Моя Италия - Инга Ильм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Она осталась здесь навечно иностранкой, черной испанкой. Была она и излишне набожна, на вкус Флоренции. Потому почти не появлялась в городе, ощущая его отчуждение, и вместе с тем прекрасно понимала, что жить в палаццо Веккьо с детьми, которые один за другим появлялись на свет, невозможно. В своем маленьком кабинетике на третьем этаже неприступной крепости она принимает решение выкупить гигантский недостроенный дворец на другой стороне реки и проводит эту сделку. Интересно заметить, что покупку и обустройство семейного гнездышка Элеонора берет на себя в финансовом плане. Так же поучаствует и в устройстве парка, в аллеях которого, помимо философских наставлений и сюжетов с непременной моралью, прятались площадки для занятий с детьми. Будущие властители держали свои маленькие огороды и занимались садоводством. Интересно и то, как было устроено возвращение отца семейства с работы домой. Государь выходил из кабинета «старого дворца» и ни разу не касался земли по дороге к своим жилым покоям. Не выходил на улицы. Его путь лежал через здание ныне художественной галереи – Уффици, затем по второму этажу Золотого моста, через Арно и в палаццо Питти… (Кстати, до сих пор этот ход существует, и, как и было задумано Вазари, в нем расположена галерея портретов знаменитых флорентийцев. Иногда – следите за сайтом музея Уффици – например, в Ночь музеев, там разрешают прогуляться. Называется это мероприятие посещение Галереи портретов.) Вот так, как всякий тиран, Козимо ограничивал свои появления на публике… Но это будет потом!
* * *
А пока Элеонора Толедская обращается к своему придворному художнику Аньоло Бронзино. Этого автора прославили «Аллегории», точнее, подход художника к зашифровкам смыслов. Об этом можно прочесть подробнее у уникального исследователя начала ХХ века – Эрвина Панофского в «Этюдах по иконологии». Но в капелле мы видим не свободно парящую мысль Бронзино, то есть это не совсем его творение, зато очевидно подчинение художественного замысла решению заказчицы. Сохранились и чертежи с ее пометками и уточнениями. Так можно наблюдать, как рождается это произведение, которое историки искусства называют точкой отсчета нового стиля – маньеризма. В 1520 году Флоренция признает, что ее искусство достигло наивысшего расцвета. Микеланджело и Леонардо, Тициан и Рафаэль – имена, которые прославляют даже не свою землю, не страну, но эпоху в истории человечества. Современники констатируют, что те художественные задачи, которые были поставлены предыдущими поколениями, обрели свое воплощение: казалось, все в искусстве уже сделано, ни на чью долю больше дел и не осталось… Так начинается декаданс, переходный период, кризис, упадок искусства периода Ренессанса и одновременно зарождение нового стиля – барокко. Капелла Элеоноры Толедской создается в момент поисков, в 1540-е годы. И если раньше искусство считалось тем совершеннее, чем более уподоблялось миру, чем более оно было реалистично, теперь же оно отказывалось подчиняться любым законам. Мастерство – способность выразить мысль в классической форме – являлось обязательным, но важнейшим качеством начинает признаваться изобретательность…
* * *
Впрочем, как мне кажется, важно посетить эти частные покои, которые позже были обращены в мемориал возлюбленной жены и украшены лучшими художниками воплощениями ее добродетелей, не только потому, что это самый первый памятник маньеризма, но и потому, что это возможность прокрасться в сердце любящей и любимой властительницы. Что же важно для прекрасной и могущественной герцогини? Для молодой супруги и матери, которой доведется пережить большинство своих детей? Похоронить многие свои чаяния… Пятеро из одиннадцати достигнут двадцатилетия. А самые драгоценные сердцу мальчишки, двое старших – один любимец отца, второй баловень матери – повздорят между собой… Те очаровательные ангелочки, которых запечатлевают многочисленные придворные портреты на разных этапах их взросления… В драке любимец матери нанесет смертельную рану любимцу отца, и отец в тот же миг покарает смертью братоубийцу. По официальной версии сгубила мальчиков та же лихорадка, от которой вскоре умрет Элеонора, но молва сохранила и донесла до наших дней и такую историю. Смерть убережет скорбящую женщину от еще больших огорчений. Две ее дочери убиты мужьями из ревности в разные годы, и ушли они по-разному: одна задушена, другая отравлена…
* * *
Женщину прославляли, женщину обожали, женщине поклонялись, женщине прислуживали, женщину воспевали, женщину слушали… Женщине позволялось в то время многое. Даже измена. Но замужняя или незамужняя, отдавшись чувству и не сумев сохранить эту тайну, женщина утрачивала все свои права и чаще всего бывала убита. Если не мужем, то мужчинами своего рода – отцом или братом. Это был позор дома, и только кровь смывала это преступление перед людьми… Но если старшая дочь Медичи была задушена ревнивцем в припадке ярости и не без оснований, то вторая дочь Элеоноры и Козимо была отравлена чужими руками и по подозрению в измене. Как вы помните, вторым принципом домашнего устройства был теперь принцип справедливости. И в те дни общественное мнение склонилось в сторону того, что это убийство не было справедливым. Нужно сказать, что это общество, несмотря на кровавые ужасы, в нем происходившие, все же мыслило категориями нравственности. А в данном случае с мнением большинства были согласны и многие влиятельные лица, слишком выгодна была мужу ситуация… Эти «казни» – расправы ревнивцев или, точнее, политические убийства под видом признания женской измены – не остановятся на том. Похожие трагедии прокатятся и по младшим ветвям рода Медичи, они же лягут в основу кровавых распрей французского двора. Месть воспоследует… Но мы пока про Элеонору Толедскую и ее веру.
Молельня герцогини посвящена Божественному Проведению, или, согласно мнению круга спиритуалов, к которому принадлежал художник, – Озарению. По этой доктрине озарение приходит в конце серьезного подвижничества, нисходит после окончательного самоотречения и полного подчинения божественной воле. Через демонстрацию совершенной формы и через световую насыщенность Бронзино стремится передать то мистическое состояние, в котором открываются великие тайны. Категории грации, которые вводит художник, и которые будут подхвачены современниками, он трактует здесь как указания на совершенство и гармонию, созданную в мире Богом.
Рядом с живописью тогда рука об руку идет и философская литература: она объявляет грацию отдельной эстетической категорией. И понятие грации трактуется на тот момент очень широко. Подразумевается не просто физическое совершенство, но, как мы уже помним из труда о хороших манерах – это и благожелательность, которая проистекает из духовной красоты и умственных добродетелей. Центральный образ капеллы –
