Бестии - Ива Одинец

Чёрный блестящий плащ – а-ля Тринити. Такие же сапожки. На шпильке.

Стратосферно холодный взгляд. Даже тёмно-серые стёкла очков не скроют. Чтоб каждая сволочь спинным мозгом чуяла: слюни роняй, но руками не трожь. Ну, кроме Тига, конечно…

А вот и он звонит.

– Я внизу.

Да слышала я, как подъехала «бэха». Хоть и пятый этаж. Центр микрорайона, тихо. И звук мотора не спутаешь.

– Бегу.

Тиг ждёт, дверь открыта. Присвистнул:

– Ну ты штучка… Обалдеть.

– Окна!

– Что – «окна»?

– Открой все.

– Замёрзнешь. Надо было юбку другую.

– А нету другой. Только вчерашняя. И та, чёрная.

Заухмылялся мечтательно. С сожалением сказал:

– Э, нет. Переговоры мне сорвёшь к чертям…

9 марта, четверг, 11—00

Офис Суренцовой поражает воображение. Тиг-то и не такое видал, но для меня, провинциалочки, это круть. Несмотря на равнодушие к комфорту и роскоши. Надеюсь, глаза не вылезли на щёки. Столичной штучке не подобает.

Однако… Для нашего-то городочка… Невиданные растения, огромный аквариум, фонтанчик, новёхонькая мебель «хай-тэк», ЖК-мониторы на 21 дюйм… Бесконечный вкус во всём. Вот уж не похоже на шарагу.

От «Элтимы» – Суренцова, финдиректор, специалисты по контрактному наполнению и ещё чему-то. «По прогнозированию»… а дальше набор букв.

Тиг максимально облегчил задачу, сказав – нанял меня накануне поездки.

Тёмные очки – находка для наблюдателя. Как и поднятый экран ноута.

Милане Кирилловне на вид тридцать пять. Славянская внешность – зелёно-голубые глаза, светлые волосы. Очки без оправы. Хорошо дополняют лицо. Пышное каре, концы завиты наружу. Мелированные пряди красиво контрастируют с тёмно-синей шерстью костюма. Невысокая, вся из округлостей, ладная. Мягкая в движениях. Голос – грудной, журчащий. Первое, что бросается в глаза – очень идёт имя.

Но что-то на дне глаз заставляет ощущать – этой в борщ не плюнешь. Не то что безнаказанно – а вообще. Что там Тиг говорил про крокодилов?

«Элтима» пятнадцатый год живёт и здравствует. В последние полтора – уже под руководством Суренцовой – резко взлетела. Иначе не раскидывались бы деньгами на такие интерьеры. В шараге, хоть и крупней раз этак в …ть, не то что генеральному на охрану – на приличный холодильник в приёмной не найдут. Скоро ёкнется (шарага, не холодильник. А впрочем, и холодильник тоже). Слава богу, без меня. И без Тига.

…Взгляд из-за очков – жесть. Лучше не пересекаться. Взгляд практического психолога. Высококлассного. Ещё учует, что мы не просто коллеги…

Ну и пусть чует. У меня тоже чутьё. Готова поклясться, Тиг и Милана Кирилловна видятся от силы третий раз в жизни. Поверхностная симпатия. С обеих сторон. Никак не «химия». Либо она – нереальный конспиратор.

Вообще-то в тихом омуте самые черти и водятся… но выманивать – долго. Личность явно скрытная. А времени мало.

Результат – даже не отрицательный.

Причастна ли Суренцова к феномену в злополучном офисе №219 – вопрос открытый.

9 марта, четверг, 13—00

Тиг повернул ключ зажигания.

– Ну и как она тебе?

– Как ты и говорил. Милейшая тётенька. Но рентген поглощает, как абсолютный чёрный. Может оказаться кем угодно. Женщина есть женщина.

– Слушай, аналитик. Может, съездим ещё кой-куда?

– О’кей.

Машина вошла в индустриальную зону.

– А куда?

– Увидишь, – загадочно ответил Тиг.

Когда увидела – протестовать стало поздно.

«Икс пятая» встала аккурат под окнами офиса 219.

Глава 11

Пушок вдоль позвоночника – дыбом. То ли холод из опущенных до упора окон, то ли знакомое ощущение…

Последний раз проезжала мимо ещё осенью. Было чисто.

Но сейчас…

Атмосфера на подступах сгущена до вязкости. Кожу покалывает, как от прикосновения к ядовитому растению через ткань.

Сплошная геопатогенная зона.

Она растёт. Набирает силу.

Тиг дрожит. Но держится хорошо.

Логично. Порог восприятия высокий. Как у всех двух… не-ет, этот скорей трёхмерный.

Погладил по коленке.

– Всё нормально?

– Не надо. А то и окна не помогут.

Убрал руку.

– Она будто знала, что мы едем. Сможешь зайти?

Видала я места и поопасней. И совалась. В одиночку.

– Если вдруг что – уходи сразу. Под любым предлогом.

– Не учи батьку детей делать.

Глубокий вдох. Пальцы нажали на ручку двери.

– Всё, пошли. Перед смертью не надышишься.

– Типун тебе на язык.

– Прям уж и на язык? Ещё пригодится…

Ухмыльнулся, заразёныш.

Охрану, техничек, хозрабочих – да и секретарей – принято не замечать. Вроде как домашние животные. Живые и даже полезные – но бессловесные. Но Тиг и я – из тех немногих, кто не только здоровается, но и знает по именам. Так что народ нас обожает. Без преувеличения.

Ребята на КПП чуть не задушили в объятиях. Ни временных пропусков, ни удостоверений личности не спросили. Мы сами предъявили. Чтоб друзей не подставлять. Тут же камеры.

Дирекцию и секретарей знают в лицо даже в цехах. Тем более – без малого восемьсот сотрудников управы. Знали и нас.

И не забыли.

До третьго этажа – сорок восемь ступенек. Но полминуты растянулись в четверть часа. У встречных глаза мигом расширяются до размеров блюдечек, уголки губ едут к ушам. Норовят обнять, хлопнуть по спине. От непрерывных «здрасте-здрасте» заплетаются языки, щёки (забытое ощущение) болят от улыбок.

Триумфальное шествие. Прямо «Возвращение короля». Ладно – Тиг, но я…

Не ожидала.

В приёмной генерального всё, как было. Только журналы на столике другие и цветов в напольной вазе нет.

И секретарша новая – Танечка из канцелярии, моя приятельница. Хорошенькая двадцатилетняя брюнеточка. Стандартная модельная внешность.

Не похоже на попытку меня заменить. Не во вкусе Шахова. Совсем.

– Уа-ау! Какие люди без охраны! А вы, мадам, какими судьбами к нам?

– Да вот, шефа на переговоры сопровождаю…

Скромно, но так это с достоинством.

– Уа-ау… Люди, да не стойте, как не родные, садитесь! Сейчас кофеёчку сделаю… вам со сливками, Гектор Андреевич, как всегда?

– Ага. И за что нас так любят, а, Кошка?

– А кто вас не любит – покажите. Убью гада.

Вслед за Танечкой я прошла в кухню.

Краны перекрыты. В раковине вода до краёв. На столе пепельница. Полная. Запах табака въелся в обои и даже в замазку между плитками пола. Никакой кондишен не вытянет. Вот и все перемены.

Зато холодильник – всё то же уё… прощу прощения – убоище.

– Как вам тут живётся? Не обижают?

Танечка покосилась на дверь.

– Херово живётся, если честно…

– Шеф лютует?

– Меня хоть пока не трогает. А вообще – крышелёт полный.

– Вовремя мы отсюда свалили.

– Эт’точно. Сразу видно – не местные. Красивые, довольные, аж светитесь. Везёт вам…

Особенно тебе, ясно слышно за многоточием. С самим Гектором Тоневым работать… мечта.

– Тань, я дверь открою, а кофе неси сама. Не то обольюсь, ты ж мою грацию знаешь…

Маскировка. Заодно и за любимца пусть подержится. Хоть за ручку. Для хорошего человека ничего не жалко.

Тиг, словно уловил мысль, принял чашку обеими руками. Пальцы скользнули по пальцам.

Девочка сияет. Будто сам Брэд Питт автограф дал.

Вот так и я ждала. Млея. Умирая. Сгорая заживо. От каждой улыбки мельком, взгляда вскользь… До самого 11 июня. Когда – ещё не зная, что истекают последние часы неизвестности – от такого же касания едва не рухнула на подломившиеся колени…

Танечке, по крайней мере, нет нужды душить эмоции, пряча от всесильного шефа. Да они её и не душат. Чистый восторг обожания. Так не похожий на мою мучительную нежность, пронизывающую сердце раскалённой спицей. Что едва удаётся скрывать под дружеской иронией – в те минуты, когда нельзя коснуться или хотя бы вдохнуть взгляд… Ещё час ломать комедию. Не могу ждать… Не могу.

– Танюш, чего к шефу не пускаешь?

– «Телемост» с Москвой, Гектор Андреевич. Сидят с Панковым полчаса уже.

Линия занята. Красный огонёчек на селекторе горит ровным светом. Надо же, ещё помню.

– Да и бог с ними, – заметил Тиг. – Хоть кофе попьём спокойно.

Не дали.

Толпой ввалились участники предстоящих переговоров. Но прежде, чем нас накрыл очередной поток приветственных объятий, пиликнул селектор.

У Шахова эта кнопка называется «Запускайте». В смысле, народ в кабинет.

Тиг и я вошли последними. Я на шаг позади – но отнюдь не прячусь за спиной. И не собираюсь – интересно посмотреть, как бывший шеф подавится языком (лучше б вставной челюстью – да вот жаль, не нажил покамест). Ещё бы: собственноручно вышвырнул – а я вдруг заявляюсь. Равная среди высших. Есть где кондрашке поживиться.

Не подавился, вот жалость-то. Скрюченные пальцы впились в столешницу. Но совладал с собой прежде, чем шок подбросил над креслом. Рывка – точней, намёка на рывок – никто, кроме меня, не заметил, а я заметила лишь потому, что ждала.