Геометрическая поэзия - Софья Бекас

на рассвете всей жизни

У моря седого жил бедный старик:

Он рыбу ловил, пока кровь не остынет,

Не вырвется прочь обезумевший крик.

Он землю пахал, пока ноги не скажут:

«Оставь плуг и вилы, старик, отдохни»,

Пока горький хмель ему рот не завяжет

И трон не покинут рассудка цари.

Но этот старик, несмотря на работу,

На труд и усердие бедной души,

Был твёрд, как сухарь, и был чёрств, как краюха

Забытого хлеба в бедняцкой глуши.

Его доброта улетучилась с ветром,

И влагу заботы впитала земля,

А пламя костра с наступившим рассветом

Сожгло тени чувства, как ночи — заря.

Я знаю, мой друг, почему он так скромен

На ласку и нежность к знакомым, к себе,

К цветущему миру и белому свету

И чужд его дышащей жизнью земле.

В нём грудь ноет болью, как старый корабль,

Идущий по морю сквозь бурю и шторм,

И в горле душевный, сердечный ансамбль

Клокочет, как будто разгневанный гром.

Был день в его жизни… Давно, ещё раньше

Прекрасная дева на свете жила,

И юноша, ныне старик безотрадный,

Влюбился безумно в неё. Как стрела,

Однажды любовь его сердце пронзила.

Как он с ней ходил и ни жив, и ни мёртв,

Осталось загадкой, но точно я знаю,

Кем полон был сборник его сладких снов.

И так тридцать лет. Дни стремглав пролетели,

И юноша больше уже не юнец,

Лишь девушка всё ещё кроткая дева,

И для неё будто времени нет.

Любовь всё растёт; жизнь прошла незаметно,

Любовью одной только дышит старик,

А девушка та словно вечное лето,

Цветок, что спустя даже вечность не сник.

За осенью тёмные зимние ночи

Проходят без шанса вернуться назад,

И старика потускневшие очи

На мир равнодушно и тускло глядят,

И есть лишь одно существо на планете,

Которое их заставляет цвести,

Как будто осколок далёкой кометы,

Светиться своей добротой изнутри.

Однажды… Тот день был угрюмен и мрачен:

Ещё до рассвета носилась гроза

Над раненым морем, и с грохотом, плачем,

Подстреленной птицей металась она.

И пенилось море, и брызги, как слёзы,

Летели из глаз возмущенной волны;

Мне кажется, даже кровавые розы

Свой цвет поменяли на цвет глубины

Стихии морской. В этот день побережье

Скрывалось в домах от холодных ветров,

И лодка ничья из залива не вышла

Навстречу убийственной силе штормов.

Но кто это?.. Два силуэта на пляже:

Один словно хрупкий и робкий цветок,

Застрявший случайно на пирсе рыбацком,

И приклонённый к земле старичок.

Ох, море… Огромные синие волны

Стегали тот пирс и людей, как кнутом,

Но бедный старик шёл сквозь них, и упорно

Держалась девчушка. Почти молодцом,

Как в ранние годы, старик идёт дальше,

А камень-то скользкий, поросший травой,

Но в старике снова силы, как раньше,

И он, окружённый бурлящей водой,

Шатаясь, упрямо идёт к своей цели.

Он слышит грозы ужасающий гул,

Он видит в глазах её отблеск надежды,

Он девушке руку почти протянул,

Но злая волна, как рука Посейдона,

Неукротимая, как дикий зверь,

С собой забрала без единого стона

Ту девушку. Будто захлопнулась дверь

Сейчас перед старцем. Он видит, как в бездне

Её тело бьётся: один удар, два…

И нет сил считать! Он дельфином ныряет,

Пытается тело на воздух поднять –

Оно, как назло, камнем падает в бездну, -

Старик устремляется следом за ней,

Но поздно уже, и погасли в расцвете

Глаза, что сияли, как пара огней.

Закончился шторм. Вечер тихий, спокойный.

Смирилась с законной победой гроза.

Сидел на песочке в обнимку с усопшей

Безумный от горя старик. Лишь глаза

Живут ещё как-то: уныло и пусто

Во всём его теле, в душе, в голове.

Мысль вязко течёт, в мыслях топко и густо;

Не думал старик о дальнейшей судьбе,

Он качал на руках, как родитель младенца,

Безвозвратно ушедшее счастье, любовь,

И как символ трагедии деве осталась

На затылке засохшая чёрная кровь.

Старик, что с тобой? Неужель помутился

Рассудок, не справилась с горем душа,

И прошёл мимо тот, за кого ты молился,

Прямо в бездну, на смерти верхом, не спеша?

Закончилась буря, и видели люди,

Как брёл вдоль дороги тот старец пешком,

Неся, как сокровище, мёртвую деву,

И шёл он, шатаясь, как будто сквозь шторм,

Но не было шторма, и не было бури,

Вода, как повидло, спокойно спала,

В природе уже не осталось злой дури,

Гроза разве только в рассудке была.

И сердце не билось, как птица о прутья,

И сумрачно в старческой было груди,

И злая душа порвалась бы в лоскутья,

Если бы ткань была вместо души.

Увы! Отошла на тот свет его дева,

И обезумел от горя старик:

Всю ночь просидел он у мёртвого тела

И вдруг сам с собой тихо заговорил:

«Добро… Нет, я слышал, что нету

Суда справедливого в наших краях,

Вообще в этом свете, что жаркому лету

С зимою быть проще, чем с жизнью в ладах,

Что лисы скорей куриц есть перестанут,

Чем кто-то дождётся ответной любви,

И заживёт чья-то вечная рана,

Что клятвой когда-то была на крови.

Как сердце болит… И душе моей тошно,

Невыносимо… Кто создал тебя,

Ты, любовь? Нет, так жить невозможно,

Навеки ушедшую вечно любя.

Какой тогда смысл бороться, стремиться,

Когда по велению дуры-судьбы

Стираются наши любимые лица,

И жизнь, словно лошадь, встаёт на дыбы,

Но вновь за поводья к земле её тянет

Не конюх жестокий, не рыцарь с мечом,

А тот, кто сторонней печали не знает

И дышит одним только сказочным сном?

Ну нет уж, судьба… Я ещё не смирился!

Попробуй теперь ты меня усмирить!

Увидишь, как в гневе, порою бессильном,

Бывает опасно и глупо дразнить

Забитого зверя… Бороться с тобою

Готов до последнего вздоха был я,

Ну а теперь, разлучённый с любовью,

Я объявляю войну навсегда!»

И вот, опьянённый воинственной речью,

В припадке безумства схватил старик нож –

Он сталью сверкнул; робко вздрогнули свечи.

«Так знай же, судьба, мои чувства — не ложь!» -

Вдруг старец воскликнул. Под тихий свист ветра

Раздался в ночи ужасающий крик,

Нож в тело вошёл одним точным движением…

И вырезал сердце безумный старик.

Он дышит, хрипит… И в груди его пусто:

Вся боль вместе с сердцем мгновенно ушла,

И с каждой минутой, почти равнодушно,

В крови растекается вязкая мгла.

Пока тепло сердца в груди не остыло,

Он клетку и девушке разом вспорол,

И всю ту любовь, все те чувства былые

Вдохнул в неё