Самоубийство исключается - Сирил Хейр

— Вот именно. А знаешь, Стефан, ты можешь счесть меня крайне нелюбопытной особой, но я знала едва ли больше тебя.

— Вот как? — разочарованно сказал Стефан. — А я подумал, что ты скажешь мне что-нибудь новое.

— Скажу. Во всяком случае, кое-что интересное. Не знаю, насколько это окажется для тебя полезным, но, думаю, наша воображаемая полиция сочла бы необходимым это выслушать. Понимаешь, дело в том, что сейчас я знаю о нем гораздо больше, чем при его жизни.

Она встала, подошла к своему столу и достала из ящика толстую пачку писем, перетянутую эластичной лентой, которая растянулась от времени.

— Я нашла это вчера вечером, — объяснила она, — спрятанным подальше среди папиных вещей.

Стефан взглянул на пачку. Первое письмо было еще в конверте, на котором виднелась почтовая марка с изображением профиля короля Эдуарда VII.

— Похоже, это давняя история, — заметил он.

— Некоторые из них действительно очень стары. Я ж говорила, что нам придется возвратиться в далекое прошлое, не так ли? Но если ты возьмешь на себя труд ознакомиться с ними, как это сделала я, ты обнаружишь, что другие письма касаются недавних дней. Во всяком случае, вот тебе занятие. Боюсь, сейчас тебе тоскливо и тревожно,

— Так ты придумала это только для того, чтобы занять меня? — с некоторым раздражением спросил он.

Миссис Диккинсон улыбнулась.

— Согласись, для тебя же будет лучше чем-нибудь отвлечься, — сказала она. — Вместе с тем эти письма могут помочь в твоем деле. Во всяком случае, они касаются предмета, который тебе стоит знать. Когда прочтешь их, приходи ко мне, поговорим, и я думаю, я смогу объяснить тебе кое-какие места, которые покажутся тебе непонятными.

Стефан забрал письма в комнату, которая была рабочим кабинетом отца. Он уселся за безобразный огромный стол, занимавший всю середину неуютного и тесного помещения, и погрузился в чтение. Он еще читал, когда гонг возвестил о ленче.

— Ну? — спросила его мать, когда они встретились за столом.

— Прочел почти все письма.

— Да?

— И сегодня же снова перечитаю их. Мне это показалось просто ужасным, но, думаю, я должен через это пройти.

Миссис Диккинсон подняла брови в ответ на очевидное отвращение своего сына, но не стала об этом говорить.

— Да, милый, — сказала она и переменила тему разговора.

Ближе к вечеру она заглянула в кабинет. Стефан как раз засовывал письма под ленточку. Когда мать вошла, он взглянул на нее, но ничего не сказал.

— Ну, — начала она, усаживаясь в единственное кресло, — ты нашел интересными эти письма?

— Интересными? — с брезгливой гримасой отозвался он. — Я нахожу их отвратительными.

— Право, Стефан, — сказала миссис Диккинсон, — просто жаль, что ты такой пуританин. Это делает тебя таким... таким ребячливым. Понимаешь, такие вещи совершенно естественны. Мне иногда кажется, что, если бы ты был более нормальным в этом отношении, ты не играл бы так много.

— Если под словом «нормальный», — надменно сказал Стефан, — ты имеешь в виду такое непристойное поведение...

— Нет, конечно нет! Я имею в виду естественный интерес к противоположному полу, что у тебя никак не проявляется. В ту же минуту, как девушка наконец начинает по-дружески к тебе относиться, ты отшвыриваешь ее, как горячую картофелину! Так было, например, с милой Даулинг. Однако я не за тем к тебе пришла. Скажи мне, какое впечатление произвели на тебя эти письма.

— В самом деле, мама, мне не хотелось бы обсуждать это с тобой.

— Чепуха! Разумеется, мы должны их обсудить. Если ты боишься об этом говорить, то я — нет. Собственно, к чему сводятся эти письма? Что твой отец, будучи молодым, имел связь с некоей девушкой, что у них возникли проблемы из-за его отца и что он бросил ее в весьма неловкий для нее момент. Потом у нее появился ребенок, что, понятное дело, совершенно не устраивало эту женщину, как и многих подобных женщин, что твой отец добровольно и честно выплачивал на него алименты до тех пор, пока сыну не исполнилось шестнадцать лет, — как и предписывает в подобных случаях закон. — Она тихо засмеялась. — Ты знаешь, это так на него похоже — выполнять свои обязанности в строгом соответствии с законом, и не больше того!

— Довольно неприличная история! — вспылил Стефан.

Она пожала плечами:

— Может быть. История, конечно, очень давняя. Ребенок — это был мальчик, как я сказала, — сейчас, наверное, лет на десять старше тебя.

— Значит, отец еще долго выплачивал алименты, когда вы уже были женаты, и ни словом тебе не обмолвился!

— Может, он поступил не так уж плохо. Я не смогла бы тогда взглянуть на это так же философски, как сейчас. Но мы пока пересказали половину истории. Недавно, после довольно длительного перерыва, он снова стал получать письма, так ведь?

— Да, и на этот раз они приходили от человека, который называл себя «твой униженный сын Ричард».

— От твоего единокровного брата, Стефан.

— Пожалуйста, не растравляй рану. Полагаю, именно эти последние письма и были той причиной, по которой ты заставила меня прочитать всю пачку: в них содержится некоторая угроза папе. Парень заявлял, что только недавно обнаружил свое происхождение, что в жизни ему не везет и что он вправе рассчитывать на помощь отца.

— Именно так. И его тон стал весьма жестким, когда он выяснил, что ничего не получит.

— Что ж, думаю, все это могло бы принести нам пользу, если бы не две вещи. Этот униженный сын не указывает своего адреса, а только почтовое отделение Лондона, и мы знаем лишь его имя. Он, правда, сообщает в одном из писем, что взял фамилию матери. А подпись в ее письмах тоже мало что нам говорит, она называет себя просто Фанни.

— Вот здесь, мне кажется, я могу тебе помочь, — сказала миссис Диккинсон.

— Господи, мама! Не хочешь ли ты сказать, что знаешь эту женщину?

— Не совсем так. Но у меня есть представление, кто она. Ты помнишь завещание дяди Артура?

— Да, конечно. А какое оно имеет к этому отношение?

— Самое прямое. Женщину, которой после смерти твоего отца перейдет половина денег, зовут Фрэнсис Анни Марч.

— Но с какой стати дяде Артуру помогать старой любовнице отца?

— Это кажется эксцентричным, да? Но ведь дядя Артур действительно был очень странным человеком — боюсь, как и большинство Диккинсонов. Он так часто повторял, что хочет сделанное им состояние оставить в семье, что, как мне кажется, когда он с нами поссорился, он решил — и это соответствует его желанию — передать все незаконной ветви. Он мог думать, что выполняет данное им слово и вместе с тем наказывает нас.

— Извини, мама, это не больше чем предположение. То, что женщину зовут Фанни, не доказывает, что это одна и та же особа.

— Нет. Но если ты посмотришь некоторые из самых ранних писем, очень страстные, то увидишь, что они подписаны не «Фанни», а «Фаннианни». Если уж ей повезло быть крещенной Фрэнсис Анни, то Фаннианни — просто уменьшительное имя, к которому она привыкла, ты так не думаешь?

Стефан взглянул на мать, как будто впервые ее увидел.

— Тебе следовало бы стать детективом, — буркнул он.

— Во всяком случае, если бы воображаемая полиция обнаружила то же, что и мы, думаю, они сочли бы эту ниточку достойной исследования. Поэтому я могу только предложить, чтобы ты в ожидании информации от этого типа с Шафтесбери-авеню попробовал что-либо разузнать о Фрэнсис Анни Марч.

Стефан задумчиво потер подбородок.

— Эти письма более или менее определяют дату рождения Ричарда, — сказал он. — Полагаю, остальное можно выяснить в Сомерсет-Хаус. Первым делом пойду туда завтра утром. А тем временем давай не будем никому об этом рассказывать. Не стоит посвящать в это дело остальных до тех пор, пока не убедимся, что в этом что-то есть.

Таким образом на два ближайших дня у Стефана оказалось полно дел.

Глава 9

ОТЧЕТ ЭЛДЕРСОНА

Суббота, 26 августа

Три дня, которые Элдерсон отвел себе на окончание расследования в Пендлбери, прошли. Утром четвертого дня почта принесла на Плейн-стрит только различные счета и рекламу. За завтраком Стефан и Анна молчали и лишь угрюмо поглядывали друг на друга. Слова были не нужны. Этот тип обманул их. Момент, когда они могли как-то приблизиться к разгадке тайны, был снова отложен, и кто знает, на какой срок. Каждый из них в первый раз осознал, каким сильным было напряжение ожидания и как невыносима перспектива снова его переносить.

— Конечно, — впервые за утро заговорила Анна, — я всегда считала, что три дня — слишком короткий срок. Но если он обнаружил, что не укладывается в него, он обязан был прислать нам промежуточный отчет, чтобы у нас хотя бы было с чего продолжать работу.

Стефан отделался только невнятным бурчанием.

Сразу после завтрака он ушел, попросив Анну ждать его возвращения дома. Погода испортилась, и противный юго-западный ветер гнал перед собой мелкий дождь. Полы плаща Стефана намокли и прилипали к брюкам, которые тоже быстро промокли и мешали ему идти. На улице было мерзко и холодно, и по контрасту даже теплый искусственный воздух подземки доставлял удовольствие.