Метаморфозы жира. История ожирения от Средневековья до XX века - Жорж Вигарелло

Подагра

На фоне бесконечных споров по поводу происхождения жировых или водных веществ начались многолетние дискуссии об истоках подагры, представления о которой также связывались с неким «излишком телесных соков»[305].

В 1550 году Жан Фернель дает объяснение, совершенно отличное от традиционных[306]: якобы на уровне мозга телесные соки сгущаются и спускаются вниз под действием силы тяжести, проникая в чересчур мягкие или «расслабленные» суставы. Мозг, таким образом, действует как «присоска»[307]: его низкая температура тянет телесные соки вверх, после чего они опускаются вниз, наполненные «тяжелой» и холодной слизью. Это запускает механизм болезни: жидкость, сдавленная под черепом, вытекает в «суставы», мешая их движению и раздражая их. Образ всеобъемлющ: тело представляет собой замкнутый круг, по которому пары телесных жикостей поднимаются к голове, конденсируются и опускаются, распространяясь и останавливаясь в нижних частях тела. Никола Абраам де Фрамбуазьер вслед за Фернелем выражает уверенность в том, что жидкости «опускаются», указывая на блуждающую боль подагрика: «Больной ощущает боль, понемногу спускающуюся от шеи или плеч к локтям и кистям рук, или же вдоль спины…»[308] Болезнь, таким образом, есть не что иное, как дистилляция наоборот: катаральное происхождение «вытекающей жидкости» доказывает слабость мозга, вызывающую появление «излишних выделений»[309]. Описание больного подагрой усложняется: он страдает от воспалений, он весь забит тяжелой плотной слизью.

Остается ряд разногласий по поводу происхождения мучительных болей в суставах, которые связаны с избытком телесных соков и пищи. Нет сомнений по поводу спускающихся со стороны головы излишков, в частности «фонтанирующей слизи»[310], но существует множество гипотез о наличии других расстройств — обмена веществ, недостаточного переваривания пищи[311]. Сюда следует добавить застойные явления: «задержку менструации или геморрой»[312], потоотделение или абсцессы. Делаются предположения о специфической роли вина, что Томас Сиденхем испытал на собственном опыте. Вот что он писал в 1683 году:

Хотя чревоугодие и слишком большое количество еды довольно часто вызывают подагру, еще чаще она является следствием избытка выпитого вина, вредные пары которого разлагают пищеварительные закваски, ускоряя процесс переваривания, перегружают кровь чрезмерным обилием соков, ослабляют и угнетают жизненный тонус[313].

Причины подагры становились все более разнообразными, даже среди «богатых», которые, как считалось, чаще страдали от этой болезни, и Поль Дюбе в 1640 году начал сомневался, включать ли ее в список «болезней бедных»[314]. В зависимости от ситуации врачи Людовика XIV в 1697 году обвиняли «вино Ривзальт» в том, что оно спровоцировало у короля столь сильный приступ подагры, что он не мог спать более «двух-трех часов»[315], в 1698-м — «пиры в Фонтенбло», после чего у короля «опух правый локоть»[316], в 1699 году — «восхитительно вкусное рагу», вызвавшее такую сильную и длительную боль, что «король не мог наступить на ногу»[317], или «холодный и сильный юго-западный ветер», дувший в декабре того же года, из-за которого «приступ подагры затянулся надолго»[318]. Эта тяжелая болезнь вызывала у короля «озноб», он испытывал «сильные боли», впадал в «забытье». Этот «недуг» не давал ему возможности ходить, вынуждал постоянно на что-то опираться и пользоваться различными приспособлениями, например «креслом-каталкой»[319], на котором король передвигался начиная с 1700 года.

Помимо споров о причинах подагры, из «Дневника здоровья Людовика XIV» видна невозможность определения подагрической жидкости. Она постоянно меняет место: то вызывает боли в пятке, то поднимается «к полной части ноги», то к «плечу», то превращается в насморк, то «оказывается в голове»[320]. Ее природа непонятна: «Создается впечатление, что никто еще не смог точно определить, откуда она берется и по каким каналам перетекает»[321]. Нет ничего более неуловимого, чем эта жидкость, но в то же время понятно, что она связана с «неправильным образом жизни и полнейшей праздностью»[322]. Она не поддается определению, но явно близка к механике жира.

В конце XVII века Сиденхем предложил следующие описания подагриков: одни могут обладать «большой головой», «рыхлым и полным влаги телом», другие имеют «сильное и крепкое сложение»[323]. Основной причиной болезни считалось избыточное питание, но последствия этого во многом остаются неясными.

Несмотря на смутные представления об избыточных телесных соках, борьба с ними велась всегда только в одном направлении: их стремились удалить, смягчить их действие, осушить. Такой сложной и совершенно особой проблемы, как истощение, еще не существовало.

Глава 3. Исследуем изображения, уточняем термины

Если выйти за пределы медицины, то можно обнаружить новое явление: в XVI–XVII веках точнее становятся изображения, обогощается лексика, касающаяся полноты и худобы.

Тщательнее, чем в прежние времена, художники на гравюрах и картинах стараются изобразить вес персонажей, в подробностях показать их короткие руки, ноги и толстую шею, заплывший подбородок или впалые щеки. С другой стороны, в отсутствие каких-либо критериев, выраженных в цифрах, возникают слова, передающие малейшие нюансы. Таким образом создаются ступени, описывающие полноту или худобу, не содержащие ничего оскорбительного; впрочем, эта градация смутна, расплывчата и часто ограниченна. Тем не менее в XVI–XVII веках появилось множество слов для обозначения размеров тела, тогда как в средневековом мире они были крайне редки. Некоторые смешения могут показаться странными: например, Луи Гюйон в 1604 году в своих «Разнообразных уроках» (Divers Leçons), описывая «корпулентную фигуру», соединяет толщину и высокий рост, а «изящество» определяет через понятия худобы и малого роста. С его точки зрения, толстый человек может быть только высокого роста[324].

Образы и реализм черт

В мире образов наблюдается рост интереса к сюжету. Иконография в эпоху Ренессанса претерпела изменения[325]. Художников и граверов вдохновляют контуры «реального» тела и «причуды природы»[326], которые теперь оживляют фигуры и картины. Предметы и люди изображаются мощными, иногда до странности. Пространство на картинах теперь иное. В изобразительном искусстве утвердился реализм (историки искусства много исследовали его и приводили множество примеров, не раз меняя направление взгляда и внимания[327]), что в конце XVI века добавило новизны в «науку об уродах»[328], хоть и не без мысли о некоем божественном вмешательстве. Это говорит о том, что неожиданное, удивительное или избыточное стало в значительной степени преобладать[329]. Отсюда интерес к чрезмерным, порой диссонирующим формам.

Однако наиболее характерной здесь оказывается чрезмерная полнота. Между тем, что является «нормой», и тем, что ее «превышает», различий по-прежнему мало. Хороший пример — монах Иеронима Босха[330], тщательно выписанный в виде шара: у него отсутствует шея, лицо и