Деревянный ключ - Тони Барлам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отчитав себя хорошенько, Вера встала и поразилась ощущению легкости в теле. Она накинула халат и отправилась в ванную, а когда вернулась, обнаружила у себя в комнате симпатягу Мартина.
— Доброе утро! — поприветствовал он Веру и улыбнулся. — А я уж было решил, что вы выздоровели и упорхнули обратно на небо.
«Если бы я могла!» — с тоской подумала она, а вслух сказала:
— Есть такая русская поговорка: «Рад бы в рай, да грехи не пускают». Да и крылышки мне, боюсь, насовсем подрезали.
— Извините, — понурился Мартин. — Я что-то совсем никакой шутник стал. А вы замечательно выглядите! Как самочувствие?
— Спасибо, превосходно! Были бы крылья — и впрямь бы взлетела! Вы прекрасный врач!
— О нет, это Шоно прекрасный, его и благодарите. Кстати, он велел заниматься с вами дыхательной гимнастикой. Вы можете принять позу лотоса?
— Боюсь, у меня сейчас получится разве что поза примятой ромашки. А лотос — это как?
Мартин живо скинул туфли и уселся на пол, где стоял, скрестив ноги:
— Вот таким образом.
— Я после попробую, если вы не возражаете. Не очень-то прилично заниматься этим в дезабилье.
— Хорошо, тогда просто сядьте, расслабьтесь и выпрямите спину.
— На это я, пожалуй, способна. Что теперь?
— Теперь сложите пальцы рук в такую фигуру и положите свободно на колени. Это мудра жизни — она придаст вам силы и выровняет энергетический потенциал.
— Надо же, точно так крестятся староверы — двумя перстами.
В этот момент со стопкой одежды в руках вошла Берта и остановилась, внимательно прислушиваясь к разговору.
— А кто такие староверы? — спросил Мартин.
— Это такие консервативные православные христиане, которые из-за неприятия церковной реформы готовы были сжечь себя заживо, лишь бы не креститься по-новому.
— Святые мученики, — с одобрением заявила Берта, — точно как наши.
— А-а, — протянул Мартин. — Наверное, эта традиция имела какой-то сакральный смысл, ради которого они были готовы идти на смерть. Вы знаете, что и обычай осенять себя крестным знамением гораздо старше христианства?
— Нет, откуда же!
— На самом деле, древние описывали перед собой восьмерку — восточный символ бесконечного единства идеального и материального миров, дарующий защиту и силу, — сочетание двух сильнейших магических знаков — круга и креста. Занятный факт: если над кровоточащей ранкой несколько раз описать в воздухе лемниск, кровь быстрее остановится — я проверял. А один знакомый швейцарец убеждал меня, что правильное фондю получается, только если помешивать его не по кругу, а той же восьмеркой.
Берта шумно хмыкнула и сообщила:
— Господин доктор, там по вашу душу энтот Голиаф пришел. Непонятный он мне. Выряжен как мильонщик, а лезет через черный ход, будто точильщик какой. В будущий раз в дымоход нырнет, помяните мое слово.
— Берта, он не Голиаф, а совсем наоборот. А в дымоход ему нельзя — застрянет. Вера, извините, я вас покину. Если хотите, присоединяйтесь к нам — я вижу, Берта принесла вам платья.
Глядя вслед Мартину, Берта покачала головой:
— Вот ведь, умный человек, а и то иногда чепуху несет. Все-то у него восточное, все-то идеальное. А я тебе одежу кой-какую собрала — твою-то стирала-стирала, да все одно — грязно. У меня племянница нынче на сносях, так она в энти платья не влезает уже. На вот, держи, все стирано-глажено. Тут вот и туфли, должны быть тебе впору.
— Ох, огромное спасибо, Бертхен! Я у вас в долгу! — Вера вскочила с кровати, бросилась к Берте и попыталась обнять ее монументальный стан.
— Другим отдашь, кому нужней! — отрезала старуха, но было заметно, что она тронута. — Ну, я вижу, что ты уж не хворая, коли так скачешь, а значит, нужды во мне боле нету. Так что пойду я. Тут хорошо, а дома все лучше.
Когда Вера, приодевшись, вошла в кабинет Мартина, Беэр — кстати, вполне похожий на Голиафа, если бы не шикарный костюм — вылетел из кресла и разразился восторженными возгласами на разных языках, иные из которых Вера даже не смогла определить. Гигант галантно поцеловал ей руку и усадил в свое кресло, а сам опустился перед нею на колено.
— Приветствую вас, любезнейшая фрау Элиза Гольдшлюссель!
— Почему Гольдшлюссель? — удивилась Вера.
— Потому что отныне вы — законная супруга вот этого хмурого типа. Ну, если не перед Богом, то перед людьми, а главное, перед полицией! — И он протянул Вере маленькую красную книжицу, которая при ближайшем рассмотрении оказалась паспортом гражданинки Вольного Города Данцига.
Вера раскрыла документ и вздрогнула — с левой стороны была ее собственная фотография с двумя вытисненными на ней печатями. Она подняла встревоженный и недоумевающий взгляд на Беэра.
— Покорнейше прошу простить, но нам пришлось воспользоваться вашим семейным фото! Но, не волнуйтесь, это копия, а оригинал ничуть не пострадал. Обратите внимание на качество ретуши! Все приметы соответствуют — рост, форма лица, цвет глаз и волос! Каково? — затараторил Беэр убедительно, как восточный торговец древностями.
— Погодите, вы меня совсем сбили с толку! Это что, настоящий паспорт? — пролепетала Вера растерянно.
— Он лучше, чем настоящий! Его делал вдохновенный мастер, с фантазией и душой, а не какой-нибудь унылый доходяга-конторщик.
— Но как вам это удалось?
— Исключительно благодаря личному обаянию и умению находить полезные знакомства! Ну и немножко денег, естественно. Так что, берете?
— А чего мне это будет стоить? — смеясь, осведомилась Вера.
— Вам придется совершить со мной поход по лучшим магазинам этого грешного города. Вы одеты по позапрошлогодней моде, а это не пристало такой роскошной женщине. Мартин, ты доверишь мне охранять честь твоей благоверной? Обещаю, что буду паинькой!
— Беэр, тебя заносит! — ответил тот, поморщившись.
— Что поделаешь, у меня большая масса, и оттого я сильнее прочих подвержен инерции.
— А какой вам профит с этого времяпрепровождения? — В отличие от Мартина, Вера вполне приняла шутливый тон Беэра.
— О, мне с того большой профит! — Великан закатил глаза. — Во-первых, пройтись под руку со сногсшибательной дамой, так, чтобы все поумирали от зависти. Во-вторых, избавиться хотя бы от небольшой части своего состояния. Марти вам сказал, что я неприлично богат? А в-третьих, вволю потрепаться на родном языке — по-немецки я говорю с таким чудовищным английским акцентом, что вызываю здесь всеобщую неприязнь. Итак? Идем?
— Идем, идем. Грех лишать вас стольких радостей одновременно, — милостиво кивнула Вера.
— Марти, ты слышал? Я умыкаю сию сильфиду немедленно. Верну нескоро. — Беэр поднялся и изысканным жестом протянул Вере руку.
— Вера же еще не завтракала! — запротестовал Мартин.
— Я тоже. Позавтракаем в кафе, — отмахнулся Беэр. — И пообедаем тоже.
— Протестую! Вера еще не настолько оправилась, чтобы так долго гулять!
— Напротив, — возразила Вера, — я ощущаю необычайный подъем сил и воодушевление.
— В крайнем случае, я буду иметь счастье носить вас на руках, — проворковал Беэр ей на ухо. — Ciao,[16] Марти! Не скучай без нас.
Вера с Беэром возвращаются затемно. Верин заливистый хохот слышен еще с улицы. Мартин отрывается от рукописи, с недоверием смотрит на часы, потом в окно, потирает пальцами веки, глубоко вздыхает и идет в прихожую, сопровождаемый пробудившимся Докхи.
Женщина, что второй раз в жизни перешагивает порог его жилища так, словно делает это уже многие годы, теперь похожа не на промокшую до нитки принцессу из сказки Андерсена, а на королеву, и думать забывшую о горошине, которой она обязана своим положением. На ней короткое оливковое платье — чуть ниже колен, темно-зеленое болеро, отделанное бронзовой тесьмой, зеленый берет с фазаньим пером, надвинутый на правую бровь, замшевые туфли и перчатки того золотисто-коричневого цвета, в какой окрашены оленята накануне зимы. В руках сумочка в тон платья. Прекрасные волосы Веры слегка завиты и укорочены так, что едва достигают плеч. Карие глаза, оттененные зеленовато-коричневым, смеются, левая бровь приподнята, малиновые губы сложены в победительную улыбку.
Вера останавливается перед Мартином, совершает пируэт и застывает в картинной позе:
— Каково?
— Волшебно! — искренне восхищается Мартин. — Диана-охотница!
Докхи обходит Веру кругом, словно видит ее впервые, шумно втягивая носом незнакомые запахи, и затем на всякий случай прячется позади хозяина.
За спиной у Веры появляется Беэр, обвешанный коробками, картонками, пакетами и свертками. Шляпа его сбилась на затылок, глаза блестят, в зубах зажата потухшая сигара. Великан заметно навеселе.
— Еще какая охотница! А вот и добыча! — зычно трубит он, освобождаясь от поклажи. — Мы нынче много настреляли. Разделывать и ощипывать будешь ты, Марти, а мне нужно бежать — чего доброго таксист укатит вместе с моими обновками. Мадам, позвольте ручку! Это был лучший день моей угрюмой холостяцкой жизни за последние двадцать лет! Докхи, малыш, дай я тебя чмокну! Марти, see you soon![17]