Космогон - Борис Георгиев

«Круче всех вокруг он один играет блюз», – подвывал вослед ему под басовый перебор блюзмен. Часы над входом показывали без четверти десять утра.

Илья Львович посмотрел на янтарные цифры изумлённо – по ощущениям должно быть глубоко за полночь. «Но я собирался проверить!» – вспомнил он и ступил в кессонный тоннель. Сразу же ощутил прилив сил. Запрыгал по арочному переходу, прислушиваясь к себе. Осматривая створки шкафов, обратил внимание на мелочь, незамеченную раньше, – пыль на полу и едва заметный запах. Рядом с той шторкой, которую открывал, надевая скафандр, пыль была гуще. «Чем пахнет – не разберёшь». Шторка отъехала, Вавилов пал на колени перед распятой на фиксаторах оранжевой шкурой и схватился за подошву. Резкий запах ударил в нос, Илья не выдержал, чихнул, вдохнул – пыль полезла в глаза и ноздри. «Похоже на пороховую гарь», – узнал он и чихнул ещё раз. Поспешно закрыл шторку и запрыгал по тоннелю обратно, отирая о брюки испачканные лунной пылью пальцы. «Пойти умыться? Принять душ? – думал он, ввалившись в зал. – Кто её, эту пакость, знает, не ядовитая ли». Желание выйти ещё раз на поверхность пропало, сомнения в реальности происходящего исчезли, рассыпались в пыль. По правде сказать, принимать душ у Ильи Львовича большой охоты не было, хотелось есть. Не есть даже, а жрать. Пихать в рот большими кусками мясо, давиться, заливать водопадом пива, помидоры жевать, чтобы тёк сок по подбородку, смешиваясь с мясным жиром. Чихать, что всё это синтетическое. Чихать, что будут пялиться эти…

Вавилов огляделся. В зале ни души, экран мёртв. Звуки – вчерашняя фонограмма – вполне соответствовали настроению хозяина ресторана, и без того созревшего для гастрономических подвигов.

– Вот и ладненько, – громко сказал он и устремился к пульту синтезатора.

Нетерпеливо шевелил пальцами, прикидывая на ходу заказ. Размышлял, тыча в строки меню: «С чего это меня на хавчик пробило? Мясо по-французски. Пороху понюхал? Жареного чего-нибудь. Расчихался. Фри. Призраков и сдуло. Салат по-домашнему. И очень хорошо. Пива. И потом ещё возьму, чтоб осоветь».

Он стал выполнять намеченную программу: не ел, жрал, давился, капал на столешницу соком, перемешанным с жиром, пиво лил в глотку. И всё шло хорошо, но…

– Папа!

Кто-то подёргал за рукав. Кусок мяса стал поперёк горла, еле Илья с ним справился.

– Па, а можно я…

Мальчишка лет шести, патлатый, джинсы рваные, футболка.

– За руль. А? – искательно глядя снизу вверх, спросил мальчуган.

Вавилов внезапно обнаружил, что стоит, а не сидит, – вскочить успел, оказывается, повалив кресло.

– Нельзя, – машинально ответил он. – Рано тебе ещё.

Подумал и добавил, рассматривая свежий фингал у парнишки под левым глазом:

– Ты до педалей не достанешь.

Мальчик скосил глаза на «Форд-Т», потом глянул на свои ноги в облезлых кроссовках.

Илья опомнился и, как бы оправдываясь, пояснил:

– Она же не настоящая.

– Почему? – заинтересовался любознательный его собеседник.

Вавилов не ответил. Припоминал, изучая синяк: «От Лапы. Дал мне в глаз. А штаны я раньше порвал. Сзади ещё дырка должна быть».

– Почему нельзя, если она не настоящая? – не унимался мальчик.

Вавилову тоже захотелось кое-что спросить, но слова застряли в горле не хуже непрожёванного куска мяса.

– Можно, – хрипло ответил он.

Парня как ветром сдуло. Мгновение спустя хлопнула дверца, и тут же заревел клаксон. Илья вздрогнул. Поколебавшись, всё-таки подошёл к музейной редкости с водительской стороны и залез на подножку.

– Круто! – сообщил ему мальчуган, крутя руль и дёргая какую-то ручку. – Жалко, не ездит. Денег когда заработаю, куплю себе такую же, но чтоб ездила.

Вавилов всё никак не мог решиться на вопрос. Язык не поворачивался.

– Скукота, – заявил вдруг парень, поёрзал, выбрался с другой стороны, сверкнув дырой на обвисших сзади джинсах.

– Послушай, – выдавил Вавилов, – как тебя…

– Скукотища здесь, – сказал мальчик, соскочил с подножки и, не обернувшись, бросил: «Па, я наверх, к маме».

– Эй! – позвал Илья, но не был услышан.

Прошлёпали по лестнице шаги – вверх, на веранду.

– Как тебя зовут? – негромко спросил Вавилов.

Опоздал. Вопрос утонул в фальшивом ресторанном гаме – как раз хлопнула входная дверь, и с несуществующей улицы донеслось ворчание призрачного авто. Илья дёрнул плечом, потоптался у первой ступени лестницы – очень хотелось подняться, но страшновато. Парень сказал, что идёт наверх, к маме.

– Никого там нет, – успокоил себя Илья и стал подниматься крадучись. Излишняя мера предосторожности, всё равно ведь из-за «фанеры» шагов не слышно.

На веранде полумрак, два столика сдвинуты под висячую лампу. Люди в креслах, их лица в тени, а стол освещён ярко. На нём пёстрый квадрат, знакомый Вавилову с детства.

– «Монополия», – сказал Вавилов, подойдя ближе. – У меня такая была.

– Не совсем такая, – с готовностью отозвался один из игроков, выныривая из тени.

Лицо костистое, бледное, блики от лампы на лбу. «Он? – спросил себя Вавилов. – Быть не может! Откуда он меня… Я никогда не лез в политику…» Разом пересохло в горле.

– Илья Львович, зачем вы заставляете нас ждать? – нервно улыбаясь, спросил высокий гость. – Ваш ход.

Илья затравленно огляделся и обнаружил, что одно из мест пустует. Он неуверенно взялся рукою за спинку кресла.

– Садитесь-садитесь, – подбодрили его.

– Владими… Влади… – глотая от волнения буквы, начал Илья.

– Илля Лвовитч, – холодно прервала его немолодая женщина, занимавшая соседнее кресло. – Битте.

И, потянувшись, она похлопала ладонью по пустому сиденью, добавив ещё несколько слов по-немецки.

– Вечно вы нас торопите, Ангела, – весело молвил Владимир Владимирович, наблюдая, как новый игрок устраивается за столом по правую руку от федерального канцлера. Бросить взгляд направо Илья постеснялся, хоть и любопытно было, кто сидит там.

– Получается, вы против меня? – не меняя тона, спросил у Вавилова Владимир Владимирович.

– Ну что вы, Влади…

– Шучу-шучу. Не имеет значения, где вы сидите, игра для всех одна. Ангела, я всегда говорил, что терпение у вас истинно ангельское. Илья Львович, бросайте кости, ваш ход.

– А фишка? – осмелился спросить Вавилов. – Где моя фишка?

– Сначала ход. Фигура появится позже. Или не появится.

– А деньги?

– Хороший вопрос, – похвалил Владимир Владимирович. – Своевременный. Вы слышите, Барак? Игрок интересуется, где деньги. Вы слишком медленно рисуете, никто из нас ещё не получил ренту за прошлый круг. Не делайте вид, что не понимаете. Как там у вас говорят? Если не понимаете, о чём речь, значит, речь о деньгах. Вот так-то лучше. Возьмите, Илья Львович.

Вавилов подался вперёд, высматривая, у кого взять.

– Не там ищете, – сказал ему Владимир Владимирович. – У нас правило такое: банкир всегда справа.

Илья повернул голову, куда указано было, и у него позеленело в глазах. Пачки взял одну за другой; не зная, что с ними теперь делать, рядком разложил перед собою на столе.

– Ну же, – подбадривали его. – Теперь кости. Не стесняйтесь. Нужно кинуть.

Костяные кубики глянули на Илью Львовича чёрными глазницами. Он покачал их в руке, осторожно бросил на игровое поле. Кубики стукнулись друг об друга с треском, покатились, замерли, остановившись на изображении арестанта за решёткой.

– Неважный ход, – прокомментировал Владимир Владимирович. – Ноль-ноль.

– Ватерклозет, – проговорили из тьмы.

– Шутки в сторону, Дэвид, – одёрнул его Владимир Владимирович, – дело серьёзное. Почему всё время так получается? Деньги есть, фигура есть, но стоит кому-нибудь из наших сделать ход, – или в тюрьму загремит, или вот так вот на месте топчется, спуская все деньги в сортир. Что-то не так с игрой, надо менять правила, нам они не подходят. Возьмём хотя бы… Кого? Ну, хотя бы господина Вавилова. Не отворачивайтесь, Илья Львович, мы всё равно всё про вас знаем. Чем человек занимался? Соотечественников травил чёрт знает чем, обирал их, а когда поднакопил деньжат, вышел на международный уровень. И не с чем-нибудь, а с этим своим «унитрансом». Суррогатная пища… Не перебивайте, Барак, я знаю, что вы хотите сказать. Да, численность населения растёт, покупательная способность в развивающихся странах…

Голос Владимира Владимировича звучал глухо, как сквозь слой ваты. Перед глазами мутилось у Вавилова, он крепился, но монотонное бубнение о показателях роста экономики и снижении подушного дохода… поголовье крупного рогатого… росте потребления… социальном расслоении… интеллектуальной дифференциации… Голова от нудятины этой зачугунела, держать её не было возможности, и Вавилов сдался – откинулся на спинку кресла. Перед глазами то ли лампа синяя повисла, то ли Земля. За миг до того как сон сморил Илью Львовича, ему пригрезилось, что купоросное, в пегих разводах яблоко катается по чёрной тарелке. «Либрация-вибрация», – подумал Вавилов и заснул.