Осколки судеб - Белва Плейн

– Стив сказал, – тихо проговорила она, – что не хочет идти в синагогу завтра.

– Что? О чем ты говоришь, черт возьми?

– Он говорит, – продолжала Айрис, – он спрашивает, что же это за Бог такой, который допустил массовое уничтожение людей. Может, ты поговоришь с ним, Тео? – Голос ее прервался.

– И ты решил задать этот вопрос сейчас, накануне бар-мицвы? – обратился тот к сыну. – Ты мог бы задать его на религиозных занятиях, которые посещал несколько лет. Уверен, вы неоднократно обсуждали нечто подобное.

– Я сказала ему, – вставила Айрис, – что на этот вопрос, возможно, вообще нет ответа.

– Вот именно, – сказал Тео, – так же как на вопрос, сколько ангелов могут уместиться на конце иглы. Послушай, Стив, мы поговорим об этом в другой раз, сейчас же речь идет о том, что тебе предстоит выполнить самую важную в твоей жизни обязанность.

– Я смотрю на это иначе, – пробормотал Стив.

– Возможно, но тем не менее ты должен ее выполнить, мой мальчик.

– Все вокруг говорят такие хорошие правильные слова, – продолжал Стив, игнорируя замечание Тео. – Но разве кто-нибудь сделал что-то конкретное, попытался как-то улучшить существующий порядок? Вспомни о трущобах, о войнах, о неграх в южных штатах, о наших солдатах во Вьетнаме. Нужно навести в мире порядок, покончить с несправедливостью – вот это и будет настоящая религия.

– Я предлагаю, чтобы для начала ты навел порядок в своей комнате. А то она похожа на свинарник.

– И это все, что тебя волнует? Не мои раздумья, не мое самоуважение, а грязные носки, валяющиеся на полу в моей комнате?

– Возможно, самоуважение подразумевает и то, что человек не должен жить как свинья.

Мужчина и мальчик сердито уставились друг на друга. Айрис опять заломила руки, потом разняла их. Какая расхожая фраза – заломить руки. А ведь так оно и есть, подумала она, в отчаянии человек именно это и делает. Она мягко проговорила:

– Прекратите, вы, оба. И весь мир, и одна комната не имеют сейчас значения.

– Согласен, – ответил Тео. – Стив, тебе надо присутствовать на службе сегодня в половине восьмого и завтра утром. После этого ты вернешься домой, и ты будешь улыбаться, будешь любезен с гостями, как и подобает культурному человеку. Я не хочу больше слышать об этом.

– Посмотрите! Мы напекли, наверное, целую тонну шоколадного печенья с лимоном. – Передняя дверь открылась, и Лаура, которой было поручено заниматься печеньем, вошла, гордо неся в высоко поднятых руках большое блюдо. – Посмотрите!

За ней в дверях появились оживленные лица Джозефа и Анны, и секундой позже Анна поставила на стол свое блюдо.

– Ты плачешь, Айрис? В чем дело? Ответил Тео:

– У нас возникла проблема. Я сам только что узнал. Наш сын решил не ходить завтра на церемонию бар-мицвы.

Джозеф остолбенел.

– Что? Он заболел?

Мальчик, окруженный взрослыми, стал, казалось, меньше, и его хрупкость, так не сочетавшаяся с выражением лица взрослого человека, выражением, в котором под видимостью вызова Айрис разглядела смятение, наполнила ее печальными предчувствиями, заставив позабыть весь гнев. Может, ее отец сумеет переубедить его, ведь дедушка и бабушка не каждый день занимаются его воспитанием. Эти мысли пронеслись в считанные доли секунды.

– Скажи, – переспросил Джозеф, положив руку на лоб Стива, – ты заболел? Нет, температуры у тебя нет. Да ты просто боишься, вот в чем дело. Нервы сдали. Давай выйдем на свежий воздух, сядем под деревом и поговорим. Тебе сразу станет лучше.

И, взяв Стива за руку, он хотел было пойти к двери. Но Стив выдернул руку.

– Сейчас мне не станет лучше. Лучше мне станет завтра, когда я не пойду в синагогу на церемонию, в которую не верю.

– Ты не веришь, – как эхо повторил Джозеф, который сам с величайшим трудом перешел от ортодоксального иудаизма к реформаторскому. И вот его внук заявляет ему, что он «не верит».

В комнате повисло молчание. Все чего-то ждали. Дедушка тоже, казалось, вдруг стал меньше, словно усох. Он осмотрел мальчика сверху вниз, от красивой головы до болтающихся шнурков на кроссовках, затем снова поднял глаза к его лицу.

– Тогда скажи мне, – медленно проговорил он, – когда ты пришел к этому великолепному выводу и почему тянул до последней минуты, а не сказал об этом раньше? Тебе захотелось нас помучить?

– Я давно думал об этом. Просто сегодня, когда я возвращался из школы, меня вдруг осенило; я понял, что не смогу через это пройти, вот и все.

Джозеф кивнул и потянулся за стулом.

– Может, ты скажешь мне, какая именно мысль тебя «осенила».

– Я же уже сказал. Я не верю. Ни во что. Потому что Бога нет.

– Понимаю. Бога нет. И ты, Стив Штерн, можешь это доказать.

– А ты не можешь доказать, что он есть. Тебе хочется верить, что он есть, потому что ты старый и боишься смерти.

Подобное замечание в адрес отца привело Айрис в ярость, и вся ее жалость к Стиву мгновенно испарилась.

– Как ты смеешь так разговаривать с дедушкой! – крикнула она.

– Оставь его, Айрис, – сказал Джозеф. – Но Лауре лучше этого не слышать. Лаура, милочка, отнеси печенье на кухню.

Ну конечно, папа боится, что все это окажет на Лауру дурное влияние.

Вмешался Тео, решивший попробовать иной подход.

– Ты грамотный человек, развит не по годам. Я всегда ценил это в тебе, всегда ставил это тебе в заслугу, так? Так вот, ты наверняка слышал о Ницше…

– Да, это он сказал, что Бог умер.

– Верно. Но он имел в виду, что в мире образовалась пустота, вакуум как раз потому, что люди утратили веру во что бы то ни было. И он предсказал, что этот вакуум заполнит зло, к власти придут те, кто не верит ни во что, кроме силы. Фашисты. Он имел в виду, что Бог необходим.

Тео встал на защиту покоя и порядка, на защиту своей семьи и Джозефа тоже. Понимая это, Айрис испытывала чувство благодарности к мужу.

Стив сорвал листок с цветка, стоявшего на рояле, и теперь мял его в руках. Он не нашел, что возразить отцу, и смог лишь повторить то, что уже говорил.

– Но вся эта роскошь не имеет с верой ничего общего. – Он махнул рукой в сторону столовой. – Это же просто светский прием и ничего больше.

– Никакая это не роскошь, – возразила Анна. – Твоя мать – скромная женщина.

– Она и в самом деле такая, – заверил его Тео. – Я бы пригласил оркестр. Твоя мать согласилась только на струнный квартет.

С минуту казалось, что обстановка разрядилась и Стив сдастся. В комнате опять повисло выжидательное молчание.

– Я не могу этого сделать, – сказал наконец Стив.

Айрис пришла в отчаяние. Было почти шесть часов. Она прибегла к уговорам.

– Стив, пожалуйста, мы любим тебя. Ради меня, ради всех нас сделай то, что нужно, не важно, что ты об этом думаешь.