Моя Италия - Инга Ильм

нет ничего удивительного в этом забвении – отверженный временем мастер принадлежал другой, ушедшей Флоренции, той, что погибла в кострах тщеславия…

Глава VII. Негры и Савонарола

Я шла по площади, погруженная в размышления об этом уязвленном самолюбии. Джироламо… Что бы случилось с этим влюбленным тогда, в глубокой юности, обрети он взаимность? Но после первой же неудачи на ристалище сердец, в годы расцвета платонической любви, которая воспевалась со времен Петрарки и признавалась одной из счастливых и возвышенных форм существования, Джироламо напишет сочинение «О презрении к свету». Он оставляет свой труд вместо прощального письма, он тайно бежит, он вступает в юношеский доминиканский орден, он принимает постриг и навсегда отдается жестокой аскезе… Этот человек вызывает во мне какое-то почти нездоровое любопытство, бередит воображение. Быть может, я даже боюсь его, оттого, что, кажется, представляю, как бы сложилась моя судьба, если б мне довелось его узнать… Впервые имя «Савонарола» я услышала в глубоком отрочестве. Оно прозвучало в разговоре взрослых, и я обратила внимание на тон, которым оно было произнесено, потому попросила краткую справку о деятельности монаха-доминиканца. И пусть не запомнила точных формулировок, но то же самое чувство заставляет и сегодня вздрагивать при этом имени – от каких-то одновременных и совершенно несовместимых друг с другом впечатлений. Каждый из авторов, кто решался на описание жизненного пути Савонаролы, так или иначе занимает позицию – Добро или Зло принес на благоденствующие земли этот неистовый проповедник. К тому сводятся и научные труды! Никто не в силах остаться равнодушным, глядя на этот феномен – на происходящее в одном из прекраснейших и процветающих городов мира под жгучую проповедь…

* * *

Я подняла голову и обнаружила, что давно бреду в толпе черных мужчин. Они обгоняли меня, двигаясь шеренгой, и первые ряды этой довольно упитанной гусеницы где-то далеко впереди начали сбивать заграждения, предназначенные для удобства туристов, кричать, крушить еще что-то хрупкое – об этом можно было догадаться по звукам. Звуки подтверждали и присутствие здесь полиции. Потом в вой ее сирен вмешались резкие вскрики сирены скорой помощи, потом присоединились и пожарные. За машинами, которые медленно двигались по пешеходным улицам, замыкая длинное шествие, шли люди в шлемах, со щитами, в темной форме без опознавательных знаков. Ситуация казалась опасной. Мне не было пути назад, улицу следом за мной перекрывали и занимали войсками, а сворачивать с площади означало углубиться в противоположную часть города и тогда оказаться отрезанной от железнодорожного вокзала… Мне пока не оставалось ничего другого, как двигаться в процессии коммунальных служб, вслед за темной толпой. Так я оказалась в гуще небольшой революции, которая набирала обороты.

* * *

Всякому протесту, уличной, публичной акции необходим разгон, и, переворачивая, разбивая тяжелые урны, расшвыривая ногами мусор, протестующие начали скандировать, подбадривать себя криками и сбрасывать на средневековую мостовую огромные керамические вазы, полные цветов, которые украшали уютные улицы. А потом митингующие принялись оборачиваться по сторонам и кричать в изумленные лица людей – расисты! Две юные девы из числа туристок были в восторге от происходящего. Они тотчас увязались за первым рядом и снимали происходящее на телефоны, делали селфи, и вместе со всеми выкрикивали незнакомые слова на незнакомых языках. Большинство туристов было потрясено, глубоко растеряно. В полном непонимании происходящего люди брели вслед за зачинщиками и внимательно рассматривали произведенные разрушения. Меня поразило, что никаких эмоций не выражали их лица! Это действительно удивительный факт: только глубокая, молчаливая заинтересованность. Словно завороженные, с тем же предельным вниманием они выслушивали выкрики и снова переводили глаза себе под ноги, на тяжелые черные плиты, и рассматривали разбросанные по ним умирающие цветы вперемешку с пивными банками, осколками ваз, фантиками, железными урнами и кусками пиццы.

Среди публики были и другие. Им не было интересно, что конкретно здесь происходит. Не менее черными тенями они, исполненные напряжения, двигались вслед за толпой. По краям процессии располагались молодые люди на легких великах, в продвинутой спортивной одежде. Все они были фотографами. Профессионалами. Они появлялись и исчезали мобильными группами. За считанные минуты выступление небольшой группы собрало как минимум еще столько же участников акции и с десяток фотографов. И кто-то из них уже отсылал удачные снимки в редакцию… Я тоже включила камеру на своем мобильном. Передо мной в пяти метрах разлеталась керамика и брызгала мне под ноги. На меня катились тяжелые тумбы, и теперь я уже не рассматривала симпатичных мужчин, но старалась уворачиваться от мусора и в то же время не могла притормозить – полицейская машина фарами гнала меня вперед, как зайца. Нужно немедленно сворачивать! Мне не понравились первые несколько переулков от площади, потому что навстречу оттуда текли и текли потоки людей, которые теперь заполоняли улицы. И эти люди были настроены отнюдь не на веселую прогулку по городу.

И тут я по-настоящему задумалась: что же в таком случае делать? Флоренция, как и было сказано, придумана для уличного боя. У нее есть стратегические перекрестки, хорошие отходы, места для засады… Но если она тебе незнакома, как незнакома врагу всякая чужая крепость, то пропадешь ты на этих улочках, погибнешь в первом же тупике. Такова была хитрость древних. Нелегалы-сенегальцы, возглавляющие протест, привыкли бегать от полиции, они хорошо знают город, вполне вероятно, у них есть преимущество и перед местными. Справа и слева вдоль нашего невеселого хода тянулись высокие витрины магазинов. И тут мне стало интересно, кто из этих сытых хозяев не сэкономил на стекле? Если ребята сейчас по-настоящему разгуляются и начнут бить окна, ведь пострадают в первую очередь те, кто искал спасения внутри… А интересно, есть ли у магазина задние помещения? А есть где спрятаться? А есть задний двор? А запасной выход? А сколько человек сможет укрыться? А вот эта девушка пустила бы меня под прилавок, если что?

После того, как я пережила в Италии два землетрясения, мысль в чрезвычайных жизненных обстоятельствах начала работать острее. Я категорически отвергла идею магазина или кафе, особенно после того, как увидела, с каким выражением на лице выходят на порог владельцы, продавцы, кассиры, официанты, вместо того чтобы зайти внутрь и закрыть двери заведения. Нет. Все они безмолвными тенями застывали между спасением и улицей, но было видно, что достаточно повода и они сделают шаг вперед, они пойдут врукопашную… Бледные пятна их лиц проплывали передо мной, словно на чудовищной карусели. Флоренция! От огней мигалок, на фоне серого от дождя города все вокруг выглядело ярко-синим. Это был не мир – фантасмагория. Казалось невозможным