Геометрическая поэзия - Софья Бекас

и деньги

И насладитесь безмолвием бурь?

Но нет, не настанет тот час долгожданный,

Ему не бывать в старой ленте времён,

Его не узнает листок календарный,

И нету его в длинном списке имён.

Для нас не утихнут шторма голубые,

И не улягутся бури для нас,

Не сдвинутся прочь облака кучевые –

Для нас не пробьёт исключительный час.

Друзья, мы не гении, нас не признает

Природа строптивая за королей,

Но, к сожалению, часто бывает,

Что мать не поднимет руки на детей.

Её доброту не считайте за право

В довольствии жить до скончания лет,

Её защищать от жестокой расправы

Мы дали себе непреложный обет…

Нервы

Как по струнам, по нервам проходит смычок,

И коробит меня, словно я эпилепсией

Уже болен давно, словно я идиот,

О котором писал господин Достоевский.

За окном дышит осень опавшей листвой,

Моросящим дождём и лекарством от судорог;

Я бреду по болотам с больной головой

Среди бедных людей и бледнеющих сумерек,

И железные нервы расшатаны в хлам –

Переплавить в достойную вещь не получится,

Разве только в искусство, где мёртвый Адам

Проповедует веру прохожим на улице.

Вот и Ева стоит; тихо шепчет змея

Ей на ухо свои взгляды мировоззрения.

Почему-то их вижу один только я,

Хотя это не сон и не воображение.

Мою голову скоро отрубит палач;

Помутился рассудок не от кокаина,

Не от морфия, что мне прописывал врач,

А от переизбытка в душе «гореина».

Этот странный наркотик изводит меня,

Выделяется нервами напрочь убитыми,

Заставляет сгорать в жарких путах огня

И обвязывать руки багровыми нитями.

Голос скрипки звучит в моих мёртвых ушах,

Словно дождь, усыпляет колючую бдительность,

Поднимает с глубин подсознательный страх,

Задвигает назад неспокойную мнительность.

Как по струнам, по нервам проходит смычок,

И коробит меня, как от резкого скрежета

Ржавой вилки по полному трещин стеклу,

Вызывающего приступ нового трепета.

Лондон

Над Темзой спит забытый мрачный Лондон…

Тебя ли не хватало мне теперь?

В тот миг, когда мой ум сомнений полон,

Когда кричит душа: «Ему не верь!»

О, этот смог, он в душу проникает,

Сжигает всё до тла… Ты сам не свой,

И я теперь не я; вдали светает;

За Темзу сходит месяц молодой,

Теряется в тумане над столицей.

Течёт сквозь дымку мёртвая река,

Безмолвный крик, произнесённый птицей,

И терпковатый запах табака

Сливаются над Лондоном в потоке

Тех двух начал без края и конца,

Что посвящают жизнь извечной склоке,

Пытаясь спрятать палец без кольца.

Моя печаль укрылась палантином,

И дремлет гнев под слабостью манер,

Вот только ум не знает властелинов;

Мне вновь читает проповедь Гомер,

А я не слушаю, забывшись среди улиц

И потерявшись среди каменных домов,

Чьи окна смотрят взглядом чёрных куриц

На силуэты разводных мостов,

Не Питер ли меня сейчас встречает?

Нет, это Лондон, мрачный и сырой,

Дымит туманом, ливнем провожает

Девчушку с непокрытой головой.

Над Темзой спит забытый мною Лондон…

Он как мертвец, как серое кино,

Как неприступный принц, как старый ворон,

Как чёрно-белые костяшки домино.

Город, утопающий в зелени

Мне опять снится он –

Мой заезженный сон,

Этот город, застрявший во времени,

Город умерших душ,

Город ливней и луж,

Город, утопающий в зелени.

Переулки молчат,

Только тихо ворчат

Робким шелестом лип и берёзок,

Когда где-то вдали

В тишине до зари

Шевельнётся седой перекрёсток.

Не достроен проспект,

И заброшен проект;

Я брожу по пустынным аллеям

И пытаюсь понять,

Что мне надо менять,

Чтоб придаться другим сновидениям.

Этот город пустой

Не играет со мной,

От меня не скрывает секреты,

Но и мне не даёт

Уходить, наперёд

Зная все мои варианты ответов,

И слоняюсь одна

Среди странного сна –

Ни души и ни звука, ни шороха, -

Пока город, звеня,

Заставляет меня

Разрываться, как будто от пороха.

Ханахаки

Пол покрыт голубыми цветами,

Я лежу в неродимой постели;

Все бутоны добыты трудами

Моей неизлечимой болезни.

Лепестки снова смешаны с кровью,

Голубой контрастирует с красным,

Не даёт мне вздохнуть полной грудью

Дикий кашель, что мне неподвластен,

И ни вздоха не сделать, ни стона

С лепестками на сердце горячем,

Потому что не знают урона

Мои чувства в огне не щадящем.

Я мечусь, как в бреду, в лихорадке:

Нет лекарства от этой болезни,

Бьётся сердце, как будто в припадке,

Извергая на простынь постели

Целый ворох свежайших бутонов –

Я могла бы работать флористкой,

Если б не было всех этих стонов,

Если б я не была мазохистской.

Распускаются вновь в грудной клетке,

Разрывая трахею на части,

Васильки на завянувшей ветке,

Что когда-то была в моей власти.

Для меня есть одно утешение:

Мои муки в цветах не напрасны,

Хотя это моё «нелечение»

Может быть даже очень опасным,

Но ведь я говорила, что нету,

Нет лекарства, и стонут во мраке

Лепестки бирюзового цвета

И святая болезнь ханахаки.

Мои похороны

Плач разносится во все стороны –

Это в церкви идут мои похороны,

Это в церкви меня отпевают

И талант мой землёй засыпают.

Было страшно ли мне? Нет, ни чуточку:

Я попалась в капкан, не на удочку,

И уже сожалеть будет поздно

И, мне кажется, несерьёзно.

На столе стоит гроб с белой скатертью;

Тихо шепчется поп с моей матерью,

Слёзы льют надо мной, разрываются,

А я как за стеной, называется.

Над могилой кричат, но не вороны –

Это в церкви идут мои похороны.

Я случайно вздохнула: мне кажется,

Что услышат сейчас, испугаются,

Но не слышит никто ни органа,

Ни молитв и ни вздохов — нирвана…

Для меня специально из классики

Исполняют этюд, как на празднике,

И я с радостью пью ту нирвану,

Исцелившую старую рану.

А вокруг всё толпа; время тянется,

Моя жизнь всё никак не кончается,

И я слушаю хор, лёжа в гробике

С диадемой на розовом лобике.

Не расходятся люди… За что же

Эти адские муки мне, Боже?

Я хочу получить в райской школе

Аттестат о неслыханной воле,

Доброте, что не видели в свете,

О вопросе и сразу ответе,

Я хочу, чтобы все эти люди

Были счастливы в райском приюте.

Подошёл ко мне снова священник:

В его пальцах изящный подсвечник;

Не подсвечник — святое кадило

Моё тело дымком опалило…

Что же, старец, спасибо за слово,

Что