Модерный национализм. Глобальные катастрофы и как от них защититься - Виктор Тимченко

Всё это так.

Но, во-первых, насколько далёкими были эти народности, издревле живущие рядом друг с другом, населяя территорию современной Франции? И, во-вторых, не происходило ли создание всех более-менее крупных (по размерам, а не по значению!) наций слиянием воедино различных народностей, которые когда-то были племенами, а ещё раньше кланами, семьями?

Этническая идентичность не является препятствием для идентичности национальной, а суть её компонент. Поэтому национальная идентичность, с одной стороны, требует наличия этнических корней, из которых она питается, а с другой стороны, является обрамлением сочетания этнического разнообразия – при значительной трансэтнической конгруэнтности – в национальном. Таким образом, этническое многообразие и национальную общность можно рассматривать как две стороны одной медали.

Что с того, что д'Артаньян у Дюма был гасконцем? Он уже тогда был и гасконцем, и французом, служил верой и правдой французскому королю (скорее королеве). Да и нынешних итальянцев можно делить, как прежде, на венецианцев, флорентийцев или неаполитанцев, которые раньше тоже считались «нациями». Что с того, что французы, до появления литературного французского языка, говорили на разных диалектах, которые сохранились до сих пор? Во всех нациях, какими бы этнически чистыми они ни были, существуют региональные говоры, которые, как чистые ручьи, вливаются в мощную нормированную языковую реку всей нации и одновременно питают её. В «Пигмалионе» Бернарда Шоу профессор фонетики Генри Хиггинс так рассказывал о своих способностях, похожих на цирковой фокус: «Фонетика и ещё раз фонетика. Наука о произношении. Моя профессия и моя страсть. Ирландца или йоркширца легко узнать по акценту. Но я могу определить место рождения человека с точностью до шести миль, а в Лондоне – до двух улиц».

Так же и в немецком языке существуют диалекты – баварский, бадский, берлинский, платтдойч, кёлш, пфальцкий, саксонский. Внутри самого саксонского можно выделить региональные подгруппы, и знатоки этого диалекта безошибочно определяют место, где человек вырос и живёт. Но всё это не мешает представителям бывших мелких княжеств и королевств называть себя немцами.

Во Франции диалекты (или региональные языки, наречия, региолекты…) не представляют исключения: все они (как и в Германии, в Украине, в Испании…) имеют одну и ту же грамматическую основу, большой общий словарный запас, и, что самое главное, носители диалектов могут в основном (хотя и не без напряжения) понимать друг друга.

Поскольку вопрос нации – это вопрос, в частности, самоидентичности, то можно сказать, что сначала человек идентифицировал себя с кланом, семьёй, затем – с племенем, впоследствии он стал гасконцем, а уже потом французом. Нация формировалась из людей, которые распространяли свою идентичность на всё большую и большую территорию.

Каждому наблюдателю очевидна разница между французской и американской (США) нацией: во французской нации объединились в одно целое народы, близкие по территории проживания, по языку, по культуре, по историческому наследию, по религии (католики и протестанты – христиане, и мы говорим не о тождестве, а лишь о близости), по темпераменту, традициям, кулинарным предпочтениям. Объединённые в одну нацию американцы США никогда не жили рядом. Они говорили (и говорят) на разных языках, исповедуют разные религии, различаются цветом кожи, менталитетом, привязанностями в питании, одежде, традициях – нет ни одной сферы человеческой жизни, в которой среди объединённых в американскую нацию этносов не было бы разницы.

На чём же держится политическая нация?

Самый первый, но не всегда самый надёжный способ – удержание единства нации силой. В национальном «браке по любви», как во всякой семье, когда-нибудь всё же начинаются распри, в частности на национальной почве. Характерный пример применения силы – непрекращающаяся война в Ольстере. В Северной Ирландии, юридически относящейся к Великобритании, ирландцы уже около тысячи лет ведут войну за своё отделение. Лондон подавляет – пока успешно – эти сепаратистские устремления.

Одной из разновидностей силы является юридическая сила, сила закона. Элита страны принимает такие законы, которые позволяют ей удерживать нацию в единстве, жестоко наказывая каждого за попытку сепаратизма.

Второй мощный рычаг – экономика. В экономически процветающей стране удерживать этносы в повиновении значительно легче, чем в стране проголодавшейся. «От добра добра не ищут», – гласит поговорка. Поэтому в стране, где люди экономически преуспевают, они в основном закрывают глаза на свою этническую идентичность и, как правило, отбрасывают всякие мысли об отделении, создании своего национального государства и т. п. Пример США – типичный. В стране с одним из самых высоких в мире жизненным уровнем этнические пропасти пока ещё просто «заваливаются» долларами. Национальные катаклизмы обостряются, если у них появляется экономическая подоплека. Каждый «хлебный» или «соляной» бунт может перерасти в национально-освободительный.

Ещё одна бечёвка для связывания в один пучок отдельных хворостинок – мораль. Элиты навязывают всем гражданам общества одну, господствующую, мораль, которая обеспечивает, во-первых, господство самих этих элит, а во-вторых, прочность нации как залог территориального единства страны. В неграмотном и малокультурном обществе такими путами является религиозная мораль. Покорение Америки, Африки или Австралии осуществлялось мечом и крестом. Миссионеры оправдывали колонизаторов, колонизаторы защищали миссионеров. Внедрение (силой, подкупом, хитростью, лестью, коварством…) одной господствующей, государственной религии было и остаётся одним из методов закрепощения народов. Христианство, например, в любой его разновидности, всегда проповедовало повиновение, осуждая мятеж, восстание.

Политическая нация может оставаться прочной и по идеологическим мотивам. Если (воспитанный элитой в своих интересах) рядовой гражданин считает роль своей нации исключительной, своё правительство прогрессивным, если он гордится (экономическими, военными, политическими, техническими, научными…) достижениями своей нации, если у страны блестящий имидж, а ценности, которые она исповедует, считаются высокими, если она является «магнитом», притягивающим к ней как политические силы, так и граждан других стран, когда под её военным «зонтиком» ищут убежища другие страны, тогда у такой политической нации резко снижается риск этнических беспорядков.

Ни один из этих инструментов цементирования политической нации не существует отдельно, в политике это всегда смесь методов и способов – и силы, и экономики, и морали, и идеологии. Когда один или несколько из этих инструментов перестают работать, то непременно, с обязательностью физического закона, появляется риск бунта. Не случайно крупнейшие этнические выступления в США пришлись на время проигранной во Вьетнаме войны.

Из этого можно сделать вывод, что политическая нация априори слабее нации этнодоминантной, поскольку всегда имеет на этнических стыках большой конфликтный потенциал.

Язык

В средневековой Европе не было официальных народных языков. Интеллектуалы, высший свет европейских стран говорили на иностранных. Языком всех языков, прежде всего письменным, была латынь. В университетах если и изучали грамматику, то это была латинская грамматика, учёные широко пользовались ею. Латинский был языком Библии и языком литургии. Паства веками не понимала своего пастыря. Существовало понятие культурного языка. В Восточной Европе говорили на немецком, французском, английском, а не на польском, чешском, русском, литовском, эстонском. Нанимали иностранных гувернанток, которые учили детей иностранному «прононсу». Народная речь, если и существовала письменно, то никакими правилами не регулировалась, а произношение не было зафиксировано в словарях. Поэтому не было «правильного» или «неправильного» языка – если нет точки отсчёта, то нет и отклонения от неё.

Стандартизация языка, его изучение шли параллельно с развитием других наук, их начало датируют ХVІІІ веком. Толчком к нормализации народного языка стало стремление к образованию национального государства. Общий язык нужен был в едином государстве прежде всего для функционирования экономики и аппарата управления; властители хотели, чтобы их законы все правильно понимали. Единое национальное государство нуждалось в общей грамматике.

Народный язык поддержало и общество. С усилением национальной самоидентификации в конце XVIII века в мире начало распространяться мнение, что люди должны не только дома, но и в обществе говорить на родном языке, получать образование на этом языке, читать и писать на нём. Прозаики, драматурги, поэты, учёные стали интересоваться национальной культурой, проявлять интерес к устному народному творчеству, способствовали развитию национального языка, популяризировали национальную историю. Не только культура влияла на нацию, но и нация влияла на культуру: национальные элементы стали появляться в народных сказках, архитектурном стиле, одежде. Иногда какой-то один говор начинал завоёвывать всё большую территорию своих носителей, в другом случае в новый национальный язык интегрировалось несколько диалектов, которые имели большой трансэтнический языковой «общий знаменатель».