пускал его в свою каюту и даже снабжал собственными манускриптами. Разговоры, вернее, монологи Николо, крутившиеся вокруг одной излюбленной темы, Марко научился пропускать мимо ушей, но вот походы «по ласку», в которые тот неизменно тянул «постника и святошу», и последующие похабные рассказы о них на борту, превратились для Барабассо в нескончаемую муку.

И вот теперь придется к тому же многократно слушать про собственное спасение!

Марко осторожно потрогал затылок и тихонько застонал. Не столько от физической боли, впрочем, сколько от душевной.

Тем временем солнце вошло в зенит, и даже под навесом стало жарко. Цепляясь за бочку, Марко встал на ноги и подставил лицо свежему бризу. Спокойное, нестерпимо блестящее море было от края до края усеяно судами крестоносной армады. Приплясывали на мелкой зыби похожие на скорлупки грецких орехов крутобокие навы, выполаскивая в небесной синьке пестрые рыцарские флажки. Неуклюжие, тучные остиарии с лошадьми и провиантом в объемистых чревах, напрягая изо всех сил паруса, натужно врезались в волны, точно самоходные плуги. В полумиле же справа по борту алой стокрылой стрекозой хищно и величаво скользила по-над водой огромная галера дожа, а за нею вслед мчался прицепившийся к мачте крылатый лев Сан-Марко с лапой на книге.

— Видишь, ньоко,[28] — неслышно подошедший Николо хлопнул Барабассо по плечу, отчего тот дернул головой и скривился от боли, — книжка-то у него закрыта.{21} Не время сейчас читать. Пока молодой, надо покрывать себя славой… ну, и баб, само собой. Глядишь, тогда и про нас напишут. Хотя в этих твоих книжках одно сплошное вранье.

— Может быть… Но что бы ни написали тут, там, — Марко воздел к небу указательный палец, — все будет записано точно. И ответ нам придется держать по той книге.

— Помрем — увидим! — заржал Майрано и удалился, донельзя довольный своей шуткой.

— Антракт! У меня во рту пересохло.

— У меня тоже — слушаю тебя, как дура, с открытым ртом. Нет-нет, не вставай, я принесу чего-нибудь!

— В холодильнике, кажется, есть початая бутылка белого мозельского. Не задерживайся — я буду скучать!

— … Вот, я уже тут.

— Что был за шум?

— Споткнулась о твоего черного пса, который занял стратегический пост в самом темном месте коридора. Счастье, что он такой большой и мягкий, а то тебе бы пришлось снова меня лечить. Но мне не терпится узнать, что там было дальше с этим твоим Марко. Только прежде, чем ты продолжишь свой увлекательный рассказ, проясни мне, пожалуйста, некоторые моменты!

— С удовольствием!

— Во-первых, к стыду своему, я плохо знаю историю. Какой это крестовый поход? Их же было чуть ли не десяток.

— Четвертый и самый загадочный из всех. Взятие Константинополя франками и венецианцами.

— А, я вспомнила! У нас это было в курсе по Средним векам. Венецианцы поймали на крючок крестоносцев и использовали их в своей игре с Византией. Там ведь все плохо кончилось, да?