Небо земных надежд - Нонна Орешина

Он думал, что летчики поймут его. Но, уходя и закрывая в свою комнату дверь, услышал, как Анин сказал кому-то:

– Похоже, совсем плохи наши дела, если командир Господа Бога вспомнил.

– А я надеюсь… – резко возразил Орлов. – Без надежды лучше не жить…

… На ужин дали омлет с колбасой и сдобную булочку. Омлет Демин съел с удовольствием, а булочку завернул в бумажную салфетку и положил в карман. Она не жирная и китель не испортит. Последнее время Лара часто жаловалась на живот, и хотя жена считала, что это что-то инфекционное, был уверен – от плохого питания.

Он думал об этом всю дорогу домой, пока не поймал себя на мысли, что его уже меньше волнуют дела службы. Далеко не так, как раньше, когда даже дома, ложась спать, размышлял о полетах, об эскадрильи. Вспоминал разговоры, переживал, когда что-то не получалось, строил планы на будущее… Но когда будущее в тумане, любые планы – абсурд.

Почти у подъезда его нагнал майор Кудрин. Он начал издалека и говорил о том, что не стыкуется у него в “плановичке”. Пошутил:

– Это как у экономистов: дебет не сходится с наличными, придется брать в кредит.

– Если ты насчет полетов клинья подбиваешь, то имей совесть. Я лейтенантам ни одного инструкторского сейчас дать не могу. А остальным – чтобы только летать не разучились.

– Я же не спарку у тебя прошу… Дай полетик на боевом, для меня лично. На тот год два отдам, в том числе спарку для утешения твоих лейтенантов.

Демин подумал о Медунове, у которого придется забрать один полет. Но зато потом будет спарка… И печально вздохнул:

– Ладно, один бери, только в первую же смену после Нового года – два…

– В ближайшие, но по одному… Спарку первой, – Кудрин хлопнул Демина по плечу. – Выручил, дружище, век не забуду.

– Да уж не забудь… – насторожился Демин, но майор уже свернул по дорожке к соседнему подъезду. Ох, не прост человек… Демин не раз наблюдал, как эффектно Кудрин ставил на совещании у командира толковые задачи и под благовидным предлогом заставлял решать других. И сейчас хитрит что-то…

На душе стало окончательно скверно. Идти с таким настроением домой означало опять поссориться с женой. Как всегда из-за ничего и не серьезно, но выматывая друг друга, она – мелочными упреками, он – молчанием.

Все кончалось ее слезами, его поцелуем и обоюдными обещаниями не ссориться из-за пустяков. Когда песчинка становится камнем преткновения, кто-то должен быть мудрым и снисходительным. Раньше это у них получалось поочередно, не сговариваясь. Просто чувствовали, кому хуже в данный момент, и отдавали тепло, те светлые энергии жалости, заботы и нежности, что в целом составляют любовь. Сейчас все чувства подменились сосредоточенной заботой о том, как выжить в небе и на земле. Как выстоять достойно.

Демин открыл дверь ключом, но свет зажечь не успел. С воплем “Папа плишел!” Лара выскочила из кухни. Он подхватил ее на руки. От ее головы, закутанной в шарф, пахло камфорным маслом и чем-то таким трогательно детским, что внезапно увлажнились глаза.

– А ко мне доктол Айболит плиходил! – радостно сообщила Лара. – И ушко больше болеть не будет.

– Ты насчет электричества что-нибудь узнал? Опять днем отключали, – спросила Алена, как только он вошел в кухню. – Конечно, забыл. Вы все, доблестные командиры о нас забываете, потому что ничего, кроме… – она хотела сказать “полетов”, но вовремя поняла, что это будет удар ниже пояса.

Демин вытащил из кармана булочку и шоколадку. Алена с укором взглянула на него, но он твердо проговорил:

– Это Ларисе, – и, заметив Димку, остановившегося в дверях, сказал: – Там в кармане куртки трубочкой журнал свернут. Почитай, есть кое-что интересное.

– Спасибо, – Димка отвел взгляд от стола. – Только нам по внеклассной читалке столько всего задали… Но я посмотрю, будь спок.

– Где там твои непробиваемы задачки? Сейчас переоденусь, умоюсь, и будем их атаковать, – Демин пошел в ванную.

– А у нас до сих пор воды нет! – крикнула вдогонку Алена. – Ту, что запасали, израсходовали, только в чайнике осталась. Если надо, возьми…

– Мишка говорит, что мотор на водокачке от перепадов напряжения сгорел, – деловито пояснил Димка.

Демин только выругался про себя.

Глава 3. Заботы земные

– Ди-им-ка-а!.. Де-ми-ин!.. – пронзительный голос Мишки Васечкина пробился сквозь заклеенные двери балкона и привычную скороговорку телеведущей, которая печально сообщала об очередной болезни президента.

Зная настырную натуру друга, Димка отбросил книжку о мореплавателях и, стараясь не грохнуть горшок с цветком, залез на подоконник, ежась в предчувствии холода, открыл форточку:

– Сей-час… Жди-и!

– Куда собрался? – простуженным голосом крикнула из спальни мама. – Холодина, а у тебя горло болело. С Ларой надо посидеть, я в магазин наведаюсь.

– Я скоро… У Мишки буду. В магазин гляну, чес-слово… А с Ларкой сама сиди, – Димка нахлобучил шапку, накинул на плечи старую, еще дедову куртку на собачьем, как уверяет Мишка, меху, схватил рукавицы и последние слова прокричал уже на лестничной площадке в надежде, что мама их не услышит.

На улице было ослепительно солнечно, морозно и безлюдно как всегда.

– Сначала в маг заскочим, я обещал. Потом – к тебе… – Димка глянул на раскрасневшееся от холодного ветра лицо Мишки и стал торопливо застегивать пуговицы, пришитые вдоль сломавшейся “молнии”.

Длинный мех на воротнике куртки щекотал шею, но не кололся. И вовсе он не собачий, а волчий. Собак Димка любил и одна только мысль о том, что их убивают ради того, чтобы шить унты и куртки, приводила в негодование. Но куртка была хотя и большой, однако уютной, невероятно теплой и расставаться с ней даже из солидарности с четвероногими друзьями не хотелось. Тем более что подарили куртку деду полярники, когда он летал на Севере. А дед, узнав, что сына переводят в Забайкалье, отдал ему. Но у отца была своя форменная дубленка, и, провисев в кладовке почти без дела года три, дождавшись, когда Димка подрастет и раздастся в плечах, куртка перешла по наследству к внуку. За одно и унты, которые слетают с ног, даже если одеть с шерстяными носками.

– Чего в магазин-то ходить? Только дразниться… – вздохнул Мишка, но когда Димка, шаркая унтами по тонкому слою снега, сбившемуся у обочины, зашагал в сторону продмага, поплелся за ним.

Улица с символическим названием “Проспект Авиаторов” была самой длинной в авиагородке, где насчитывалось десятка два жилых и общественных зданий когда-то сливочно-розового цвета, а теперь в серых, словно камуфляжных разводах. Одним концом улица упиралась в котельную с черно-белой трубой. Невдалеке высилась водонапорная башня, окрашенная тоже в клеточку, что требовалось для безопасности полетов. На переднем плане красовался Гарнизонный офицерский клуб. Широкая лестница в пять ступенек. Козырек над массивными дубовыми дверями подпирают стройные, порядком облупившиеся колонны.

По другую сторону образовавшейся площади – двухэтажная школа с просторными классами, широкими коридорами и высоченным спортивным залом. Все казалось таким большим, быть может, потому, что училось в школе последнее время с первого по одиннадцатый класс всего сорок пять мальчишек и девчонок, считая дошколят. Их стали принимать в “подготовишку” после того, как закрылся детский садик из-за каких-то фиктивных смет, как уверяла мама, и уплывших непонятно куда денег. Она только-только, с большим трудом устроилась туда нянечкой, потому что больше работать было негде, а тут и Лара была бы наверняка сыта, под материнским присмотром, и зарплата, хоть мизерная, но далеко не лишняя. Однако радоваться пришлось недолго…

В центре небольшой площади возносился на полусогнутой стеле истребитель-бомбардировщик Су-7, от копоти и ржавчины превратившийся из серебристого в желтовато-серый. Каждый год ко Дню авиации его собираются покрыть серебрянкой, но то ли краски нет, то ли руки не доходят. А может, просто перестали замечать.

Второго конца у застроенной пятиэтажными ДОСами улицы не было, потому что она превращалась в неширокое шоссе. Шоссе стекало в сторону летного поля и вливалось в него как река в море без берегов. Время от времени по его глади, то взлетая с отдаленным ревом, то почти бесшумно садясь, скользили пестрые самолеты, чем-то напоминающие Димке странных морских птиц. Хотя ни таких птиц, ни самого моря он не видел ни разу. Там, где он жил раньше, в Германии, была сказочно красивая река, белые чайки и белые пароходики, тенистые деревья в садах и скверах возле высоких зданий, и двухэтажные коттеджи на окраине города, увитые цветами и кружевом зелени.

А здесь за спинами голых, однообразных, как коробки из-под обуви, домов офицерского состава ютились избы местных жителей, тоже заселенные военными. Теми, кому в больших домах места не хватило, потому что куда же деться пенсионерам, отслужившим свой летный стаж, если по всей России их никто нигде не ждет и приютить не собирается…