Быть может… - Вера Заведеева

Они поднялись на четвертый этаж и открыли свою квартиру только что выданным комендантом ключом – точно таким же, каким открывались все остальные двери в доме. Прихваченная с собой лампочка оказалась нелишней: в квартире их не оказалось вовсе, впрочем, как и других положенных мелочей. Вспыхнул свет – и вот она, сбывшаяся, наконец-то, заветная мечта! «…Московских окон негасимый свет» – это теперь и про них… Пусть далеко, пусть бездорожье, пусть холодно и пусто – зато все свое, зато они будут здесь одни! И уже не придется обмирать от страха, боясь лишний раз побеспокоить чуткий сон домашних нечаянным скрипом старой тахты или шумом воды в ванной среди ночи, или поздним возвращением домой.

Какое это счастье – провожать Старый год, сидя на полу собственной кухни около старенькой электроплитки, как у костра, а вместо вина – горячий чай из термоса! Конечно, оно не может быть вечным – только миг… Но такой миг счастья память хранит всю жизнь.

Женские портреты

Кия

Светлой памяти Евдокии Александровны Поповой – великой женщины и моей бабушки посвящаю

Вечернее солнце скользнуло по оголенному, осиротевшему полю и скрылось за частоколом угрюмых елей. Заискрились, засверкали в его лучах зеленые иголки. Вспыхнули – и погасли.

– Эге-гей! – донеслось с поля, – сестренка, уезжаем!

– Счас-счас! – откликнулся девичий голосок с ближней полянки.

Густые заросли лесной клубники не отпускали. Ну как оторваться от такого нечаянного богатства? Лесная клубника – бледно-зеленоватая крупная ягода с застенчивым румянцем – нечасто попадается в этих местах. Сладкая, сочная, душистая, она просто тает во рту. А какое из нее варенье получается! «Хоть бы еще немного набрать для малышни, вот радость-то им!» – вспомнила она о своих голопузых братишках.

Услышав скрип колес, девчонка метнулась к убранному полю, где ее поджидала молодая норовистая кобылка, запряженная в телегу. Уложенные на ней пшеничные снопы возвышались небольшой горкой. Остальное забрали братья, которые с раннего утра перевозили готовые снопы с поля на гумно, чтобы успеть до проливных дождей.

Н-но! Пошла! – скомандовала она кобылке, причмокивая губами, как это делал ее отец.

Над лесной дорогой сгустились сумерки. Подводы братьев уже едва виднелись. Надо торопиться. Девчонка хлестнула вожжами кобылку, и телега веселее затарахтела по дороге. Вдруг лошадь испуганно рванулась в сторону, раздался противный скрежет – и девчонка вместе со снопами оказалась на земле. Сверху на нее посыпались душистые ягоды вперемежку с трухой.

Плачь, не плачь, а выбираться как-то надо. Братья не скоро ее хватятся. Да и не помчатся они за ней на груженых-то подводах. Заднее колесо телеги прочно застряло в старом пне. Как ни настегивала она кобылку, той не удавалось высвободить телегу «из плена». Промучившись с колесом, девчонка бессильно опустилась на землю. Уже почти стемнело, и отовсюду ей мерещились желтые волчьи глаза. Конечно, в эту пору лесные разбойники сыты и на людей еще не бросаются, но кто их, окаянных, знает… Так не хочется помирать… в шестнадцать-то лет… Она вспомнила, как недавно отец подарил ей ко дню рождения первые в ее жизни сережки с красными переливчатыми камушками, и горько заплакала: «Даже покрасоваться перед подружками в них не успела. Кому-то они теперь достанутся?».

От этих горестных мыслей ее отвлек какой-то знакомый звук. «Кажется, кто-то едет на лошади, – догадалась она. – А вдруг какой лихой человек? Тут рядом сплошь башкирские деревни…». Послышался мерный лошадиный шаг. «Нет, лихие башкиры скачут обычно верхами, а тут – телега. Наверное, деревенский, пусть и башкир, только бы не оставаться одной среди леса…»

– Эй, кто тут? – раздался молодой ломкий басок. – Что случилось? Помочь-то надо, что ль?

Над девчонкой склонилось знакомое лицо. У нее радостно забилось сердце. Свой! Из их села, Колька-гармонист.

– Кияшка!? – узнал ее парнишка. – Ты чего тут сидишь?

Вообще-то она никакая не Кияшка, а Евдокия, Кия, как она сама себя назвала в детстве. А когда ее хотят позлить, то обзывают Дуськой. Да, вот что значит мужичок, хоть и не доросший еще: поднатужился, приподнял плечом край телеги и высвободил колесо.

– Давай снопы собирай, а я буду укладывать их на телегу, – распорядился он.

Принимая у нее последний сноп, он нечаянно коснулся ее руки – и как будто током ударило. Он смотрел на знакомую с детства девчонку с длинной косой и не узнавал ее: белое, будто светящееся в сумерках, лицо в кружеве черных завитков, стрельчатые черные брови, зеленовато-карие с поволокой глаза в пушистых ресницах, румяные щечки с лукавыми ямочками и алые, влажные губы, к которым так и притягивала неведомая сила. Колька словно одеревенел, с ним что-то происходило, но что именно, он не мог понять. Наконец парень просипел:

– Последний, вроде. Ехать надо…

Они вместе уложили сноп, привязали его лошадь к телеге со снопами и уселись рядышком. Забирая у нее вожжи, он почувствовал что-то упруго-округлое, трепещущее и тотчас отдернул руку, как от раскаленной сковороды. Его будто всего кипятком обдало. Хорошо, ей не видно в темноте, какой он стал красный, как вареный рак. Они неспешно ехали по лесной дороге, касаясь плечами друг друга, и тихо надеялись, что это волшебство под колдовским звездным небом не скоро кончится.

Впереди посветлело. Вот и село.

– Тпру! – натянул парнишка вожжи. – Дальше ты поедешь одна. Дом-то твой уже виднеется, вон и ворота распахнуты. А я сторонкой к себе… – вздохнул он.

Она удивленно взглянула на него, все еще не веря, что волшебная сказка так внезапно закончилась.

– Да твои братья… – глухо ответил он на ее немой вопрос. – Известно, какие они кулачные бойцы…

– Эх, ты! – радостно засмеялась девчонка, добивая его своими лукавыми ямочками, и повернула лошадь к дому.

Колька, проклиная себя за трусость, поехал дальше.

Они долго не виделись. Уже и лесистые холмы вокруг села покрылись багрянцем. Люди копали картошку, убирали огороды, солили бочками капусту и прочий овощ. Готовились к суровой и долгой уральской зиме. Вечерами Колька, сделав уроки и убрав в стайке у коровы, чтобы мать не ворчала, потихоньку выскальзывал со двора и брел к ее дому – самому красивому в их селе.

Двухэтажный шестистенок с резными затейливыми наличниками и петушком-флюгером на коньке крыши гордо возвышался на высоком берегу реки, делившей село на две половины. Массивные тесовые ворота скрывали широкое подворье с амбарами, конюшней, коровником, свинарником, курятником и прочими хозяйственными постройками. К дому примыкали просторные сени: сверху – сеновал, внизу сельскохозяйственный инвентарь, клети для бочек с соленьями и продуктовых запасов. За домом – большая баня, огромный огород с колодцем и крытое гумно. У ворот гремит цепью зубастая овчарка.

Крепкое хозяйство у Шадриных. Да и семья-то немаленькая: одних детей десять человек – семеро парней да три девки. Старшие ребята – статные, чернобровые, сильные и работящие – в отца. Девки красивые, а все же средняя, Кия, лучше всех. На нее уже и взрослые парни поглядывали на гуляньях.

Колька надеялся хоть мельком увидеть ее – в окошке ли, в огороде ли, на речке ли, где она любила рыбачить, или встретить, вроде случайно, у ворот. Но это ему никак не удавалось, сколько он ни заглядывал во все щели. Раньше она хоть в школу ходила, но после третьего класса ей пришлось нянчиться с младшими и помогать матери управляться по дому.

– Ты чего здесь околачиваешься? – загремело над ним. – Ишь, женишок выискался! Мал еще да соплив девок-то доглядывать! Проваливай скорее, а то по шее получишь. Или вот отцу твоему скажу… Уж он-то тебе всыплет!

Увидев старшего брата Кии, Колька вмиг очутился на другой стороне улицы.

Скоро праздник Покрова Пресвятой Богородицы. Обычно в праздники сельские парнишки и девчонки собирались на посиделки у Варвары, подружки Кии. Девки приходили с рукодельем, приносили с собой угощенье к чаю – баранки, пряники, сахарные «подушечки» с вареньем, мед. Позже подтягивались ребята с гармошкой или балалайкой, толпились в дверях, подпирая притолоку. Лузгали семечки и задирали друг дружку, как молодые бычки. Кольку, пятнадцатилетнего малолетку, принимали в компанию только за гармошку: лучше него в селе никто не играл, даже взрослые. Да и пел он голосисто, сочиняя песни прямо на ходу. А уж какие частушки выдумывал – все со смеху покатывались. Девки очень даже привечали кудрявого веселого Кольку.

На праздник к Колькиным родителям приехала родня из-под Питера, навезла всяких гостинцев. Семейное застолье только разгоралось. Гости рассказывали про то, как в столице свергали царя, совершались революции и начиналась Гражданская война, про то, что нет теперь никакого порядка, заводы стоят и продуктов совсем мало, а на базаре все дорого. Колька не стал дожидаться, пока взрослые наговорятся «про политику» и затянут песни, заставляя его подыгрывать и подпевать им. «Ничего, отец достанет свой баян, который привез с войны из самой Германии».