Миссия в Москву. Воспоминания доверенного лица президента Рузвельта о советской стране, ее лидерах и народе. Совершенно секретные донесения Белому дому - Джозеф Эдвард Дэвис

НЕОФИЦИАЛЬНАЯ ДИСКУССИЯ ПО ПОВОДУ ДОЛГОВ И КРЕДИТОВ

Совершенно секретно

Сэр!

Народный комиссар внешней торговли Розенгольц пригласил нас 5 февраля на обед в свой загородный дом (дачу). К своему удивлению, мы встретили там маршала Ворошилова, народного комиссара обороны; Микояна, народного комиссара пищевой промышленности; Вышинского, прокурора, который вел недавний процесс над Радеком; и Розова, нового руководителя «Амторга» в Нью-Йорке.

После обеда, за кофе и сигарами, Розенгольц перевел разговор с обсуждения торговли на ситуацию с долгом. Розенгольц заявил, что, по его мнению, «разногласия могут быть урегулированы, если к ним подойти практически; что их правительство не признает морального обязательства выплачивать долг Керенского, но, несмотря на это, он надеется, что вопрос может быть решен; что вопрос о долгах другим странам ставит его правительство в непростое положение; что с Великобританией и Францией они пришли к modus vivendi[18], что делает урегулирование долгов независимым от кредитных ситуаций. Он заявил, что в вопросах, вызывающих разногласия между нашими странами, вероятно, можно было бы применить аналогичный подход, и спросил, есть ли у меня какие-нибудь идеи относительно того, как следует подойти к этому вопросу. На что я ответил, что у меня нет прямых указаний от моего правительства инициировать какие-либо обсуждения долга или разрабатывать какой-либо план. Затем он предложил решить этот вопрос путем переговоров частных лиц с Давидом Розовым как главой «Амторга», а не через Министерство иностранных дел. На это я ответил, что не могу говорить от имени своего правительства, но что обсужу этот вопрос с государственным секретарем и, конечно, хотел бы разузнать побольше о конкретном плане, который они имеют в виду в связи с урегулированием всего вопроса путем подобных частных переговоров. Он заявил, что считает целесообразным, чтобы Розов изучил ситуацию, вернулся в июле и доложил о том, что ему удалось разработать. Я ответил, выражая свое личное мнение, что не вижу ничего плохого в том, чтобы Розов изучил ситуацию, как того пожелает его начальство. Розенгольц настаивал на позиции, которую заняли Франция и Англия, признав свои внутренние трудности и отделив вопрос долга от кредитной ситуации. На это я ответил, что по образованию не дипломат и не могу быть целиком уверен, но моей первой обязанностью было обсудить проблему долга через г-на Литвинова и Министерство иностранных дел, когда тот сочтет нужным поднять этот вопрос со мной, но что, поскольку они являются ответственными членами Совета народных комиссаров и заинтересованы в решении этой проблемы, я буду говорить с ними совершенно откровенно, особенно в связи с тем, что дискуссии начались именно с ними. Затем я заявил, что понимаю те трудности, с которыми сталкиваются государственные деятели обеих стран в силу своеобразных условий, навязанных силами, не зависящими от того, чего мог бы потребовать простой здравый смысл, а именно: возможно, положения закона Джонсона в Соединенных Штатах, которые я подробно объяснил, с одной стороны, и неловкость, которую Россия может испытывать из-за договорных обязательств обращаться со всеми своими должниками так же, как с Соединенными Штатами; но, говоря лично, считаю, что долговое обязательство перед нами имеет для них особое значение в силу специфичных обстоятельств; что в такой ситуации существует весьма важное различие между их отношениями с Англией и Францией и их отношениями с Соединенными Штатами; что их обязательства мешали одинаково относиться ко всем странам-кредиторам и их трудности в этом отношении были им так же хорошо известны до соглашения Литвинова, как и сейчас; что неопровержимым фактом является то, что президент Соединенных Штатов разработал грандиозный план, в то время представлявший большую ценность для советского правительства, и что было заключено джентльменское соглашение с полным знанием фактов с их стороны и на условиях, когда не могло быть никакого недопонимания относительно того, в чем в принципе заключалось то джентльменское соглашение. Я внимательно изучил меморандум джентльменского соглашения, и в нем предусмотрено, что заем должен быть предоставлен либо национальным правительством, либо его гражданами; что вопрос о долге, который может составить 200 млн долларов или более, в масштабах нашей национальной экономики является лишь крохотным пятнышком на огромной стене и что для нас это прежде всего дело принципа, а в остальном мало что значит. Но для них было крайне важно сохранить доверие нашего правительства в выполнимость соглашения; что у нас нет агрессивных милитаристских соседей, угрожающих мирному существованию нашей страны. У нас огромное количество прогрессивных демократических умов, что оказывает большое влияние на мнение либерально настроенных людей по всему миру. Это может в определенный период в будущем иметь неоценимое значение для России. Как человек, разделяющий гуманитарные порывы и цели русского народа, лично я чувствую себя вынужденным отметить, что, на мой взгляд, было бы очень жаль, если бы советское правительство позволило какому-либо облаку омрачить то доверие, которое мое правительство испытывает к честности и добропорядочности людей, которые ведут здесь дела. Это, как мне кажется, особенно верно, потому что в мире среди руководителей великих стран, пожалуй, не отыскать таких, которые с такой симпатией относились бы к фундаментальным гуманитарным целям русского народа, как это делают президент Рузвельт и государственный секретарь Халл; что было бы весьма печально, если бы советское правительство допустило ситуацию, которая могла бы ослабить или разрушить их уверенность в честности русского руководства; что по своей важности финансовые задолженности и деловые аспекты просто меркнут на фоне столь принципиального вопроса. На это Ворошилов ответил, что речь идет о сравнительно небольшой сумме и что вопрос должен быть, в принципе, решен, нужно просто найти выход. Он сказал, что ценит величие и благородство президента Соединенных Штатов и что в моих словах заключена большая сила. Затем он заявил, что, хотя и является другом посла Буллита, все же считает, что многие трудности создал именно он. На это я сразу же ответил, причем в совершенно определенных выражениях, что испытываю величайшее восхищение послом Буллитом, знаю его как сильного, прямого человека, который ведет дела добросовестно и с верой в то, что взятые обязательства будут выполнены в том духе, в котором они были приняты, и что важным фактом является существование необходимых условий, а не их причины. Розенгольц также предположил, что в определенных кругах Государственного департамента существует серьезная оппозиция выработке любого соглашения с Россией, и спросил, правда ли это. Я ответил, что не считаю это правдой; что ничего подобного для себя не обнаружил; что такая правда может исходить откуда-нибудь из глубин Министерства иностранных дел России, там могут быть люди, крайне враждебные американскому правительству как представителю столь ненавистного им капиталистического