Небо земных надежд - Нонна Орешина

Процедура эта повторялась не единожды, и тетя Клава, что-то заподозрив, каждый раз входила в комнату, сверлила взглядом Мишку, но при Димке сына не ругала. Она была широколицей и объемистой, не то, что стройная Димкина мама, – ту ветром снесет, если он посильнее подует, как любит шутить соседка Наталия Львовна.

– Чего шибошитесь? – у тети Клавы и голос подстать фигуре. – А, это ты, Дима… Отец сегодня летает? Рад, поди… Это моему Петруше, как полеты, мороки больше. Да все на ветру, да в стужу… Радикулит уже нажил…

– Димке позвонить надо, – Мишка привык к материнским причитаниям, не слишком с ней церемонится, считая себя в отсутствие отца главным в доме.

– Звони, раз надо, – улыбнувшись, тетя Клава выплыла в кухню, где у нее стояла электроплита, и постоянно что-то варилось. Мишка вышел в сени.

Димка не спеша набрал номер. Когда мама ответила, доложил о состоянии дел в супермаркете, вернее, отсутствие таковых, и пообещал, что на этот раз вернется домой засветло.

В доме у Васечкиных было расслабляюще уютно, а потому, скинув куртку, Димка присел рядом с Петей и Павликом и начал помогать близняшкам складывать бумажный кораблик. Но вскоре появился Мишка. Он переоделся в старую отцовскую куртку, засаленную, с облезлым воротником, но еще достаточно теплую. На плече его висела противогазная сумка, где хранился слесарный инструмент, позаимствованный у отца скорее всего без его ведома.

На улице было по-прежнему солнечно, ветрено и морозно, но Димке показалось, что потеплело. Или стало жарко от одной только мысли о том, куда они идут? Он давно знал, чем занимается Мишка, догадывался, откуда у него деньги, но ни о чем детально не расспрашивал, понимая, что, узнав все подробно, станет как бы соучастником. А за это…

– Ничего за это не будет, – Мишке не сложно понять направление мыслей друга. – Знаешь, сколько взрослых там ошивается? И какие барыши гребут… Мне бы напрямую на заказчиков из Читы выйти, а то Фомич – жмот, за лишний рубль удавится.

Димка не спросил, кто такой Фомич. Надо будет, Мишка сам скажет. И знакомиться, а тем более иметь какие-то дела непонятно с кем, он не собирался. Немного поколебавшись, решил, что и на сей раз проводит друга как всегда до запретной черты, которую мысленно определил себе в тот первый раз, когда Мишка доверил ему свою тайну. А Димка влезать в нее до конца не захотел.

Хотя деньги… деньги были очень нужны. Он видел, как радовалась мама, когда дед присылал отцу денежный перевод. Она сразу же отдавала долг соседке, на остальные деньги накупала круп, мясных и рыбных консервов, и они полмесяца ели вкусно. И отцу не надо было тайком приносить из летной столовой сдобную выпечку для Лары, потому что от свеклы у нее начался понос, и ничего, кроме мучного, она не ела…

При Димке ни личные, ни бытовые проблемы родители не обсуждали. И о службе своей в последнее время отец почти не рассказывал, а когда мама робко спрашивала о полетах, только усмехался и неопределенно пожимал плечами.

Этой ночью, непонятно от чего проснувшись, Димка услышал негромкий разговор в спальной. Родители спорили о чем-то, но слова было трудно разобрать. И только расслабившись, вновь засыпая, уловил:

… – Слава богу, хоть ты сыт. А мы как-нибудь перебьемся…

– Кусок в горло не лезет…

– Помни, если с тобой что-то случится… – мама всхлипнула. Отец заговорил тихо, потом засмеялся. Мама тоже засмеялась, но неуверенно. С этим смехом сквозь слезы Димка уснул и утром проснулся. До сих пор он звучал в памяти, хотелось предпринять что-то серьезное, мужское. Надо посоветоваться с кем-нибудь, но кроме Мишки с его прозрачными тайнами рядом никого нет.

И о чем советоваться? Все в авиагородке живут также бедно, скучно и терпеливо, надеясь на какие-то перемены к лучшему. Но бензовозы с керосином приходят на аэродром все реже, разбитый “уазик” командира авиаполка все чаще мотается в Читу, в штаб армии. Все меньше и меньше летают истребители-бомбардировщики, хотя “…учебно-боевая работа авиаполка должна идти независимо от государственно-политических катаклизмов”. Так сказала однажды соседка Наталия Львовна – женщина рассудительная и расторопная, повторяя, очевидно, слова мужа – заместителя командира полка подполковника Лапина.

… Дойдя до недостроенного здания, замыкающего шеренгу старых ДОСов, Димка не остановился, как всегда, а молча прошел мимо опешившего Мишки.

Тот ничего не спросил, догнал, и они зашагали, огибая свалку бытового мусора, где в поисках пищевых отходов паслись три коровы и несколько собак. Собаки были обыкновенными дворняжками, а таких коров как здесь, в Забайкалье Димка никогда не видел. Они были низкорослыми, короткорогими и мохнатыми. Длинная редкая шерсть клочьями свисала со спины, боков, она была даже на животе, казалось, что и вымени нет. Коровы ели бумагу, жевали картон, лизали опилки и что-то еще, на вид совершенно не съедобное.

Пройдя свалку, Мишка свернул в сторону аэродрома, и они приблизились к проволочному заграждению. Покосившиеся столбы с провисшей “колючкой” в несколько рядов отрезали территорию авиагородка от летного поля. Вокруг нет ни души. Друзей могли заметить лишь из окон крайнего жилого дома, но кто обратит внимание на двух мальчишек, идущих неторопливо по каким-то своим пацаньим делам.

Неширокая траншея перегородила путь. Димка поискал взглядом, где бы ее перейти, но Мишка спрыгнул на дно и пошел, задевая плечами глинистые стенки. Димка без колебания спрыгнул за ним – пути назад уже не было.

Они шли довольно долго. Траншея была вырыта, видимо, давно, местами стенки ее обвалились, и приходилось перебираться через завалы, почти целиком вылезая на поверхность земли. Тогда Димка видел в стороне здание ТЭЧ с покатой крышей, пустынную дорогу и заднюю часть полуоткрытых капониров, в которых стояли самолеты. Остальное Димка рассмотреть не успевал, потому что Мишка снова нырял в траншею и сердито оглядывался на друга.

Наконец траншея уперлась в стену фундамента недостроенного здания. Мишка сноровисто выбрался и побежал, хоронясь за кирпичной кладкой. Димка зацепился неуклюжими унтами за ком мерзлой земли, едва не свалился в траншею, а когда, наконец, вылез, Мишки уже нигде не было.

Димка торопливо обогнул угол дома, в надежде догнать друга, и едва не стукнулся головой обо что-то остро-округлое, с торчащей вперед тонкой трубкой, прилепившейся сбоку. От неожиданности он присел, увидел массивное колесо, глубокое отверстие – сбоку и выше, тоннелем уходящее вглубь металлического тела, и нижнюю часть крыла, нависшую скошенной крышей.

Он никогда не видел истребитель-бомбардировщик так близко, не представлял себе, какая это грозная громада, а потому почувствовал себя рядом с самолетом маленьким и ничтожным. Ни восхищения, ни желания залезть в крылатую машину, а тем более полететь на ней, Димка не испытывал.

Неприязнь к самолетам была давней, с раннего детства. Их семья с другими семьями перебазирующегося полка перелетала из Белоруссии в Германию на огромном транспортном самолете, и по рассказам мамы его весь полет тошнило. И когда три года тому назад летели из Москвы в Читу на пассажирском самолете, его тоже мутило. Наверное, лицо было таким зеленым и несчастным, что сидевший рядом с ними полковник – друг отца с сочувствием сказал: “Не летун твой сын, а жаль. Такая блестящая родословная: прадед в Отечественную – штурмовик, дед – летчик-испытатель, сам – ас, каких мало”.

Отец промолчал, а мама вздохнула: “И, слава Богу…” “Как не страшно отцу подниматься в небо на таком тяжелом, холодном и мертвом…” – раньше такая мысль Димке в голову не приходила, быть может, потому, что Демин-старший сыну о своей работе ничего не рассказывал и на аэродром никогда не брал. А Димка и не просил. Маме редко удавалось выудить подробности какого-нибудь события или ЧП, случившегося в полку. Она узнавала все от жен более откровенных летчиков. Возможно, поэтому мама ревновала мужа к полетам, о чем сама не раз полушутя признавалась.

Димка гордился отцом привычно, как Славка и Толик, как Татка, Вадим и другие дети летчиков, которые слегка задавались перед “технарями”. Но стать инженером, строить самолеты, а не летать на них – такая перспектива Димке нравилась больше. Впрочем, строить можно и морские корабли…

– Ты че, очумел? Чего выставляешься? – громкий Мишкин шепот раздался откуда-то сзади и, как показалось, издалека. Димка вздрогнул, резко обернулся, стукнулся-таки о выступ на носу истребителя-бомбардировщика и, потирая вспухающую на лбу шишку, пригибаясь, пошел на голос.

Теперь можно было рассмотреть все, что окружало его. А были это лишь самолеты. Сначала они показались Димки все на “одно лицо”, как кажутся люди чужой, незнакомой расы. Одни стояли кучно, крылом к крылу, другие – в недлинных шеренгах. Были и одиночки со снятыми крыльями и носами, а то и с разобранным нутром, откуда извлекли двигатель. Кое-где на самолетах не было обшивки, словно с тел их и крыльев содрали кожу, и солнце высвечивало кости, ребра и внутренности. Но особенно неприятно было смотреть на истребители со сложенными шасси. Они лежали, уткнувшись носами в землю, как подбитые птицы. Один самолет рухнул на бок – подломилась правая стойка, и задранное к небу крыло напоминало вскинутую в агонии руку.