Геометрическая поэзия - Софья Бекас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Давай же, любовь, — прошептал тихо старец, -
Великую силу свою докажи!
Пусть сердце моё бьётся ради другого,
Прекрасную девушку вновь оживит!»
О чудо! Пусть старец теперь равнодушен
Без органа чувств, и ему всё равно,
Вернёт ли из мёртвых любовь его жизни
Владыка Аид, громко бьётся оно –
Оно — его сердце — в груди бедной девы,
Качает недавно остывшую кровь,
И в доказательство искренней веры
Её возвращает на землю любовь.
Вот дева проснулась… Как что-то большое
О рёбра стучит, она чувствует. Нож,
Сверкающий сталью, лежит в руке старца,
И всё, что здесь было — кошмар, а не ложь, -
Всё чистая правда. Старик взглядом мрачным
Обводит творение собственных рук,
Но нет в нём ни отблеска радости, счастья,
Лишь след от недавно испытанных мук.
Вот так вот, друзья… Свой рассказ завершаю –
Надеюсь, баллада понравилась вам –
И с совестью чистой теперь разрешаю
Дать волю скопившимся в горле слезам.
А может быть, вам ничего не сказала
Баллада моя. Что ж, тогда помолчу
О чувствах возвышенных, но напоследок
Подумать о силе любви поручу,
Ведь только она, да, она оживила
Прекрасную девушку, старца любовь,
Та самая жизнью дарёная сила:
Мы за неё отдаём свою кровь,
Становимся чёрствыми, злыми порою,
Живём в одиночестве гордый свой век,
Мы, разлучённые глупой судьбою,
Лишь бы был счастлив один человек.
Скажу по секрету, живут и поныне
В местах, где не тает весною ледник,
Прекрасная девушка и вместе с нею
В прямом смысле слова без сердца старик.
Оксюморон
Оксюморон — образное сочетание противоречащих друг другу понятий.
В моей груди зияет тенью бездна,
И в жилах, как обычно, стынет кровь,
Всё потому, что знаю я, любезный:
Оксюморон — ответная любовь.
Ты говоришь, а я живу надеждой,
Что хватит воздуха до реплики своей,
И для меня услугою медвежьей
Является твой искренний привет.
А почему? Да потому что больно
Встречаться и прощаться каждый раз,
Не зная, рад ли ты меня увидеть.
Ты, говорят, заядлый ловелас
И, видимо, со мной ты только скромен,
Со мною пуст и холоден, как лёд,
Ведь список твоих радостей огромен
И, может быть, совсем уже не тот,
Что был когда-то раньше, на рассвете
Знакомства нашего и наших первых встреч,
И ты передо мной теперь в ответе
За то, что заставляешь их беречь.
Я их забыть была бы очень рада,
Да только сердце бережно хранит
Их стёршуюся жёлтую бумагу,
След выцветших от времени чернил.
Без воин, без интриг и без сражений
Ты захватил когда-то в сердце трон,
И вот теперь не спорь, я говорила:
Ответная любовь — оксюморон.
Ты одиночка; молчалив, печален,
А я, как луч, играю на стене,
И зеркало кривое отражает
Эмоции, пришедшие извне.
Ты мрачен и безмолвен, как ноябрь,
А я светла, игрива, как апрель,
Но как тебе помочь, увы, не знаю,
И вызвать долгожданную капель.
Я жду, как пёс, как Хатико, у двери,
Что ты придёшь, ответишь наконец;
Назло врагам, из принципа, за веру
Заполучу страдальческий венец
Твоей любви… К кому? Кого ты любишь?
Кого угодно, только не меня
И, сам того не зная, обязуешь
Пускать галопом сердце, как коня.
От рассвета до заката…
От рассвета до заката
Пашет лошадь в мрачном поле,
И ни конь, ни жеребята
Не зовут обратно в стойло
Эту лошадь: слишком пусто
В самодельной колыбели
Долгожданного покоя,
Лишь скрипят на шее петли
Конской сбруи — слишком туго.
Вроде то, а вродь не это,
И печалит почему-то
То, что лошадь так хотела.
По кому плачет Русь?
Мне однажды привиделось ночью:
Я у стен монастырских стою,
И священники странный молебен
Перед образом тихо поют
И как будто бы спорят о чём-то,
Слишком страстно желают свести
Незабытые старые счёты,
Всё не могут друг друга простить.
Вот монах вдруг один обернулся
И мне прямо в глаза посмотрел,
Только воздух едва шевельнулся
Над огнём полусальных свечей.
— Подойди, — попросил тихо старец. –
Я наш спор разрешить не берусь.
Ты для наших конфликтов чужая,
Так скажи, по кому плачет Русь?
Этот вечный вопрос без ответа
Остаётся уж слишком давно,
Мы решаем не первое лето
И не можем решить всё равно.
Помоги нам, случайный прохожий,
Человечества тайну раскрой,
И тогда день особо погожий
Тьму загадок закроет собой.
Лишь сказал он последнее слово,
Вдруг блеснула на небе змея,
И среди темной ночи глубокой
Я, похоже, осталась одна.
Шутка ли, дать ответ на вопросы,
На которые даже мудрец
Только чешет затылок и просит
Дать ему пару дней наконец?
Но мне нечего делать, и буду
Я ходить по земле до тех пор,
Пока главный ответ не добуду,
Не решу затянувшийся спор.
Вдалеке вырастает дубрава,
И среди многолетних стволов
Потихоньку рождается слава
Наших предков — священных отцов.
Отдыхает старушка-сторожка
На окраине тёмных лесов,
Что от жизни устали немножко
В ожидании сказочных снов,
На пороге мерещится Сергий,
Он не старец, но и не юнец,
Лишь звенят под одеждой вериги,
Сотни грубых, тяжёлых колец.
Он меня средь деревьев увидел,
И улыбка коснулась лица,
Словно солнце в весенней капели,
Превратила душою в юнца.
Я к нему подошла осторожно:
Он стоял предо мной, как живой,
Как в преданиях есть, преподобный,
Светлый образ, воссозданный мной.
— Здравствуй, Сергий, игумен великий,
Будь так добр, ответь на вопрос,
Что лишил нас покоя и силы,
И для нас оказался непрост.
Два монаха давно уже спорят,
Разъедает их светлая грусть,
И не могут решить, по кому же,
По кому плачет матушка-Русь.
Может быть, по тебе, о святейший?
Может, твой скоропостижный уход
Есть порок и недуг её злейший,
Ты и есть для нее антидот?
Ничего не ответил мне Сергий,
Только грустно главой покачал,
Опуская на землю вериги,
И лишь тихо так, робко сказал:
— Не по мне плачет родина наша,
Я тебе это точно скажу;
По крестьянам, что мёртвыми пашут,
Может быть, плачет матушка-Русь.
А по мне-то что плакать, скажите?
Пока жив буду в ваших сердцах,
Будет жить и великая сила,
Заключённая в вечных трудах.
Говоришь, я ушёл, а напрасно:
Никогда я и не уходил,
До сих пор ведь стоят мои храмы,
До сих пор ведь стоит монастырь.
Говоришь, что страна по мне плачет,
А когда я её покидал?
