Слезы пустыни - Башир Халима

Я прильнула к окошку, кривляясь и корча рожи ребятишкам. Мне хотелось, чтобы все видели, как я, сидя в автомобиле, отбываю в большую школу, в то время как они остаются киснуть в деревне.

Дорога впереди была чередой неровных троп, пересекавших заросли и пустыню. Глядя на пробегающий мимо пейзаж, я ломала голову: откуда отец знает, куда ехать? Для меня все выглядело одинаковым. К счастью, он и прежде бесчисленное количество раз ездил по этому маршруту и знал его как свои пять пальцев. Пока мы медленно, но верно продвигались вперед, я не могла скрыть своего волнения.

И не могла замолчать:

— Мы сейчас где? Мы уже почти приехали? Когда мы дотуда доберемся?

Внезапно через открытое окно я услышала громкое шипение. Я посмотрела на отца, он посмотрел на меня и нахмурился, останавливая машину в облаке пыли.

— Похоже, Ратиби, у нас прокол, — объявил он.

И точно, острый камень пропорол одну из камер. Мы вышли из машины, и не успел отец сказать хоть слово, как мужчины принялись менять колесо. Один принес из кузова большой домкрат, другой в это время откручивал с капота запасное колесо. Отец направился было отвинчивать колесные гайки, но его остановили настойчивыми жестами и уверенными словами. Он был уважаемым владельцем транспортного средства, и наименьшее, что они могли сделать в благодарность за то, что он бесплатно подвозил их, — починить его лендровер.

Добравшись до города, отец первым делом отправился бы чинить проколотую шину. Он ненавидел ездить без запасных колес; еще один прокол — и мы застряли бы в пустыне. Автомобиль быстр и мощен, но не так надежен, как верблюд, пояснял нам отец. Если верблюд охромеет, он все равно будет ковылять, пока не доставит своего наездника в безопасное место. Но если в машине закончится бензин или случится поломка — то всё. Что же до меня, моей самой большой тревогой было опоздать и пропустить первый день в школе.

С запасным колесом мы продолжили наше путешествие. Отец остановился в следующей деревне, чтобы купить фруктов, которыми мы поделились с пассажирами. Работа по замене колеса была жаркой и пыльной, и фрукты восхитительно освежали. Как всегда, бананы я припасла напоследок. Мо, Омер и я устроили бы соревнование, кто дальше забросит из машины банановую шкурку. Но сейчас я чувствовала себя слишком взрослой для таких вещей.

Сильно за полдень мы добрались до города. Отец сразу же отправился в гараж чинить шину, а затем уже — к брату. Я уже бывала в городе однажды, когда меня возили к китайскому врачу. И вот я снова очутилась здесь, надеясь, что белая ресница принесла мне мудрость и удачу.

Дом, где жил дядя, оказался очень похожим на наш. По краям двора располагались четыре хижины, каждая примерно такого же размера, как наши глинобитные, но из цемента и кирпича. У них были плоские крыши, по краям которых лежал толстый слой глины, прижимавший солому. К фасаду каждого из зданий прилегала деревянная веранда, а поскольку по соседству по большей части жили загава, все это походило на нашу деревню.

Отец построил этот дом несколько лет назад, намереваясь перевезти семью в город. Его привлекал более интеллектуальный, космополитический образ жизни. Но бабуля и мама наотрез отказались покинуть деревню. Тогда отец предложил компромисс: полгода мы жили бы в деревне, полгода в городе. Но бабуля возразила, что при подобном образе жизни мы пропадем, ибо никогда не будем точно знать, какая часть нашей жизни проходит дома.

Маме дом понравился с первого взгляда, и она заявила, что здесь мне будет хорошо. Мой дядя Ахмед и его жена Самия встретили нас у входа и отвели меня в хижину, которую мне предстояло делить с двумя их дочерьми, Сальмой и Фатьмой. Девочки были немного старше меня, но отнеслись ко мне дружелюбно, и я сразу почувствовала расположение к ним. Наши кровати стояли рядом. Пол устилали циновки, на которых мы могли сидеть и делать уроки.

День я провела с родителями, устраиваясь на новом месте, а затем пришло время идти в большую школу. Рано утром я надела свою девственно-чистую форму, мама суетилась вокруг меня, а затем отец отвез нас в школу. Он уже побывал там раньше, чтобы зарезервировать мне место и внести плату за учение. Когда мы въехали через высокие ворота, у меня дух занялся от восторга. Я смотрела во все глаза на удивительное место, в которое привез меня отец.

Броская надпись на арабском и английском языках гласила: Академия Хашмы для девочек младшего возраста.

Позади обширной пыльной спортплощадки располагалась дюжина невысоких продолговатых зданий с тонкими стенами и блестящими железными крышами: классные помещения. Мы заглянули в ближайшее здание. Земляной пол, на одном конце — доска и ряды деревянных столов, рассчитанных на трех человек. Окна были без стекол, а в дверных проемах не имелось дверей. И все-таки мне это место показалось самым роскошным из всех, куда когда-либо ступала моя нога.

С другой стороны от спортивной площадки находились учительская и кабинет директора. В этих зданиях были даже прекрасные деревянные двери и стеклянные окна! В Судане к учителям, как к людям образованным, относились с огромным уважением. Именно в таких великолепных зданиях, представлялось мне, они и должны были работать.

Отец отвел меня в комнату для персонала. Он подписал несколько бумаг, согласно которым я переходила на попечение школы. Меня встретила классная руководительница, мисс Шадия, и взяла под свою опеку. Она была приветлива и показалась мне доброй. Я застеснялась и смутилась, когда отец довольно натянуто попрощался со мной, а мама в последнюю минуту засуетилась. Потом он обнял ее за плечи, и они вышли за дверь.

Я смотрела в окно, как он ведет ее обратно к машине. Они повернулись помахать в последний раз, и я заметила, что мама плачет. Я помахала в ответ, но не пролила ни слезинки. Меня слишком будоражило предчувствие предстоящих приключений.

Конечно, я не имела ни малейшего представления о темной стороне грядущих школьных дней.

Часть вторая

ШКОЛА В ПУСТЫНЕ

6

Школьные дни

И учителя, и ученицы в школе были как арабами, так и чернокожими африканцами. Мисс Шадия, чернокожая африканка — не знаю точно, из какого племени, — была моей классной руководительницей и преподавательницей математики. Я сразу же прониклась к ней симпатией и почувствовала, что это взаимно.

По счастливой случайности, у меня обнаружились способности к математике, что укрепило нашу дружбу.

В то первое утро мисс Шадия распределила нас по местам. Самые низкорослые ученицы сидели впереди, самые высокие — сзади, чтобы каждый мог видеть учительницу, а она — их, на случай, если кто-то станет плохо себя вести. Моя трехместная парта мне понравилась — она стояла примерно посередине класса, вплотную к стене. Оттуда была хорошо видна доска, но при этом я не бросалась в глаза.

Я заняла место у стены. Рядом со мной села маленькая черная девочка. Я взглянула на ее лицо, и сердце мое подпрыгнуло от радости: у нее были шрамы, выдававшие принадлежность к племени загава. Я потянулась и дружески сжала ей руку. Улыбнувшись, она пожала мне руку в ответ. Последнее место заняла девочка с арабской внешностью. Волосы у нее были уложены в длинные блестящие косички и заплетены ярко-красными лентами. Я поприветствовала ее робкой улыбкой, и она улыбнулась мне в ответ краешком губ. Теперь наш ряд из трех человек был укомплектован.

Когда поднялось солнце, железная крыша над нашими головами превратила класс в раскаленную печь. Но хуже всего было то, что все уроки велись на арабском языке. Отец обучил меня основам арабского, однако во время перерыва на ланч я обнаружила, что голова у меня идет кругом — отчасти из-за жары, отчасти от умственного напряжения, с которым я пыталась вникнуть в язык, чуждый моему племени. Я уселась на траву и стала рыться в школьной сумке в поисках бутербродов. Девочка, сидевшая в классе рядом со мной, подошла и опустилась рядом.