Последние гиганты. Полная история Guns N’ Roses - Мик Уолл

Почти невозможно было представить его коммерчески успешным проектом, ему не хватало пышности, которую так любили на радио. Алан Нивен даже не был уверен, получат ли они финансирование на съемку видеоклипа, даже если найдут песню, которую можно подчистить для широкой общественности – в альбоме как минимум 12 четких ругательств, а в песне «It’s So Easy» недвусмысленная строчка Акселя «почему бы тебе просто… не пойти на хрен…».

Зато Майк Клинк был уверен, что они с ребятами превзошли сами себя и что альбом ждет успех, несмотря на очевидные коммерческие проблемы. «Я сказал Тому Зутауту в «Geffen»: «Мы продадим два миллиона экземпляров». А он сказал: «Нет, мы продадим пять миллионов!» По словам Барбьеро, песня «Sweet Child o’ Mine» «нам всем показалась бесспорным хитом. Насколько я помню, когда мы закончили работу над альбомом, Аксель спроосил у меня, считаю ли я, что он будет хорошо продаваться. Я ответил, что, несмотря на то, что он не похож ни на что из того, что крутят по радио, я считаю, что альбом станет золотым. Но ошибся всего на 20 миллионов экземпляров».

Название альбома, которое так легко описывало всю жизнь Guns N’ Roses в конце восьмидесятых, было одной из немногих вещей, которую они придумали не сами. У Акселя была открытка с картиной художника Роберта Уильямса из Лос-Анджелеса – графичным мультяшным изображением робота, который стоит рядом с изнасилованной женщиной в порванной блузке, спущенных трусах, в царапинах и с оголенной грудью, а над ними висит какое-то мстительное адское создание с красными когтями и острыми зубами. Уильямс назвал картину «Аппетит к разрушению». Аксель хотел взять не только название Уильямса, но и получить права на использование самой картины на обложке альбома, и Зутаут должным образом договорился с художником. Однако сотрудники «Geffen» сразу забеспокоились из-за этой идеи. В 1987 году в Америке атмосфера вокруг цензуры накалялась. Типпер Гор, жена сенатора США и будущего вице-президента Эла Гора, воспользовалась своим общественным положением и создала организацию по контролю над содержанием музыкальных произведений («PMRC»), когда узнала, что ее 11-летняя дочь слушает известную песню Принса «Darling Nikki» («I met her in a hotel lobby masturbating with a magazine»). Гор выразила все свое возмущение на нескольких слушаниях Конгресса и добилась обязательных пометок цензуры на альбомах. Для большинства артистов эти пометки стали знаком чести, особенно для рэперов и эксцентричных рок-групп, но насколько бы пренебрежительно ни относились к этому сами артисты, компания «Geffen» хорошо понимала, какова репутация у Guns N’ Roses в музыкальной индустрии, и знала бескомпромиссное содержание их альбома. Они боялись, что, если на обложке будет картина Уильямса или нечто подобное, то его не будут продавать крупные магазины типа «WalMart» и «Sears», а другие – например, «Tower Records», – не будут выставлять его на видном месте. К тому же, есть еще Библейский пояс на юге Штатов, где, как были уверены продавцы «Geffen», вообще нельзя будет продавать этот альбом, не спровоцировав при этом протесты. Этот вопрос пока так и останется нерешенным, а выход альбома плавно перенесется с весны на лето.

Пока же Guns N’ Roses отправились в Лондон выступать в клубе «Marquee» 19, 22 и 28 июня. Они устали от перелета, были в похмелье и плохом настроении, кто-то из них только что вернулся из реабилитационной клиники. Слэш вернулся в страну, которую едва помнил (если вообще был в состоянии что-либо помнить), а остальные никогда не были за границей. У Алана Нивена и Тома Зутаута был гораздо более широкий взгляд на мир, по крайней мере, с точки зрения культуры и путешествий, но вскоре они столкнулись с тем же дерьмом, которого им хватило и в Лос-Анджелесе. Дафф припер Стивена к стенке за глупые замечания в адрес Роберта Джона, который сам оплатил свою поездку; Слэш пил пять дней подряд, и теперь ему нужно было пару дней поспать. Он снова напился на вечеринке в честь выхода фильма «Огненные сердца» о Бобе Диллане и устроил потасовку. Аксель повздорил с охраной в «Tower Records» из-за плохого самочувствия после антигистаминов и недосыпания и сидел на ступеньках, не в состоянии и не желая никуда идти.

Растущие капризы можно отчасти приписать желанию Guns N’ Roses проявить себя. Они попали в город Rolling Stones и Sex Pistols. Мерзкая британская пресса уже готова была перемыть косточки кучке новых музыкантов из Лос-Анджелеса, желающих стать звездами. Но лондонский филиал компании «Geffen» поддерживал их так, как американский поддержать не мог. Они выпустили ограниченный тираж записей «It’s So Easy» и «Mr Brownstone», зная, что у них нет шансов попасть на радио, но менеджер лейбла Джо Болсом сказал: «Мы знали, что они заинтересуют музыкальную прессу, и так и произошло, а это только усилило репутацию группы и познакомило с ней публику, так что пресса сделала свою работу. Кроме того, записи вполне хорошо продавались. Для начала мы сделали всего 10 тысяч экземпляров».

Перед первым концертом группы в «Marquee», когда в пятницу вечером там уже собралась огромная толпа зрителей, Алан Нивен произнес ободряющую речь. «Я усадил этих придурков и сказал: «Слушайте, все будут смотреть на вас как на кучку позеров-онанистов из Лос-Анджелеса. Они пришли вас проверить. Они будут плеваться в вас. Они будут вам улюлюкать. И, если моргнете, вам конец. Обращайтесь с ними так, как они того заслуживают». И, благослови Бог аудиторию клуба «Marquee», так все и было, пока Аксель и Дафф не пригозили сойти со сцены и побить пару человек. С этого момента между ними и зрителями началась любовь».

Их лондонский агент Джон Джексон придумал стратегию, по которой они один раз выступят в «Marquee», потом дадут музыкальной прессе несколько дней на публикацию отзывов, а затем дадут еще два концерта на следующей неделе. План был хорош, но он чуть не провалился, когда первый концерт не произвел ожидаемого ошеломительного эффекта. Будь то усталость от перелета или потеря ориентации в тысяче километров от дома, но первый концерт в «Marquee» был провалом и прошел просто ужасно.

«Здорово наконец оказаться в гребаной Англии!» – воскликнул Аксель на сцене, пока Слэш выжимал все соки из первого трека «Reckless Life». Толпа отреагировала на это слишком возбужденно, возможно, из-за напряженной атмосферы или из-за напоминания о панковской эпохе: на сцену посыпался град плевков и пластиковых пивных стаканчиков, из-за чего Акселю пришлось прервать следующую песню, очень уместную «Out ta Get Me». «Эй, если вы будете бросать сюда всякое дерьмо, то мы на хрен уйдем, – визжал он. – Че думаете?» – бросил он. Еще один стакан громко врезался в барабанную установку Стивена. «Эй, черт тебя дери, засранец!» – крикнул Аксель, злобно указав пальцем на пьяного хулигана и прокричал ему еще несколько ругательств уже не в микрофон. Это было плохое начало. Концерт начался снова с «Anything Goes», но тонкая связь между группой и залом была потеряна. Вокалист тяжело воспринял такую реакцию, назвал этот вечер «кошмаром наяву» и расстроился оттого, что «провалился» на сцене города, откуда родом были его кумиры.

Через несколько дней в изданиях «Kerrang!» и «NME» появились ожидаемо слабые отзывы.

Материал для «NME» написал Стив Сатерленд – известный журналист, который вскоре станет редактором, но который не особенно восхищался рок-группами из Лос-Анджелеса вообще и Guns N’ Roses в частности, поэтому он их просто разгромил. Аксель воспринял этот отзыв близко к сердцу, позвонил в редакцию и угрожал прийти к Сатерленду (который позднее признался, что в качестве меры предосторожности стал обедать пораньше). Еще более болезненным для Акселя был отзыв Ксавьера Расселла в журнале «Kerrang!», в котором сказано, что Guns N’ Roses «попросту провалились». Несмотря на то, что Расселл послушал раннюю запись «Appetite» и смягчил критику, назвав ее «замечательной», в статье он рассуждает о том, что выступление могло пройти по-другому, если бы зрители не кидали пивные банки прямо в музыкантов. Сам Аксель, когда они вернулись на гастроли по Соединенному Королевству несколько месяцев спустя, рассказывал мне: «Этот журнал первым выразил нам свою поддержку. Так что, когда вы сказали, что мы хороши, я вам поверил. А если вы говорите, что концерт – отстой, я тоже верю…»

По крайней мере, у них было еще два концерта и шанс спастись. Музыканты переехали из отеля в съемную квартиру в Кенсингтоне и немного угомонились. В город приехали друг Акселя Дель Джеймс и Тодд Крю, тогда уже бывший басист Jetboy и товарищ Слэша по наркотикам, и в группу вернулось прежнее настроение, и последний концерт прошел успешно. Музыканты включили в программу новые эпические версии «Whole Lotta Love» AC/DC и «Knockin’ on Heaven’s Door» Боба Дилана, а журнал «Kerrang!» продемонстрировал свою веру в ребят в другом отзыве: «Они сырые, дикие, яростные, эмоциональные, опасные, непокорные, живые, голодные, опьяняющие… в лучших традициях Rolling Stones, Aerosmith, Rose Tattoo, Sex Pistols, Motörhead и AC/DC», – почти кричала статья. Музыканты вернулись в Лос-Анджелес, став лучше и мудрее, и уже четче представляли, как огромен мир. Питер Маковски, ветеран музыкальной прессы, который освещал почти все рок-коллективы 1970–80-х гг., встречался с ними в Лондоне и поведал о жизни группы на первых гастролях за пределами Штатов: «Волнение вызывал их образ и то, как они общались с залом, – рассказал он мне. – Рок-музыка переживала безопасный этап, Bon Jovi стали большой сенсацией, а Iron Maiden все еще стояли у руля. Поклонники видели, что Guns N’ Roses все это неважно. Неудовлетворенные поклонники панка и метала жаждали чего-то более живого и настоящего, и, наконец, – вот оно».