Театр Черепаховой Кошки - Наталья Лебедева

Скамеек в сквере было много: чугунных, с узорчатыми ножками и дугами по бокам. Они стояли по обе стороны от узких тропинок, так что приходилось проходить сквозь компании студентов: закрывать друг от друга лица собеседников, врываться в разговоры. Саше представлялось, что разговоры натянуты, словно тонкие паучьи нити, и это было хулиганское удовольствие — рвать их и уносить на себе клейкие трепещущие остатки.

Саше хотелось поступить на филфак, выходить в перерывах в сквер, сидеть на скамейке, вдыхать дым чужих сигарет, болтать, раскачивать ногой и поджимать ее, когда кто-нибудь пройдет мимо.

Да, она подаст сюда документы.

Как только Саша подумала об этом, чья-то рука схватила ее за запястье и слегка потянула назад, так что пришлось остановиться.

А вслед за этим остановилось время.

— Привет, — сказал незнакомый парень и встал, продолжая держать ее за руку.

— Привет, — шепнула Саша.

Компания, сидевшая на лавочках, замерла. Сигаретный дым повис в воздухе, и ветер перестал трепать девичьи прически. Полина застыла чуть в стороне, снег под ее ногами тут же промок и пропитался черной незастывшей жижей. Каркнула ворона. Саша подняла глаза и увидела, что время замерло почти для всего, кроме них, вороны и засохшего листка, который все еще трепыхался под ветром.

Парень стоял, держал Сашу за руку и смотрел на нее голубыми глазами, а над ними была темная челка, украшенная белыми хлопьями снега.

Пальто у него было черным и длинным, с глубоким разрезом почти до талии. На плечах лежал нерастаявший снег.

Красивый, подумала Саша. Очень красивый. Сердце ее забилось, и Саша опустила глаза.

— Давай знакомиться, — сказал парень. — Меня зовут Слава.

— Это обязательно — знакомиться? — От волнения Сашин голос звучал глухо. Слова не хотели отражаться от древесных стволов и стен домов. Они будто бы тоже недвижимо повисали в воздухе между снежными хлопьями. — Зачем?

— Ну, например, потому, что ты мне интересна. Впрочем, глупо искать во всем смыслы. Смысл только в том, что смыслов нет.

Слава разжал пальцы, и Сашина рука опустилась, сбив несколько снежинок. Ладонь ужалило холодом.

— Разве нет смыслов?

Саше казалось, что Слава говорит удивительно и необычно. Хотелось, чтобы он продолжал. Ее странно тревожила такая манера разговора, но в то же время казалось, что только так и надо разговаривать.

— Нет смыслов, есть только игра, в которую интересно играть, — ответил он. — Передвигаться по полю от клетки к клетке. Не думать о финише, просто интересоваться следующим шагом. Ты шла, и я подумал: у этой девушки такое лицо, словно мы уже давно знакомы. Что бы это могло значить?

— И что это может значить?

— Не думай. Вся прелесть в том, чтобы не думать.

— А что же тогда делать?

— Просто жить и смотреть, что будет дальше. Я увидел подсказку, остановил время и взял тебя за руку. Если я сделал ошибочный ход, дальше ничего не произойдет. Это как если кто-то из игроков нечаянно спихнул фишку с поля. Потом он заметит и вернет ее обратно. В крайнем случае, немного сжульничает и поставит ее туда, где она не стояла.

— А если ход приведет к чему-то плохому?

— Нет. Это такая игра. Нет выигрыша и непременной счастливой клетки в конце. Есть только следующая клетка. Пока ты дышишь, всегда есть возможность следующего хода.

Саша обернулась вокруг. Это было как в арт-хаусном кино. Странные разговоры на странном фоне: Полина, увязшая в луже дорогими сапожками, девушки, глядящие на Славу с обожанием, и повисший в воздухе снег, обволакивающий его фигуру, так что он выглядел сразу и черным, и белым.

— Но причина и следствие всегда есть… — шепнула она. — Я вижу связи…

— Конечно, есть. Но они сложны и необъяснимы, как все по-настоящему живое. Каждое движение рождает тысячи последствий. И ни одно из них не очевидно. Иногда причина и следствие сопрягаются абсурдным образом, вне очевидной логики. Но если учесть каждую деталь, тогда картина проясняется. Весь вопрос в том, стоит ли размышлять над связями, если можно просто двигаться от события к событию?

— Стоит, — твердо сказала Саша. — Потому что в понимании ключ к управлению. Если я знаю, как причина связана со следствием, я могу…

И она осеклась, потому что поняла, что готова была рассказать ему про себя сразу все. Это было странно. Голова кружилась, и ноги были немного пьяными.

— А скажи, — осторожно начал он, — ты ведь тоже что-то умеешь? Не останавливать время, нет… Что-то другое. Я прав?

Саша промолчала. Голова почти не слушалась ее, и она боялась сказать что-то лишнее.

Когда Саша вернулась домой, на душе у нее было спокойно. Ей даже захотелось вдруг, чтобы родители вышли из комнат и отправились на кухню ужинать все вместе, как когда-то.

Или чтобы произошло еще что-нибудь чудесное. Но именно сейчас.

Саша подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Теперь ей не надо было сосредотачиваться, чтобы увидеть Черепаховую Кошку. Она смотрела на нее и спрашивала: «Что же ты мне рисуешь?» Но Кошка только жмурилась и не желала отвечать.

Виктор нетерпеливо ждал начала нового сезона «Лучшего видео», но, когда передачи стали появляться записанными на приставке, оказался немного разочарован: программа искала новых героев.

У шоу была сложная схема отбора участников. Едва только новичок появлялся в программе, зрители начинали голосовать «за» или «против», и, как правило, он выбывал, не дожив и до второго сюжета. Но были и те, кто прорывался сквозь зрительское неприятие. Они становились претендентами на победу. Вопрос с призом Виктору был неясен. Возможно — судя по тому, что сам Виктор его не получил, — никакого приза и не было.

Из прошлого сезона в этот вместе с Виктором перешли еще двое. За них уже никто не голосовал, их показывали раз в неделю.

Третье место в прошлом сезоне заняла худенькая девчушка, по виду — подросток, из тех, кто никогда не взрослеет, а потом как-то сразу превращается в маленьких юрких старушек с ослепительно-белыми волосами.

Номер три была жутко нескладной, почти смешной. Ее было бы жалко, если бы Виктор не знал, что в конце каждой передачи покажут счастливый исход, который и будет реальным. Он позволял себе пренебрежительно посмеиваться над номером три.

В первом сюжете она перегрела на сковороде растительное масло, оно вспыхнуло. Номер три схватила чайник и плеснула на сковородку водой. Поднятый паром огонь конским плюмажем изогнулся по всей кухне, лизнул ее в лицо и завил волосы крохотными пепельными кудрями. Загорелась легкая занавеска, от нее занялись шкафчики и обои. Оранжевое марево заволокло экран. За ним метался обезумевший человек. Глупая была бы смерть, подумал Виктор.

Во втором сюжете номер три положила острый мясной нож на край стола. Нож поплыл в луже, образовавшейся из стекшей с мяса кровавой воды и пролитого подсолнечного масла, и нырнул в кухонное кресло, в подушки, под сброшенный фартук, под пакет из супермаркета. Заварив себе чашку чая, номер три села прямо на пакеты, подушки и нож. Кровь хлынула из бедренной артерии. Номер три схватилась за раненую ногу, в ужасе поднесла к глазам окровавленную ладонь, побледнела и упала в обморок. И эта смерть тоже казалась глупой, бытовой, кухонной.

Номером два был молодой испуганный толстяк с лоснящимся от пота лицом и мокрыми кругами под мышками. Он вызывал у Виктора жалость, гадливость и одновременно болезненный интерес.

Толстяк очень много суетился. Он любил и берег себя. В сюжетах о номере два всегда гибли другие люди. Толстяк не любил уходить в одиночестве.

В одном из сюжетов он сидел за столом на дощатой веранде в окружении большой компании молодых людей. Номер два ел, низко нагибаясь над тарелкой, и смешанная с майонезом слюна кипела в уголке его рта.

За плечом у толстяка была розетка, к которой прямо поверх стены шел витой электрический провод. В розетку был включен электрический чайник. Сидящая рядом с номером два девушка протянула руку и щелкнула кнопкой. Почти в тот же миг что-то вспыхнуло, огонь взбежал вверх по проводу, загорелись обои. Толстяк отшатнулся и охнул. Салат стал вываливаться у него изо рта. Все переполошились и повскакали с мест. Номер два тоже вскочил, закрыл голову трясущимися руками, пригнулся и рванул вперед, жалобно постанывая. Из-за него парень, схвативший плотное одеяло, никак не мог подойти к горящей стене. Он пытался отпихнуть толстяка, но тот упирался, словно сумоист. Старые обои отслаивались. Они горели легко, и огонь подбирался к дальнему углу, где стоял запасный газовый баллон…

Посмотрев несколько сюжетов с толстяком и девушкой, Виктор стал задаваться вопросом, чем все это кончится. Он видел, как они взрослеют от сюжета к сюжету, и ему стало интересно, что же будет, когда программа вплотную приблизится к настоящему моменту.