Могущество и честь - Ярослав Коваль

— Акате?

— Да, — взревел Шунгрий. — Акате!

И схватил коня госпожи Солор под трензеля.

Наш отряд в очередной раз развернулся, и уже через полчаса я понял, почему нас отжимают именно в эту сторону. Ошеломляющим контрастом плеснула в глаза густая и яркая, в роскоши своей кажущаяся подобием тропической, зелень. Поразило это соседство местности, нажелто вычищенной от пятен растительности, с настоящим лесом, с буйной чащей. Но следом за восторгом пришли растерянность и ужас. Лес этот был абсолютно девственным, хоть и низкорослым, ни единого намёка на дороги, и, судя по рельефу местности, кони там тоже не пройдут.

Шунгрий держал прямо на кромку чащи.

Чего он хочет? На что мы можем надеяться? Нас, как волков, обложили флажками со всех сторон. Нас всего пятеро, уставших до зеленцы в глазах, и этим числом, да в этом состоянии мы не справимся даже с отрядом из десяти человек. А ещё раньше мы до него просто не доскачем, нас прежде перестреляют.

Стена зелени закачалась почти перед самыми глазами. Мы с размаху врубились в это свежее роскошество, лишь чуть припудренное жёлтой песчаной взвесью, и почти сразу остановились, кто-то даже по неосторожности вылетел из седла. Кони, взмыленные и озверевшие, бились в испуге, вставали на дыбы.

— Прочь! — рявкнул Шунгрий. Он сумел совладать со своим скакуном, но ему одному это удалось так быстро.

— На черта это нужно? — крикнул один из бойцов. — На черта? Здесь только на своих двоих можно!

— Им тоже придётся идти на своих двоих, — отрезала Аштия. — Их кони не чудеснее наших. Зато здесь стрелять бесполезно. Стволы да ветки — поди прицелься и попади. На открытом пространстве нас просто перестреляют в спины, — она сорвала с седла сумку, но я сразу отобрал у неё ношу. — Спасибо.

— Эй, Серт! — крикнул на меня Шунгрий. — Тяжесть передай тому, кто похуже дерётся. Аше, убери кинжал. Рано.

— Пусть будет под рукой, — и она заткнула оружие в ножнах за нагрудный ремень у плеча. Спокойно, даже с улыбкой. Мне страшно было смотреть в её невозмутимые, даже отчасти умиротворённые глаза.

И мы побежали. На бегу я передвинул поближе под руку рукоять меча и старался держать самый ровный шаг, какой только получалось, потому что так было больше шансов услышать. Пока тишину нарушали лишь естественные звуки леса да наши шаги. Но если ребята из Акате так упорны, они быстро найдут наших коней и продолжат преследование. Не отступят.

Этот лес был не из тех уютных и дремотных, по которым можно в задумчивости прогуливаться, забывая смотреть под ноги. Здесь чаще приходилось прыгать, чем шагать. Казалось, прежде чем засадить это место травой и деревьями, Творец предварительно как следует смял рельеф гармошкой, не заботясь навести ровные складки. Бесконечные провалы и горбы делали путешествие до крайности своеобразным, притом выматывающим занятием. Не выверенный должным образом прыжок вырывал клок дёрна вместе с опорным камнем, и нога скользила вниз. Пару раз я удерживался только на выучке, всё-таки удерживался, чтоб не клюнуть носом землю, и ещё пару раз ловил Аштию.

— Хочешь, я тебя понесу?

— Всё же я пока держусь на ногах. Но спасибо за предложение.

Казалось, Шунгрий хорошо знает местность, но даже если это и было не так, он каждый раз умудрялся выбрать более или менее проходимый участок леса. Ни разу не приходилось упираться в отвесную скалу или глубокий овраг, пересекающий наш путь, и лишь однажды мы оказались вынуждены карабкаться по довольно крутому склону. Но там нашлось за что уцепиться, и это решило проблему.

— Нам придётся остановиться, Аше, — сказал главный, а теперь уже и единственный телохранитель госпожи Солор. — Мы всё равно уже практически ни на что не способны. Надо отдохнуть.

— Давайте вот там, — предложила женщина, указав на сравнительно невысокую горушку в бахроме густых кустов, и я изумился, что при всей своей усталости она ещё способна что-то видеть. Я, к примеру, уже не особо-то годился в разведчики или дозорные.

— Принято. Я первым дежурю.

— Я могу. Я шла налегке.

— Не надо геройствовать, Аше. Прошу тебя. Серт, живо спать. Как-то с выносливостью у тебя не очень. Плохо, плохо.

— Намного лучше, чем было раньше, — пробормотал я в ответ сведёнными губами.

Проснулся же от лёгкого толчка в плечо. Шунгрий всмотрелся мне в лицо красными от недосыпа глазами, убедился, что я в себе и вполне адекватен, после чего упал лицом в папоротник. В полнейшей отключке.

Ночь шествовала сквозь нас, ночь царственная, как императрица, едва задевала нас краем своего подола и не дарила даже взглядом. Всё то, что было сейчас вокруг, зримо напоминало о могуществе и красоте, что существовали задолго до нас и будут существовать, когда от нас не останется и воспоминаний. Темнота не была сейчас нашей защитой, не становилась и настоящей помехой. Она просто существовала, существовала вечно, давая нам возможность причаститься своей беспредельности… После чего умереть, если так лягут карты.

Дурацкие мысли лезли в голову. Сейчас, как никогда, меня испугала развернувшаяся перед нами угнетающая перспектива. Я прежде не имел настоящей возможности задуматься о возможных последствиях нынешних событий как лично для меня, так и для всех, включая её светлость. Теперь же осознал, что лучше мне было не задумываться на эту тему вовсе. Как-то спокойней оказалось существовать одним днём, одним часом, одной минутой, когда будущее столь туманно. Ночной лес хранил загадочное молчание, и хотелось верить, что тишина — знак покоя, а не угрозы.

Аштия проснулась ближе к восходу — легко было определить, что он подступает, по мелкой прохватывающей дрожи. Женщина поднялась почти бесшумно и подсела ко мне, кутаясь в плащи: дневной, шёлковый, послуживший ей тогда заменой Тристанова меча, и поверх — второй, толстый, тёплый. Она, как и все местные, была мерзлячкой.

— Мне не везёт эти дни.

— Не должно же везти вечно.

— Думаешь, удача меня оставила?

— Думаю, что ты лучше меня знаешь свою удачу, Аше.

Женщина посмотрела на меня без выражения, по-женски таинственно.

— Второй раз в жизни попадаю в такую ситуацию, и второй раз ты оказываешься рядом.

— Думаешь, я виноват? Нагоняю несчастья?

— Нет, конечно. Однако благополучное завершение того путешествия даёт мне надежду, что и теперь получится не хуже.

— Разве не ты говорила, что надежда должна жить всегда?

— Само собой. Иначе нет смысла сражаться. У моей бабки не было шансов добиться своего, но была надежда. У моей матери имелся крайне малый шанс на успех. Она держалась надеждой. И я. Дважды в своей жизни.