Бестии - Ива Одинец

Не подавился, вот жалость-то. Скрюченные пальцы впились в столешницу. Но совладал с собой прежде, чем шок подбросил над креслом. Рывка – точней, намёка на рывок – никто, кроме меня, не заметил, а я заметила лишь потому, что ждала.

Безразличный (секунду назад – совсе-ем другой) взгляд вскользь. Руки вновь расслабленно легли на стол.

(а шрам-то на щёчке остался)

(будешь знать, как командовать)

По отработанной схеме я укрылась за экраном ноутбука.

Сконцентрируюсь на Панкове.

Увидеть бы Эльгу…

Она не опаздывает.

Значит, не придёт.

Панков десятый месяц живёт в опасной зоне. Дольше Тига. Тот в последние недели выглядел, будто с ним по ночам развлекаются вампиры – бледный, измученный, полупрозрачный. А толстячок Панков жизнерадостен, как всегда. Я б даже сказала – ненормально весел. Румянец во всё лицо, цыганские чёрные глазищи под неожиданно рыжими бровями энергично сверкают, от урчащего баса подрагивают листики растений в дальних углах. Сильный, однако. Донор, как я – но мощней на порядок. Видимо, даже твари столько не съесть, сколько он излучает сам по себе. Совсем на нём не отразилось. Только под глазами тени. Ну, это у всей дирекции. Не ахтецкие дела у шараги.

Ч-чёрт! Всё-таки безумие со стороны Тига притащить меня сюда. Метраж огромный, кондишен вроде исправен… но здесь для нас нейтральных мест нет – и быть не может, пока мразюка резвится. Я о твари, не о шефе. Бывшем.

Под столом пальцы ощупали юбку изнутри, колготки.

Корочка на царапине сухая. Пока.

Но кондишен – не сквозняк. Лишь местный воздух гоняет – а очистка ли это по нашим меркам? Дёрнул чёрт вырядиться в белую юбку…

Затылком ощутила взгляд. Тиг смотрит с тревожным любопытством – но и ободряюще: потерпи, мол, уже скоро.

…Их Величество Бывший Шеф от подковырки не удержались.

Уже когда мы выходили – последними.

Я шагнула за порог, а Тиг остановился спросить что-то. Дмитрий Олегович грубо перебил:

– Ты что, взял её на работу?

Ну и тон. Будто подчинённому выговаривает.

– Взял, – сухо сказал Тиг. – Не могу себе позволить бросаться специалистами.

– И чем же этот… специалист замечателен?

Тиг прищурился.

– Я не считаю корректным говорить о присутствующих в третьем лице. Полагаю, вам лучше спросить непосредственно.

В этом он весь. Если боги несправедливы – они не боги.

Горячая волна благодарности. Мог бы смолчать, я б не обиделась – знаю, как он уважает Шахова.

Вернее, уважал.

Шахов наконец решился глянуть – и буквально отдёрнул взгляд.

Правильно. Не таким улиток осаживали. Враз фамилия новый смысл обретёт. «Шах» – это не только восточный царь. Ещё и прямая дорога к мату. Я это организую быстрей, чем «Дип Блю» – Гарри Каспарову.

– Спрашивайте, Дмитрий Олегович, не стесняйтесь.

Голос нежный. Ни тени издёвки. До поры.

Смотрит как на гадюку. Особо экзотическую.

– Карьеру, значит, делаешь? И каким же местом?

– Тем самым, глубокое изучение которого вам оказалось не под силу и не на пользу.

Я о мозге. В основном.

Резонирующая тишина.

Рядом чуть слышно всхлипнул от смеха Тиг.

Шахов, наливаясь сизой кровью, пытается подняться, пальцы скребут столешницу.

– Ну зачем же руки пачкать? Зовите охрану.

А уволили-то ещё при мне. По бедности.

Пальцы Тига тихонько сжали запястье – не бей, мол, лежачего.

А во всех боевых искусствах – реальных! – упавшего как раз и положено добивать.

Ладно уж. Этому точно хватит.

Напоследок взгляд – словно раздавленного таракана счищаю с плинтуса и одолжение сделала, наклонившись – и можно удалиться. Неспешным подиумным шагом.

В коридоре дождалась Тига. Смиренно подняла глаза. Сейчас вздрючит за перебор.

Нет, свирепые взгляды – это не его. На пятой секунде согнулся от смеха.

– Ох, Кошка, Кошка… Ну в кого ты такая язва?

– Сама в себя. Ты ему впечатление, надеюсь, не смазал?

– Просто уточнил ко…

Смех оборвался.

Застыв, смотрит в конец коридора – где его бывший офис.

Плащ, перекинутый через руку, скрыл пальцы, впившиеся в ладонь. Внутренности скрутила тошнота.

Крупная дрожь.

Конец коридора – три-четыре метра – затянут чем-то серым, полупрозрачным, клубящимся. Точно как Чужие кубло строили, только отдельные нити видны чётче. По незнанию примешь за дым. Начинается сразу за трещиной у двери офиса – на высоте щиколоток, ближе к окну круто уходит в подъём. Серые завитки у самой фрамуги.

Пухнет, как тесто.

Если уже тесно в подсобке… каков же уровень там, у стола в кабинете?

Под потолок, как вода в каютах третьего класса – за минуты до того, как «Титаник» переломился, как пережаренный тост в нервных пальцах…

По коридору снуют люди, спокойно ныряют в серое, не замедляясь, проходят сквозь. Не морщатся, не разгоняют характерными жестами. Ни запаха гари, ни сигарет.

Бок? Морда? Рецепторы? Биополе?

Тиг пытается обернуться ко мне. Взгляд не пускает. Приварен к серому, как конец стального троса.

– Щупальца…

– Метастазы.

– Выберется же.

– Я проверю.

Схватил за локоть.

– Не смей!

– При людях не опасно. Пусти, увидят.

– Я с тобой.

– Нет. Не видишь – там окно наглухо.

Лишь когда приблизилась, дошло – совершенно машинально руки завязывают пояс плаща. То ли Тиг накинул, то ли сама…

Девять десятых ощущений сосредоточились во фронтальном зрении. Остальное – осязание. Не кожей – биополем. Верхним слоем.

Нет чёткой границы между ней и «пустым» воздухом. Будто отодвигается, как линия горизонта. Оптический эффект. Лишь дверь офиса справа – ориентир приближения.

Завитки серого стелятся по полу, по-змеиному поднимаются «головки». Первые уже «всползают» по ногам. Шурша по коже сапожек, потом – по колготкам…

Стоп. Шорох – точно глюк. И осязательные сигналы…

Тихо. Стоять. И пострашней видала. И в руках держала. Создателю Чужого Хансу Гигеру хватило бы, чтоб пожизненно писаться в постель. И рисовать лишь комиксы со Скуби Ду.

Видала всякое. Но не в такой обстановке. Слишком двухмерной. Слишком человеческой.

Главная жуть – в контрасте. Даже если взять в расчёт нерассуждающий нутряной протест.

Парализующий приступ ксенофобии.

Ну, ещё шаг…

Прямо в гущу.

Ледяной клубок.

Внезапная слабость. Кожу покалывает. Колени дрожат. В голове обрывочные образы.

С силой зажмурилась. Даже прижатые веками к сетчатке, не переводятся в слова. А мне нужны слова. Даже мысли должна видеть в буквах. А пойманные образы – бесконечно чужие. Будто посланы не человеком созданной сущностью. Вот это ненависть… Неужто двухмерный сотворил… сотворила? Даже не верится…

Беззвучная вспышка в голове. Будь в зубах пломбы – заворочались бы.

Импульс не требует перевода.

«Уходи. Убью.»

«Ах ты дрянь…»

– Что, тихо сам с собою?

Танечка.

(я что, вслух?)

– Вам случайно не сюда, мадам?

Подбородком показывает на дверь туалета – тремя метрами дальше. В руках полный поднос кофейных чашечек.

– Да нет, на деревце смотрю. Новое?

У окна в кадке то ли фикус, то ли пальмочка, не разбираюсь. Но видела фотку в инете. Толстенькие мясные листики должны весело торчать – а они прижаты, как ушки у котёнка, что глядит на занесённый тапок. Земля в трещинах, в трёх местах проглядывают корни. Будто в попытке убежать.

Тоже чувствует. Бедное, сколько ж оно уже у твари под боком…

– На той неделе привезли.

(ой, мама…)

– А что ж вид сиротский? Поливать надо. Загубите. Ещё и накурили. Ф-фе!

– Кто накурил?

– Мало вас тут, самоубийц… Аж дым висит.

– Никакого дыма.

Стоит, главное, по колени в этом – и как в танке.

– Ещё б ты чуяла после кухни вашей…

– Что, так и не куришь? Не приучил ещё Гектор Андреевич?

– Щас. Скорей уж я отучу.

– Енто вряд ли, – философски заметила Танечка.

Плечи зябко передёрнулись. Чашечки на подносе звякнули.

Мощная тварь. Даже двухмерные чуют, даром что тепличные…

С трудом подавила желание сказать: «Не ходи».

А смысл?

Танечка легко шагнула дальше. Туда, где уже глубоко.

Завитки коснулись локтя. То ли холод, то ли клеточный – вне сознания – ужас заставил мышцы сократиться. Поднос дрогнул.

Об пол звякнула ложечка.

Попробует поднять – уронит остальное. Как та обезьяна с горохом из притчи Толстого.

Кулаки сжались. Прикусила щёку изнутри.

Знакомая сладость прояснила мысли. Ну же, это секундное дело – два шага, быстрый наклон… Давай, не тяни, не привлекай внимания…

У самого пола – плотный слой. Искажает рисунок паркета. Вязкая, неподвижная масса. Пронзительный цепенящий холод. Будто пальцы погрузились в начавшее таять мороженое.

Не осязание – зрение подсказало, когда сомкнуться на ложечке.