Быть может… - Вера Заведеева

– Читай, что уж тут. Смеяться-то не станешь?

Новогоднее размышление – Кие посвящаю

… Когда-то мы с тобой встречались,Была ты, Киенька, моя,Но судьба не разрешилаПо одной тропе идти.

Почему же так случилось?Трудно все это понять.Я любил тебя тогда уж,Глупый я, не мог сказать…

Ты меня не дождалася,Не дала весточку ты мне…Времена были другие,Вспомни, Киенька моя.

Старшие скажут: “Время замужОтдать, доченька, тебя”.Ты не смела им перечить,Что идешь ты, не любя.

Была скромной, не сказала,Что ты любишь-то меня.Запоздалое признаньеВ нашей искренней любви,

Спасибо, что вспоминаешьЛюбовь первую в жизни ты.Жаль, что так у нас случилось,Розно жить пришлося нам…

Быстро, Киенька, стареем,Как на санках под уклон.Когда скатились – целовалисьНа катушке за прудом.

Ты была уже за Васей,Я еще был холостойНа Семенковой катушкеДолго ждал тебя душой.

И мы встретились нежданно,Ты красивою былаРозовели твои щечки,Как от выпитого вина.

Было, было это, Кия!Но прошли десятки лет.Вроде сон нам с тобой снилсяПро картину этих лет.

Стихи в письмах были и свои самодельные, и чужие, и вперемешку. И во всех – такие яркие, пронзительные воспоминания о первой любви – красавице Кие.

Воспоминание

Я все тот, каким ты зналаДесятки лет тому назад,Когда мы были молодымиИ очень робкими в тот раз.

Когда впервые повстречались,Угадай, где мы с тобойВ глаза друг другу посмотрелиИ что-то вдруг ожгло волной…

Тогда тобою любовался,В душе гордился, что мояТакая девушка красива —И полюбила вдруг меня.

Хотя не часто мы встречались,Но встреча жаркая была,И мы любовью загорались…Прошла та юная пора…

Чернобровка

Я вспомнил юную девчонкуШестьдесят годов назад.Чернобровку звали Кия,В другом конце жила от нас.

Я в то время был мальчонкомЛет шестнадцать с небольшим,Но любовь уж зарождаласьВ раннем возрасте моем.

Она была меня постаршеВроде годиком одним.Была стройною, красивойНе чета каким другим.

Я ее еще не сваталБыл молоденьким тогда.О женитьбе не мечтал я,Но любовь пришла сама.

Бередила наши души,Трепетало сердце в нас.Ах, куда все это делось?Неужели был тот час?

Вспомни, Кия, дорогая,Ведь была у нас любовь,А целоваться мы стеснялись,И не настигла с тобой ночь…

А вот и одно из последних, от 3 мая 1986 года:

Старушке Кие посвящаю

Ты все еще жива, старушкаИ скучаешь все одна.Вспоминаешь наше детство,Как любовь у нас была.

Все ты думала, мечталаЗамуж выйти за меня,Но не сбылись те мечты —За другого вышла ты.

Ты сама уже не помнишь,Как случилось, почемуМы рассталися с тобою,Я и сам уж не пойму.

Но все ж мы изредка видалисьЧерез пять иль десять лет.Ты детями обложилась,Песни некогда нам петь.

А там война все покрушила,Пришлось работать день и ночь,А жизнь все шла, и ты трудилась,Чтобы детей поднять одной…

Дочитав письмо, внучка уронила руки на колени и вдруг горько заплакала.

– Ты чего это, девка?

– Бабушка-а-а, мне уже сорок лет, а мне никто таких писем никогда не писал… и уже никогда не напишет, – рыдала внучка.

– Да ты что? Такая молодая, красивая-то какая стала! У тебя семья, муж, сын, хата своя, работа важная. Чего еще надо? Только вот как ты с ним целуешься-то, с таким бородатым? – вспомнила она внучкиного мужа. – Усы-то не мешают?

– Нет, не мешают, – рассмеялась внучка сквозь слезы. – Только про любовь никогда не говорит, а стихи всего один раз написал, да и то от тоски зеленой в санатории.

– Что ж, любовь-то первая, как детство счастливое, не забывается, светит потом всю жизнь. Поди, и сама знаешь. Я ведь помню, как ты тут слезы-то у меня лила, в седьмом-то классе… И потом, когда приезжала уж девушкой взрослой, тоже с ним виделась… с этим, который с коньками-то тебя провожал. Не знаешь, где он теперь?

– Нет, не знаю. Ушел в армию, потом написал мне, что будет возвращаться через Москву. А я уже переехала на другую квартиру и вскоре вышла замуж. Письмо прочитала только через два месяца и отвечать не стала. Так все и кончилось.

– Я вот о чем попросить тебя, девка, хотела. Ты ведь хоронить-то меня приедешь?

– Ну а как же, вот на пенсию выйду лет через пятнадцать и приеду с тобой прощаться, – пошутила внучка. – Прабабушка Евфимья до девяноста дожила, а ты уж постарайся чуть побольше.

– Да я серьезно. Ты забери потом эти письма. Не хочу, чтобы после надо мной девки да ребята мои смеялись. Скажут, вот старая дура, любовь у нее на уме была… А ты, знаю, девка чувствительная, душевная, не осудишь свою маму-стару, как ты меня маленькой звала…

Потом внучке удалось еще раз вырваться в Челябинск и навестить бабушку, которой пошел уже восемьдесят пятый. Она плохо себя чувствовала, но держалась. На зиму собиралась переехать к младшей дочери, пока у той сын в армии. Прощаясь, бабушка спросила:

– Ты помнишь про письма? Заберешь их? Не бросишь сразу в печку?

– Не волнуйся, заберу и сохраню как память о тебе.

Через полгода, теплым майским днем, бабушки не стало. Буйным цветом распустилась ее любимая яблоня рядом с домом, но уже не могла порадовать свою хозяйку. Проснувшийся огород застыл в ожидании новых посевов. В существование смерти верить никак не хотелось.

После поминок бабушкины дочери разбирали ее нехитрый скарб, откладывая себе что-то на память. Предложили и старшей внучке что-нибудь взять из оставшегося.

– Мне ничего не нужно. Но я обещала бабушке забрать коробку, там в шкафу, на верхней полке, – показала она.

Женщины переглянулись и попросили подождать… за закрытой дверью. Потом ей вынесли коробку с письмами, которые, конечно же, все перетрясли, и старенький алый сарафан. Тот самый, свадебный, который когда-то хранился в кованом сундуке и чуть было не стал половой тряпкой в равнодушных руках.

В коробке отдельно от остальных лежало последнее письмо Николая Яковлевича, отправленное еще в апреле 1987 года. Он просил что-нибудь сообщить о Кие, которая перестала ему писать. Видимо, в последний год жизни бабушке стало уже совсем не до писем. Внучка написала ему о смерти своей бабушки и попросила переслать ей ее письма, если они у него сохранились, но ответа так и не получила.

Вскоре бабушкин дом продали, и ниточка, связывавшая ее детей и внуков, как-то сразу оборвалась.

Роскошная Коша

Серое мартовское утро угрюмо заглядывает в мутноватое после зимы окно. Еще и не весна, но уже и не зима, хотя и зимы-то настоящей не было – ни снега, ни бодрящего морозца. Лыжи так и простояли на балконе. Завтра уже 8-е Марта. Как быстро бежит время, особенно тогда, когда уже «возвращаешься с ярмарки»!

А сегодня, в предпраздничный день, принаряженные, заметно похорошевшие, довольные собой женщины – и молодые и «очень взрослые» – возвращаются с работы с цветами, которые красноречиво говорят о том, сколь щедры их работодатели. Жаль, что такое случается только раз в году. Почему бы не радовать женщин чаще? Ведь, в сущности, такая мелочь – букет цветов… Может, и стало бы поменьше замотанных, издерганных, несчастных, неухоженных особей неопределенного пола? И ушла бы из нашего обихода поговорка: «Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик»? Так размышляла Кира, сидя в вагоне метро и с грустной завистью поглядывая на горделивых женщин с букетами. Она уже выпала из общего потока трудящихся масс, хотя когда-то не мыслила себя вне коллектива. Теперь Кира – «свободный художник», а коллектив ей заменил верный «коллега», домашний компьютер.

Придя домой и помня о том, что не всем сегодня достанутся цветы с поздравлениями, она надумала кое-кому позвонить. Среди ее знакомых и близких были уже и вдовы и просто одинокие. Как не поддержать человека? Листая записную книжку, Кира решила начать с родни, которая заметно поредела в последние годы. Итак, кого надо поздравить в первую очередь? Вот – нечто среднее между родней и знакомой. Людмила Андреевна. Милочка. Роскошная Коша, изящная, золотоволосая, длинноногая красавица с блестящими глазами-васильками в пушистых ресницах. Так звал ее немолодой муж, писатель, один из тех, чьи произведения о войне обычно именовали «лейтенантской прозой». Именно так – Роскошной Кошей, а не какой-нибудь тривиальной Кисой-Мурысой.

На Киру нахлынули воспоминания, и свои, и своих близких, такие яркие, будто все происходило вчера, а не десятки лет назад.