Тринити - Яков Арсенов

Он откладывал, откладывал — успею, мол, еще пригласить, успею, но не успел. «Спазмы» доиграли последние ноты, и бал стал вываливаться на Студенческий бульвар.

Отклеив от вспотевшей стены пару желтых листьев, Реша вышел вслед за Рязановой. Она уходила с праздника одна. «Проводить ее, что ли, без всякой подготовки?» — прикинул он и тут же забраковал мысль. Выражение «в жизни надо срываться» он узнал позднее, от Бирюкова, а сейчас смотрел вслед уходящей в темень непоправимо одинокой девушке и клял себя за нерешительность. Откуда ему было знать, что в таких случаях надо действовать смелее.

Это была та самая Рязанова, которой в сумерках привиделись голые люди и которая скоро станет победительницей конкурса «Краса института».

— Ну что, домой? — подошли к Реше Мурат с Артамоновым в качестве переводчика. — Толчея ужасная на этом дурацком балу!

— Да, сплошной базар, — согласился Реша, глядя в конец бульвара. Теснота подавляла его сильнее, чем других, и больше, чем все остальное.

— Устроили бы этот осенний бал раздельно, по курсам, — поразмыслил вслух Артамонов. — Было бы лучше!

— Видишь ли, бал — это такая штука, которую нельзя дробить, — отклонил идею Реша.

— Тогда бы устроили на натуре, посреди бульвара, — придумал Артамонов, — и стены оформлять не надо.

— И то верно, — согласился Реша. В эту минуту он мог бы согласиться даже с геоцентричностью солнечной системы — настолько был занят своей неудачей.

— Я буду говорить об этом в четвертой Государственной Думе! — сказал Артамонов.

Докурив пачку «Примы», Реша ушел в постель. Сквозь сон донеслось, как в комнату сначала забрел сонный Нинкин в поисках ключа, потом с грохотом вошел Гриншпон, праздничный и довольный, и уже среди ночи приперся Пунктус в поисках Нинкина.

Глава 7

ЧТОБЫ ПОЗНАТЬ ЖИЗНЬ, НУЖНО СЛОМАТЬ НОГУ

Ежегодное отчетно-перевыборное профсоюзное собрание проходило в актовом зале.

Отчитались, как и было положено, потом, как и подобало, переизбрали, после чего заместитель ректора по административно-хозяйственной части занудил про какую-то новую систему эксплуатации жилищных помещений. По завершении он опрометчиво обратился к профсоюзному братству:

— Может быть, кто-то желает выступить?

По опыту лет он знал, что выступить не пожелает никто. Потому что выступать нет никакого смысла. Но в этот раз с последней скамьи поднялся пухлый от природы Фельдман и, пробравшись сквозь тесные ряды профсоюзов, вскарабкался на трибуну. Он вовсе не прочил себя в профсоюзные деятели — в ораторы его вывела постоянная сырость в 540-й комнате.

Фельдман был едва заметен из-за трибуны, и для нормального контакта с залом ему не хватало одного только вставания на цыпочки, так что приходилось постоянно подпрыгивать. За недолгое время учебы Фельдман обнаружил столько несовершенств в бытовом секторе, что никак не мог остановиться. За какой-то баррель мутной воды, просочившейся в его комнату через потолочную щель, он полчаса крыл заместителя ректора по административно-хозяйственной части и прочих причастных к промоине. Его выступление вызвало целый тайфун — такова была мгновенная реакция зала, хотя в принципе публика спешила завершить собрание.

— Сливай кипяток! — услышал он совет заканчивать речь. И народ был прав — текста и так уже было достаточно.

Инвектива Фельдмана получилась настолько убойной, что исключила все последующие прения — возразить на нее и в самом деле было нечем. Фельдман, как спикер всея Руси, взглянул на президиум. По опущенным взорам он понял, что надолго зарекомендовал себя в профсоюзной среде. Осадив свое негодование на самом экстремуме, он покинул сцену. В Риме за такие речи возводили в консулы, а нашего трудника взяли в профбюро института дополнительным рабочим членом.

— Нам такие нужны, — пояснил заместитель ректора, то ли радуясь, то ли улыбаясь. — Пусть борются!

У Фельдмана пошел карьерный рост — ему прочили пост профсоюзного босса. Фельдман не замедлил воспользоваться служебным положением и выбил для себя в штатном расписании профкома полставки сантехника. И тут же на четверть ставки нанял себе в помощники Мата, которому дал в пользование канализацию, как наиболее масштабное и ответственное дело. А себе оставил водопровод и крышу, чтобы лично заняться прорехой.

— Слесарю — слесарево, — пояснил он Мату свое предложение, — а по говну главным будешь ты. Мастерства тебе не занимать!

Мат, как всегда, не нашелся с быстрым ответом, и получилось, что согласился.

Заделать прореху в потолке комнаты до конца учебы Фельдману так и не удалось, поскольку все его рабочее время уходило на рейды по проверке комнат на предмет несданной посуды или чрезмерной перенаселенности приживалами. Боролась эта комиссия и со всякой другой левизной типа устройства временных притонов или мастерских по переливанию отечественного парфюма в западные флаконы с последующим сбытом после насыщения другими запахами.

Эта комиссия, которую возглавлял Фельдман, трясла жилища сотоварищей денно и нощно.

Как-то непогожим вечером в 540-й комнате спетая компания во главе с Матом гоняла бледные чаи по банкам из-под майонеза. Слабо обставленное чаепитие позволяло участникам пялиться на стены и рассматривать портреты, на которых были широко представлены мерины, мулы и другие лошади. Коллекция репродуктивных полотен принадлежала Фельдману. Он говорил, что мечтает стать конезаводчиком. Скорее всего, врал. Но по дружбе такое заяление легко проходило. Тем более что мечтать не вредно.

— Хоть бы, еп-тать, какой кусок халвы, ну, или лимон, что ли, — всосал в себя теплую и постную струю Мат. — А то живот, ну, это, прямо раздувает, мля, от пустоты.

— На днях я обнаружил под кроватью Фельдмана какую-то заначку, сообщил Мукин. — Целостный ящик с какими-то делами. Наверное, кто-то комнаты перепутал и занес предмет не туда.

Компания замерла и перестала хлюпать.

— Показывай, — сказал Пунктус.

— Я давно слежу за этим ящиком, — продолжил Мукин. — Уже месяц стоит. И никто его не трогает.

— А вдруг бомба? — запереживал Нинкин.

— Откуда ей быть? — успокоил его Мукин.

— Да припрятал кто-нибудь, чтобы потом рыбу глушить, — сочинил на ходу Нинкин.

— При чем здесь рыба? — не врубался Мукин.

— Действительно, — согласился Нинкин и спросил: — А сам ящик закрыт?

— Да нет, там есть щель для руки, — доложил Мукин.

— Так давай его сюда! — поторопил его Пунктус. — Рукополагаем тебя открывай!

В ящике оказалось множество пакетиков. После встряски из него покатились всевозможные орехи и сухофрукты. Очищенные грецкие орехи, похожие на человеческий мозг, жареный арахис, кешью, мексиканские орешки — все в приятной и удобной пропорции. Сплошная невидаль! В бумажных кулечках ломтики сушеной дыни, бананов, цельный инжир, курага. Как будто здесь побывал сам начальник ПТО!

— Ничего себе, мля, живем! Полна коробушка, еп-тать, а мы, ну, это… пустой чай распиваем! — промурчал Мат.

— При таких запасах издеваемся над собой! — пристроился к замечанию Нинкин.

Слово за слово — заседатели разметали больше половины неожиданно открывшейся заначки.

— Ай да Мукин, еп-тать, ай да сукин сын! — хвалил Бориса Мат. — Тебе бы, мля, собственно говоря, в сыскном бюро, это… работать, а ты, по сути, в слесари все норовишь. Заниженная самооценка, мля. Однозначно! — на редкость явственно поощрял друга Мат и велел жестом распаковать оставшиеся вкусности.

В комнату постучали. Чаевщики замерли и опять прекратили хлюпать. Дверь открыли молодчики-подростки с подготовительного отделения и впустили председателя комиссии Фельдмана.

— Проверка! — по-деловому коротко сказал Фельдман. — Прошу предъявить тумбочки и шкафы! — начал он сам лично все открывать и проверять. — Отлично. Ничего лишнего. Запасных матрацев и раскладушек в шкафах не вижу, значит, никто из залетных тут не ночует. Так, стены — все пристойно, все в рамочках, — Фельдман выказывал абсолютную непредвзятость и готовился поставить своей комнате самую высокую оценку за порядок и прочее приличие, за что в конце года можно было отхватить небольшую премию в виде новой кровати или даже кассетный магнитофон на батарейках. Проскочив по опорным точкам проверки, он начал уводить комиссию, давая понять, что в комнате, — а то, что это его комната, он никак не обозначал, — в комнате полный порядок и пора двигать дальше.

И тут его взгляд упал на растерзанные кулечки и пакетики от экзотических яств.

— А это где взяли? — спросил он у компании, обомлев.

— Под кроватью нашли. В ящике. Наверное, кто-то случайно оставил, ну, просто комнаты перепутал, — озвучил версию Мукина Пунктус.