Не искавшие приключений (СИ) - Яблоня Дикая

Не так, чтобы очень, но все же давно, перед Томасом предстала маленькая девочка, которую привел в замок отец. Готовилась девочка долго, и была уверена, что ворон не отыщет у нее изъянов. Ворон окинул нарядную гостью пасмурным взглядом и буркнул:

— Замар-рашка!

По сей день удивляюсь, почему я тогда не разревелась. Наверное, забыла от удивления, как рыдать. Два дня мама, няня и я искали причину столь сурового вердикта. И нашли — крошечное пятнышко на подоле платья. "Интересно, к чему ворон придерется сегодня?.." — размышляя так, я вошла в калитку особого дворика. Талисман замка восседал на персональном дереве, охраняемый персональным гвардейцем.

— Жер-ртва ур-рагана! — выдал мне Злобный Томас, едва завидев. На сей раз он не смог меня впечатлить: спасая костюм, я подпортила прическу и знала об этом. Удивило другое: рядом с Томасом сидел еще один ворон. Он был поменьше, а звали его, судя по табличке, Злобный Томас Тринадцатый, стажер.

— Проходили собеседование, господин стажер? — не сдержала я улыбку. Кивнула птицам и пошла обратно.

— Бер-регись, пр-равдолюбка чер-ртова! — раздалось у меня за спиной. Я вздрогнула и обернулась. Томас-стажер разразился карканьем, похожим на хохот.

— Извиняюсь за недоразумение, барышня, — гвардеец был растерян почти так же, как я. — Раньше Тринадцатый с гостями не заговаривал. Да и не положено ему.

— Дурацкий ворон. Дурацкий день. Дурацкая затея…

Кажется, я бормотала это вслух, пока шла, вглядываясь в указатели. Чрезвычайно любезно было со стороны моих потенциальных нанимателей позаботиться о табличках со стрелками и надписями "Для соискателей". Привели они, разумеется, не к главным дверям Палаты эрлов, и слава Сущему — в главные, я, наверное, вообще не посмела сунуться. Тревога навалилась, заставив плечи поникнуть, едва я вошла в здание. Возникло отчетливое ощущение: все, что я сейчас делаю, не доведет до добра. Я влепила себе мысленную оплеуху, натянула на лицо непринужденную улыбку и отдала клерку за стойкой приглашение.

— Паспорт, будьте любезны.

Абсолютно безобидная фраза, а прозвучала, как приговор, обещающий минимум каторжные работы. Чего мне отчаянно хотелось, так это чтобы кто-нибудь влепил мне оплеуху не мысленную, а реальную. Желательно — направив ею к входной двери. Но вместо оплеухи пожилой клерк с пустым лицом выдал мне лишь паспорт, а еще — маленькую карточку с номером. Жест клерка, такой же невыразительный, как его лицо, указал на ряд стульев для ожидающих.

О, боги! Большая часть соискательниц распрощалась со средней школой если не сегодня, то самое большее — на той неделе. Почти все девочки пришли с родителями. "Старух" вроде меня в очереди оказалось всего две. Кстати! А почему, собственно, здесь очередь? Вот уж не думала, что проверку машинописных навыков проводят индивидуально. Или соискателей так много, что здесь очередь для групп?

— Какой у вас номер, милочка? Двенадцатый? Счастливое число, — улыбнулась одна из заботливых мамаш, взглянув на мою карточку. — Присаживайтесь. Вы к правдовидцу сразу за нами.

Свободный стул оказался рядом очень кстати — колени предательски подкосились.

На целителей подают в суд очень редко, и тому еcть простое объяснение. То самое, которое со времен окончания Второй Магической годится едва ли ни для всего: Закон Маятника. Бессмысленно судиться с тем, кто, допустив фатальную ошибку, и так наверняка пострадает не меньше, чем пациент. Хуже чем целителю будет только его фамилиару.

И для каждого закона, разумеется, существуют исключения. Даже для Закона, который все, от мала до велика, ухитряются произносить с большой буквы. Мои родители девять месяцев ждали сына. Целительница, предсказавшая пол ребенка, ошиблась. Плохо ей от этого не было — в суд на нее не подали. Родители никогда не сожалели, что обрели дочь — я бы заметила ложь — даже не смотря на то, что больше детей иметь они не могли. Но кое-что все же пошло не так. Иногда в моей жизни бывают моменты, когда опускаются руки, и единственный выход — обвинить ту пресловутую старушенцию. Из-за которой мой отец ждал сына. Из-за которой разговаривал со мной, как с сыном: о политике, о войне, о своей работе — всем том, что светской барышне знать не положено в принципе. Из-за которой я слишком часто веду себя, мягко говоря, неподобающе.

Другой человек, говоривший со мной и прочими студентками на недевичьи темы, — преподавательница науки о поведении.

Что бы сказал сейчас отец?

— Ты по своей воле влезла в эту авантюру, так имей смелость идти до конца.

Что бы посоветовала госпожа Цинтия Викс?

— Убрать руку с шеи. Рука на шее — признак вины! Неосознанное касание ушей и носа — признание во лжи! Куда ты смотришь остекленелыми глазами?! Ну-ка, сделай нормальный, уверенный взгляд!

— Двенадцатый номер.

— Здесь!

Колени больше не дрожат. И ладони почти не влажные, хотя вытереть их все же не помешает.

Правдовидец выглядел старше меня лет на пять, но в его каштановых волосах уже поблескивала седина, а между бровей и под глазами залегли морщины. Вот она — расплата за высокий уровень способности. И это при том, что работает такой маг не более часа подряд — дольше просто невозможно из-за головной боли.

— Вы любите мороженое?

— Э… Да.

"Та-а-ак. Началось. Это, если не ошибаюсь, был калибровочный вопрос."

— Вашей фамилии нет в списке претендентов.

Едва не сорвавшийся ответ "И вам — доброго дня!" означал, что паника снова брала верх.

— Совершенно верно, — я сдержанно кивнула.

Правдовидец посмотрел мне в глаза. Не было сомнений, что сейчас он работал со мной, что называется, на полную свою мощь. Мое будущее зависело от следующего вопроса. На виске молодого человека едва заметно подергивалась жилка. Он устал. Очень устал вглядываться в однообразные девчачьи физиономии, выискивая потенциально опасных личностей.

— Где вы взяли приглашение?

От облегчения захотелось перегнуться через стол и расцеловать бедолагу. Определенно, сказалась его усталость. Спроси он "Кто дал вам приглашение?", и — здравствуйте, проблемы, и для меня, и для Риски.

— В парке.

— Поясните.

— В парке Института Прикладной Магии. Полагаю, вы знаете, известном также, — я чуть-чуть подалась вперед и доверительно понизила голос, — как Обнимашки. Я имела смелость присвоить пропуск потому что: во-первых — мне нужна работа, во-вторых — считаю, что человек, потерявший столь важный документ в Обнимашках, его не заслуживает, и в третьих — я хорошо владею навыками машинописи. Рекомендации предыдущего нанимателя у меня с…

— Достаточно, — правдовидец вяло махнул рукой. — Вам — в ту дверь. И позовите следующего, будьте любезны, — бедолага достал из кармана пиджака баночку с ароматной мазью и принялся втирать ее в виски, а я наградила себя очередной мысленной оплеухой, чтобы согнать с лица преждевременную радость.

Хотя, если уж на то пошло, кое-какие права у меня на нее были — я так и не сказала ни слова лжи.

И все оказалось напрасно.

Когда выполненное задание пошла сдавать десятая девушка из тринадцати, я еще на что-то надеялась. Когда нас осталось две, я не надеялась уже ни на что. Когда боковым зрением я уловила, что последняя из уже-не-конкуренток поднимается с места, я вскочила и бросилась к столу приемной комиссии. Лист с распечатанным заданием, стремительно покинув машинку, не порвался лишь чудом. Но — быть последней? Даже в безрезультатном испытании это слишком унизительно.

— Что. Это. Такое?

Глава приемной комиссии госпожа Майе' — высокая худощавая дама в строгом коричневом платье — разглядывала вовсе не распечатку. В длинных, желтоватых от никотина пальцах она вертела… О, боги! Правду говорят: учитель — не профессия, учитель — диагноз. Но разве моя вина, что для распечатки мне выдали чудовищно безграмотный образец, написанный нечитабельным почерком? Исправления на образце я сделала неосознанно. Ой-ей. Еще и "неуд" внизу влепила

— А это здесь зачем?