Не искавшие приключений (СИ) - Яблоня Дикая

Покидая Вороний остров, я уговаривала мигрень отстать и в тоже время прикидывала, успею ли до дождя на омнибус. День-другой, как по календарю осень, но осени плевать на заявленный в туристических буклетах "мягкий морской климат" Бергюза. От ее дождя не сбежать по лужам, весело жертвуя туфлями. Этот дождь станет гнать тебя, пока не укроешься под родной крышей, вцепившись в чашку с горячим чаем, и сочувствуя тем, кто своей чашки еще не достиг.

Только пять или шесть девушек направились к правобережному мосту. Остальные, как и я, шли на левобережный. Меня ничуть не удивило, когда посреди моста в спину прилетела реплика Люути. Что удивило, так это содержание реплики — даже мигрень поутихла от удивления.

— Эй, училка. Зонтик.

— Есть! — рапортовала я Ее Хамскому Величеству, отсалютовав отцовским зонтом.

— Не то, — Люути догнала меня и указала вперед. — На ее зонтик посмотри.

Впереди, шагах в тридцати, шла незнакомка из столовой. В хорошем, очень элегантном пальто, модных туфельках, соответствующих погоде, и… с летним зонтиком. Кружевным бежевым зонтиком, который спасет от дождя лишь чуть хуже, чем дырявое сито.

А вот это уже было интересно. Или, по крайней мере, весьма забавно.

— Как думаешь, почему? — у Люути определенно был дар вкладывать презрение в самые нейтральные слова. Я поняла, что без конца защищать незнакомку просто не в состоянии. Как, впрочем, и бесконечно отшучиваться.

— Предлагаю варианты: она торопилась и взяла зонт по ошибке, она жутко закаленная и не боится простыть, или она — редкостная дура и не различает дождь и вёдро. Выбирай, что смешнее.

— Это ты, училка — дура, — усмехнулась в ответ Люути. Усмехнулась так искренне-дружелюбно, что я решила до поры, до времени не обижаться. — Дура ты доверчивая, видишь в людях хорошее, где его нет. А она, — уровень яда в голосе Люути возрос геометрически. — дрянь испорченная. Круглый год носит зонтик от солнца, чтоб дать понять остальным девчонкам: дождь ей не страшен, ведь по щелчку ее пальцев любой богатый господин поймает красотке экипаж, — и, поскольку в этот раз я не ринулась защищать незнакомку, обвинения завершились разгромным:

— А еще она красится!

Дедуктивные рассуждения северянки впору было вкладывать в уста персонажей Карнеолы Миллер. Глубоко задумавшись над ними, я перешла мост, отправилась дальше и… благополучно прошагала мимо остановки омнибуса. Проклятая привычка погружаться в собственные мысли! Причем прошагала так далеко, что единственно-разумным оставалось идти вперед, к следующей остановке. Не ближний путь, да еще под зарядившим дождем.

— Чертова Люути. Чертова… незнакомка?

Фигурка с бежевым зонтом под мышкой петляла меж торопливых прохожих, уворачиваясь от брызг и лихих двуколесок почтальонов и полицейских. Ловить экипаж она явно не собиралась и щелкать пальцами — тоже. Несколько раз девушка оглянулась, словно опасаясь слежки. Или это я рехнулась на почве любви к детективам? Если нет, тогда почему я иду вслед за ней? Не потому ли, что она только что юркнула в подозрительный узенький переулок, где хорошо одетым барышням делать просто нечего?

Переулок вывел к мосту через Бергезе. Перейдя его, незнакомка углубилась в рабочие кварталы.

Если взглянуть на Бергюз с высоты птичьего полета, он покажется красочным, вот только краски распределились весьма неравномерно. Левый берег — почти что весь светлый: серые, бежевые, изредка — голубые дома под иссиня-серой сланцевой черепицей. Сдержанность, элегантность, респектабельность. И никаких фабрик поблизости: кто станет строить светлый дом, если копоть и смог замарают его меньше, чем за неделю?

В рабочих кварталах правобережья дома не красили и не красят вовсе, но и они не обделены цветом. Очень кстати пришлась мода на красный кирпич с гордым именем "глорианская" — в честь королевы туманников Глории: королева славилась своей практичностью и любовью к темной одежде. Издалека багровые правобережные кварталы выглядят просто-напросто жутко, наводя на мысли о чудищах с содранной кожей.

Впрочем, оказаться без сопровождающего вблизи этих домов было тоже слегка страшновато. Не без труда поспевая за длинноногой незнакомкой, я принялась сочинять себе легенду — так, на всякий случай. Кем бы я могла здесь быть? Точно не прачкой и не фабричной работницей — руки выдадут моментально. Ладно, как говорила госпожа Циник: лучшая ложь — подредактированная правда, так что буду якобы местная школьная учительница. Одежда у меня вполне подходящая. Интересно, какое у них тут жалование? А еще более интересно — когда же наконец мы хоть куда-нибудь придем?

Посмотрев вдаль, я вздрогнула и невольно споткнулась.

Нет. Нет-нет-нет! Пожалуйста, давай, ты свернешь куда-нибудь в сторону, а?! Куда угодно, хоть на кладбище!

Незнакомка, не вняв моим мыслям, продолжала идти к Белому Храму.

Когда-то характеристика "Белый" не звучала жестокой насмешкой. Когда-то ее не было вовсе — была просто Базилика Сущего. Крупнейший, старейший и прекраснейший храм Бергюза гордо возвышался в центре ландрийской столицы. Все эти "когда-то" относятся к довоенному времени. Существует немало легенд, в которых неизменно фигурируют люди, пытавшиеся укрыться от врага в храме и беспощадно убитые. Особой нужды в этих легендах нет — один только вид храма пугает лучше всякой истории. Формально это руины. Фактически… Каким образом белесые, в черных подтеках обломки центрального нефа все еще держатся друг за друга над пропастью в несколько этажей? Почему купол до сих пор не обрушился, хотя выглядит, словно скорлупа гигантского яйца, по которому стукнул ложкой оголодавший великан? Обезглавленная статуя Матери Сущего накренилась в своей нише над главным входом и висит под таким немыслимым углом, что даже маги не берутся найти объяснение.

В послевоенные годы появились новые "когда-то". Когда-то строительные мародеры пытались забрать из развалин уцелевшие кирпичи и балки — те, что мирно лежат, а не перемещаются, едва отвернешься — но быстро усвоили, что риск того не стоит. Когда-то храм пытались снести, и пытались неоднократно. К историям о сгинувших людях прибавилось несколько новых. Реставрацию храм тоже отверг.

Теперь архитектурный кадавр возвышается посреди пустыря, на который не заходят даже бродячие псы. Но пустырь не может быть бесконечным. Всем нужно где-то жить. Дома по соседству с пустырем не имеют в повернутых к храму стенах ни дверей, ни окон. Обитатели этих трущоб никогда не сознаются, что живут в них. И дело вовсе не в гордости — гордости тут не и в помине, зато суеверного ужаса — хоть отбавляй.

Не описать словами, какое я испытала облегчение, когда незнакомка наконец-то свернула. А в списке загадок стало на одну меньше: не удивительно, что человек скрывает, где живет, если до проклятых руин — всего два-три квартала.

Ее дом даже не был кирпичным — багровые оттенки закончились квартал назад, и началась серость обглоданного приморскими ветрами дерева. Дома по соседству были такими же — обветшалыми и унылыми. Еще не трущобы. Уже их первые признаки. Но, вопреки описаниям в читанных мною романах, они не подпирали друг друга, напротив — словно бы сторонились с печальной брезгливостью.

Дом незнакомки стоял в глубине двора: двухэтажная постройка в два крыла под прямым углом друг к другу и с крытым балконом по всей длине здания: все та же "глорианская" архитектура, но с маленькой, насквозь лживой особенностью. У каждой квартиры дверь выходит на галерею. У каждой семьи появляется иллюзия собственного дома. Появляется и тут же исчезает, лишь стоит взглянуть на облезлую будку рядом с домом — единственную уборную на десяток семей. Возле будки парочка взъерошенных куриц ковыряла землю с целеустремленностью завзятых археологов. Довершала картину видавшая виды скамейка и более чем скромная клумба: кустик золотых шаров да несколько розовых астр, робкий вызов окружающей серости. И абсолютно безуспешный.