Самоубийство исключается - Сирил Хейр

Считается, что в любом случае обрученные пары никогда не ощущают или, по крайней мере, не признают, что ощущают скуку, когда находятся вместе. Стефан, который не был обручен, смирился с периодом более или менее монотонного безделья и скуки. Но на следующий после своего визита к Элдерсону день он неожиданно нашел выход для своей дремавшей энергии. Он сидел за столом, закончив завтрак, и мрачно изучал биржевые колонки в газете, когда в столовую вошла мать.

— Как сегодня акции? — спросила она.

— Довольно спокойно, — пробормотал он.

— Ты снова начал играть?

Деловитый спокойный тон, которым был задан этот вопрос, не таил в себе упрека или оскорбительности.

Миссис Диккинсон не одобряла привычку своего сына, и для них обоих это не представляло тайны. Они касались этой темы не чаще, чем было необходимо, и заданный вопрос был воспринят просто как просьба об информации.

— Да, немного, — ответил он.

— Коль разговор зашел об игре, — добавила она, — то я хотела бы обсудить с тобой один вопрос.

Она могла не говорить, какой именно вопрос имела виду. Со времени получения письма от мистера Джелкса в день похорон для семьи существовал единственный вопрос, отодвигающий на второй план все остальные.

Стефан неохотно отложил газету.

— А стоит ли, мама? — спросил он. — И в любом случае, какое это имеет отношение к игре?

— Ну ведь это игра, не так ли? — добродушно заметила она. — Очень крупная игра с большими ставками. Думаю, поэтому она и привлекает тебя. Но я-то хотела спросить тебя вот о чем: как ты думаешь, почему кто-то был заинтересован в убийстве отца?

Стефан застонал:

— Все только об этом и говорят! Я думаю, что... Нет, мама, меньше всего мне хотелось бы обсуждать этот вопрос именно с тобой!

— Ну почему же? — спокойно спросила мать. — Если тебе все задают этот вопрос, почему я не могу его задать? Понимаешь, Стефан, ты затеял эту охоту и не можешь жаловаться, что кто-то еще занимается ею. Как я уже говорила, я считаю, что вся эта история затрагивает гораздо больше вас, детей, нежели меня, и что именно поэтому я позволила тебе выработать свою собственную тактику отношений со страховой компанией. В то же время меня не может не интересовать, как идет дело, и я много раздумывала над этим, просто как над абстрактной проблемой. Мне было необходимо чем-нибудь занять голову. — Улыбнувшись сыну, она попросила: — Ты не должен удивляться, это же вполне естественно.

— Нет, я вовсе не удивлен, — сказал Стефан. — Только...

— Только тебе не хочется, чтобы я затрагивала эту тему. По-моему, это одно и то же. Что ж, извини, хочешь ты или не хочешь, но я намерена говорить об этом. Если бы я признала, просто для обсуждения, что мой отец был кем-то убит, для меня было бы очень важно, кто же это мог быть. Ты не желаешь просветить меня по этому поводу, Стефан?

— Дело не в том, мама, что я хочу или не хочу. Просто я сам пока брожу в потемках.

— Ах вот как?

Что-то в ее тоне заставило Стефана вскинуть на нее взгляд. Сначала ему показалось, что она смеется над ним, но ее лицо оставалось совершенно серьезным.

— В таком случае, — продолжала она, — может, полезно обсудить вопрос с кем-нибудь еще. Например... глядя на это дело со стороны... допустим, это было убийство, допустим, что жюри определило этот случай как «убийство, совершенное одним или несколькими лицами». Как ты считаешь, кого бы в первую очередь стала подозревать полиция?

Стефан непонимающе смотрел на нее.

— Не знаю, — пробормотал он.

— Ну же, Стефан, подумай! Где у тебя голова? — Она разговаривала с ним точно так же, как много лет назад, когда учила его читать. — Полиция ведь всегда в первую очередь подозревает членов семьи.

— Но, мама, ради бога, ты же не хочешь сказать...

— Членов семьи, — повторила она. На этот раз было ясно, что миссис Диккинсон дала волю своему озадачивающему домашних чувству юмора. — Разумеется, особенно вдову. Серьезно, Стефан, я не могу не радоваться, что в это время находилась в Боурнмауте. Во всяком случае, у меня очень надежное алиби.

— Мама, мне неприятно, что ты так говоришь!

— Ерунда! — бесцеремонно заявила миссис Диккинсон. — Зато мне это приятно. После вдовы, видимо, идут самые близкие родственники убитого. Ты и Анна вполне вне подозрений, поскольку в вашем случае Клостер имеет то же значение, что для меня — Боурнмаут. Затем идет Мартин. Он тоже обеспечен алиби?

— Понятия не имею, я его не спрашивал.

— Я так и думала. Это не способствовало бы поддержанию в семье спокойных отношений, а я достаточно старомодна, чтобы считать это менее важным, чем большие деньги. Но полиция задала бы ему такой вопрос, верно? Затем, если Мартин удовлетворит их своим ответом, они перейдут к остальным членам семьи. Правда, я не уверена, включают ли они в число подозреваемых братьев убитого, и их родных?

— Если они такие, как дядя Джордж или Роберт, я бы обязательно стал их подозревать. Не говоря уже о дяде Эдварде и тетушке Зануде. Ты хотела бы, чтобы я начал прямо сейчас допрашивать их?

— В целом, может, разумнее было бы не делать этого. Однако предположим, что полиция встречалась с ними, допросила и ничего подозрительного не обнаружила. Значит, им все еще приходится искать человека, у которого имелись мотивы для совершения преступления. К кому они дальше обратятся?

— Я сказал бы, это зависит от типа человека, который был убит.

— Тип человека — именно! Следовательно, они стали бы выяснять, каким человеком был твой отец. При этом они встретились бы с большими трудностями, почти как и мы, если бы стали задавать дяде Джорджу неловкие вопросы. Хотя у нас, похоже, есть перед ними преимущество.

— К чему ты ведешь? — спросил Стефан, уже по-настоящему заинтригованный.

Его мать, как обычно, предпочла подойти издалека.

— Как бы ты определил, каким человеком был твой отец? — спросила она.

Это был нелегкий вопрос.

— Ну, думаю, никто бы не назвал его дружелюбным и добродушным, — наконец сказал Стефан.

— Но ты не сказал бы, что он был человеком, у которого много врагов — смертельных врагов?

— Нет, конечно нет... насколько мне известно.

— Насколько тебе известно, — тихо повторила, она. — Думаю, так же мог ответить любой из нас — «насколько мне известно». Пожалуй, тот факт, что дальше этого мы не можем пойти, характеризует нашу семейную жизнь. Но трудно предполагать, что полиция узнает больше, чем мы. Они выяснят, что он ушел на пенсию и жил на пенсию, так что не возникает вопроса, что кто-то убрал его из-за конкуренции, или желая занять его пост, или что-нибудь еще в этом роде. Они бы не нашли доказательств никаких скандалов или правонарушений — вне семьи, хотя в нашей семье они случались, — из-за чего кто-то хотел лишить его жизни, то есть насколько мы его знали. Это правильно?

— Да, правильно.

— Поэтому нашей воображаемой полиции, — продолжала миссис Диккинсон, — пришлось бы идти все дальше и дальше в своем расследовании, если у них были бы средства. И вот здесь-то мы и имеем перед ними преимущество.

Миссис Диккинсон твердо сжала губы и бессознательно пригладила волосы.

— Много ли ты знаешь о жизни отца в молодости? — спросила она.

— Вообще ничего. За исключением нескольких воспоминаний о Пендлбери, которые касались его детства, он ничего о ней не рассказывал. Это была одна из самых странных черт отца — он казался, так сказать, слишком замкнутым. Жил словно в вакууме.

Она кивнула:

— Вот именно. А знаешь, Стефан, ты можешь счесть меня крайне нелюбопытной особой, но я знала едва ли больше тебя.

— Вот как? — разочарованно сказал Стефан. — А я подумал, что ты скажешь мне что-нибудь новое.

— Скажу. Во всяком случае, кое-что интересное. Не знаю, насколько это окажется для тебя полезным, но, думаю, наша воображаемая полиция сочла бы необходимым это выслушать. Понимаешь, дело в том, что сейчас я знаю о нем гораздо больше, чем при его жизни.

Она встала, подошла к своему столу и достала из ящика толстую пачку писем, перетянутую эластичной лентой, которая растянулась от времени.

— Я нашла это вчера вечером, — объяснила она, — спрятанным подальше среди папиных вещей.

Стефан взглянул на пачку. Первое письмо было еще в конверте, на котором виднелась почтовая марка с изображением профиля короля Эдуарда VII.

— Похоже, это давняя история, — заметил он.

— Некоторые из них действительно очень стары. Я ж говорила, что нам придется возвратиться в далекое прошлое, не так ли? Но если ты возьмешь на себя труд ознакомиться с ними, как это сделала я, ты обнаружишь, что другие письма касаются недавних дней. Во всяком случае, вот тебе занятие. Боюсь, сейчас тебе тоскливо и тревожно,

— Так ты придумала это только для того, чтобы занять меня? — с некоторым раздражением спросил он.

Миссис Диккинсон улыбнулась.