Не искавшие приключений (СИ) - Яблоня Дикая

Но лично я предпочитаю старую добрую классику.

— Пастой не пользуюсь, извини.

Подпевалы дружно шарахнулись, когда я аккуратным движением достала из сумочки отцовскую бритву. Люути, надо отдать ей должное, даже бровью не повела:

— Что, училка, после первой же опечатки перережешь себе глотку?

Девицы угодливо захихикали.

— Гм. Тоже вариант, но я — небольшой поклонник экстрима. Паста и бумага почти никогда не совпадают по цвету полностью. Для рядовых документов заплатки допустимы, но важный придется переделывать. В то же время следует учесть, что бумага — волокнистый материал и…

— Брысь! — приказала Люути девицам. Те испарились почти моментально. Взгляд маленьких колючих глазок метнулся с лезвия на меня и обратно. Северянка сложила два и два очень быстро.

— Нужен определенный навык, — на всякий случай пояснила я. — чтобы снять только верхний слой, а не прорезать дыру. Аккуратность и точность.

— Другим не рассказывай! — буркнула Люути. Сделав пару шагов к двери обернулась и мотнула головой:

— Пошли, покажу, где столовая. Хотела б я знать, — добавила она уже на лестнице. — как ты прошла с бритвой мимо охраны?

"Эээ… Что бы такого умного ей ответить?" А ответить-то было и нечего — прошла, и все. Может быть, потому что еще в колледже наловчилась орудовать бритвой как ластиком и думала о ней как о канцелярской принадлежности?

— Знаешь, — моя улыбка была настолько незамутненно-искренней, что давешнего правдовидца, наверное, стошнило бы, — у меня дома есть еще. Бери эту себе, не стесняйся.

Столовая младших служащих располагалась в подвале. Спускаясь все ниже и ниже по лестнице, я размышляла, каким был подвал Равенстена до поворота карьеры. Была ли там пыточная? Лаборатория магов? Оружейный склад? Увы, никаких подсказок в пути не попалось. Глаз зацепился лишь за пару незамысловатых плакатов с требованием соблюдать тишину и один очень замысловатый план эвакуации.

Внутри нас ждали низкие сводчатые потолки и крошечные окошки под ними. А еще — новейшие газовые лампы, скучные белые скатерти и приятный запах свежей выпечки. Фантазии о магах и воинах испарились. Осталась лишь чопорная реальность.

Но, сколько бы плакаты ни требовали от младших клерков тишины, за столами об этом правиле все позабыли. Получив тарелки с незатейливым супом-пюре и жареной картошкой, машинистки собрались в несколько весело щебечущих групп, и тут я вдруг обнаружила себя в группе номер один. Что еще хуже, Люути демонстративно спихнула одну из подпевал со стула рядом с собой. Бывшая фаворитка уступила место безропотно, хотя ее красноречивый взгляд желал мне провалиться подвалов эдак на десять. Меньше всего я мечтала о столь сомнительной чести, больше всего — найти тихий угол, поесть в одиночестве и забыть о треске машинок. Но, даже решись я плевать на дружбу с негласным лидером, последний укромный уголок к этому времени заняли. И, похоже, неспроста он пустовал так долго, дожидаясь своего завсегдатая. Светловолосая девушка в строгом, но элегантном платье контрастировала с остальными, как солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь окна подвала — с унылыми лампами. Странное дело: ни яркого модного наряда, ни вызывающего поведения — все было скромно, но в то же время давало понять: этот человек — особенный.

— Шлюха! — презрительно бросила Люути, проследив за моим взглядом. — Личная машинистка Канцлера, — пояснила она, заметив мое удивление, и снова уткнулась в тарелку с картошкой. Слова прозвучали столь категорично — хоть в справочник синонимов заноси.

Здравый смысл подсказывал не спорить с тем, кто явно знает все лучше меня — хотя бы потому что давно здесь работает. Призрак мигрени велел заткнуться и оглохнуть до конца перерыва. Логика предложила ограничиться невнятным "Гм". Я открыла рот. Способность в жалкие четыре и две десятых нахально этим воспользовалась.

— Она не шлюха.

Механизм челюстей Люути, безжалостно перемалывавший картошку, дал сбой. За столом стало до неуютного тихо.

— Ты же не станешь утверждать, что сам Канцлер вот так запросто нанимает на работу шлюх, — как можно естественнее пожала я плечами, обращаясь к собственной ложке.

— А кто ж она?! — возмутилась Люути громко, но все же — недостаточно громко для тирана, которому посмели возразить. Упоминание Канцлера явно пришлось кстати. Но сдаваться без борьбы Люути не собиралась. Дернув мой рукав, так что я волей-неволей придвинулась ближе, она обдала мне ухо доверительно-картофельным шепотом:

— Почему, ты думаешь, красотку без рода-племени взяли на эту должность?! Шепот явно предназначался всей свите, а не мне одной. Свита одобрительно забормотала. Логика, до сего момента скорбно молчавшая, подсказала, что пора все свести к шутке:

— Ну-у-у… — я наконец перестала общаться с ложкой и обернулась к Ее Негласному Величеству. — Красота — понятие крайне относительное. Попалось мне как-то в журнале "Путешественник", что измененные архипелага Калиди наикрасивейшей считают деву… — прервавшись, я на всякий случай оглядела физиономию Люути. — …у которой больше всего колец в носу. Это какой нос надо иметь, чтобы стать машинисткой их начальства?! — закончила я тоном конферансье из мюзик-холла.

Моргнув пару раз, Люути заухала, словно довольная сова. Остальные девушки тоже засмеялись, и, похоже, только я заметила, как вздрогнула от этого смеха незнакомка в углу.

До конца обеда никто больше не вспоминал ни дикарей, ни шлюх, зато очень и очень много — Его Сиятельство Канцлера. Верь я в приметы чуть сильнее — не сомневалась бы, что глава ландрийского правительства икает по нашей милости, не переставая, и его преемник — тоже. Всё — от новых вакансий в канцелярии до ужесточенного контроля в порту, а также флаги на улицах и площадях — все подчинялось единой цели: достойно проводить Канцлера прежнего и приветствовать нового. Причем не далее, как сегодня вечером.

— Мы должны быть благодарны политикам — они четвертый век не допускают новую Войну, — говорил мне отец. — Мы должны держаться от политиков как можно дальше — они пожертвуют ради мира собственными детьми, что уж говорить о чужих, — добавлял отец, печально усмехаясь.

Приятно было обнаружить, что девушки вокруг меня — реалистки, а не великовозрастные дуры. Никого из них не волновал цвет глаз будущего правителя, зато практически всех — подорожают ли под зиму дрова и уголь при новой власти.

— Как считаете: нам велят построиться во дворе, чтобы приветствовать хозяина? — робко спросила Мышка, когда тема дров себя исчерпала.

Люути наградила ее тяжелым взглядом и фыркнула: "Кто мы по-твоему — горничные?", вложив в последнее слово столько презрения, что горничным всего мира следовало обидеться. Бедная Мышка покраснела и дернулась, словно хотела спрятаться под стол, я же взглянула на Люути по-новому. Ее презрение предназначалось не Мышке или абстрактным горничным, но всему миру в целом. Так она выражала гордость. Прямолинейно, на грани откровенного хамства, северянка гордилась тем, чего достигла, причем собственными силами — здесь моего уровня способности вполне хватало. Если кто из нас и был пресловутой девчонкой без рода-племени, так это Люути.

Впрочем, красивее — ни внешне, ни внутренне — cеверянка от этого в моих глазах не стала. Я невольно огляделась, ища светловолосую незнакомку, но той уже и след простыл.

Младших клерков не заставили строиться во дворе, хотя в глубине души я была не против — из чистого любопытства, конечно. Но и пораньше в честь знаменательного события не отпустили: обычный рабочий день, обычная рутина, и — увы — мигрень к концу рабочего дня, грозившая стать обычной. Единственным разнообразием стал миг, когда по замку во второй раз пронесся женский визг. Вот только на этот раз, в отличие от прошлого, в нем было не отчаянье, а радость: такой себе боевой клич в четвертой октаве. Госпожа Колотушка досадливо скривилась, а девушки беззвучно хихикнули.