Селижаровский тракт - Вячеслав Кондратьев

- Коншин! - окликает кто-то. Он поворачивается и видит политрука, забившегося под лохматую ель. Тот курит частыми, нервными затяжками, в глазах растерянность. - Потери есть во взводе?

- Нет, обошлось.

- Залезай, перекурим. Ты куда направился?

- Народ вас спрашивает или ротного. Вот и иду...

- Сейчас пойдем, а пока залезай.

Коншин приподнимает ветви и забирается под ель. Садится. Политрук молча протягивает кисет с легким табаком. Закуривают и некоторое время попыхивают цигарками молча. Политрук нервно теребит пальцами портупею, потом тяжело откашливается.

- Четина убило, - говорит он глухо, продолжая кашлять.

- Что? - вскакивает Коншин.

- На тропке он. В нескольких шагах отсюда.

И Коншин бежит. Лейтенант лежит на спине. Коншин не видит на его теле ни раны, ни крови, но лицо уже посеревшее, и так же обиженно опущены пухлые губы, как на последнем привале, когда он спал... Коншин долго стоит потрясенный первая смерть... И чья? Этого тихого мальчика, к которому и Коншин, да и весь взвод относились так несправедливо, с подсмешками и подковырками. Прищемила запоздалая жалость. Долго протирает глаза Коншин жесткой рукавицей, потом наклоняется над Четиным, подбирает его автомат, планшет и плетется обратно.

- Первый... - тихо произносит политрук.

- Да.

- Взвод теперь твой. Пошлем бумагу, чтоб провели приказом.

Коншин устало и безразлично махнул рукой.

- Не радуешься?

- Нет. Ответственности боюсь.

- А ты не бойся. Сколько ты в армии?

- Почти три...

- Это кое-что значит. И курсы кончал... А бедняга Четин, наверное, только три месяца обучался... Ну, пошли, - поднимается политрук. - Как настроение у народа?

- До обстрела маялись, а сейчас вроде ничего...

Подходят к оврагу. Политрук замедляет шаг и проходится глазами по убитым.

- Простреливается? - спрашивает коротко и чуть поеживается.

- Ага. Пустил очередь, когда я перебегал.

- Ну, с богом, - усмехается политрук и спокойно спускается со взгорка. Коншин за ним. Падают на той стороне.

За ними взвывают пули, а потом уже слышат они треск пулеметной очереди.

- Гады! - матюгнулся политрук. - Окопов у вас там тоже нет?

- Нет. Три шалашика только.

- Дела... Ну, давай. Соберешь взвод сейчас.

- Нельзя, политрук.

- Ах да, понимаю. Поговорю с каждым в отдельности.

Ребята занимаются делом - кто шалашики сооружает, кто ковыряет мерзлую землю без толку, но все же из снега делают брустверы вокруг выкопанных ямок. Все же занятие. К политруку сразу вопросы насчет еды. Ели-то прошлым вечером, ночь топали, животы, конечно, подвело. Но кое-кто уже костерики маленькие запалил, набил котелки снегом - будут кипяточком баловаться. Коншин с политруком присаживаются, снимают рукавицы, протягивают к огню руки - вроде и телу теплее становится.

- Стопочку бы сейчас в самый раз, - говорит один из отделенных. - Для поднятия духа, - и поглядывает на политрука.

Но тот отмалчивается. Видно, другие у него сейчас мысли.

- Ну что ж, вижу - обустроились вы маленько, - поднимается он. Настроение вроде бодрое... - Помолчав немного, политрук поворачивает голову к полю, вглядываясь в Овсянниково. Как ваша родная деревня называется? обращается он вдруг к Рябикову, находящемуся, как всегда, при Коншине.

- Костенево, - отвечает тот с некоторым недоумением. - А что?

- Небось такая же деревенька? И избы такие же? - продолжает политрук. Похожа...

- Так вот, товарищи... В бою будет страшно, очень страшно, но чтоб этот страх перемочь, думайте-ка вы вот о чем: Овсянниково - твоя деревня, в ней твои родные под немцами мучаются... Понимаете? Легче будет, страха меньше, а злости больше. Поняли, ребятки?

- Чего не понять, товарищ политрук, - отзывается Рябиков. - И так глядишь на это Овсянниково, думаешь: русская деревня-то, а под гадом фашистом. Сердце кровью обливается, мое же Костенево тоже под ним.

- Выбить надо гадов оттедова. Выбить! Это мы знаем, товарищ политрук, нас агитировать не надо, вы вот скажите - как с огоньком будет? Танки как, будут ли в поддержку? - ожесточенно говорит один из "бывалых" с седой щетиной на лице.

- Да, надо выбить, товарищи... Танки, по-моему, на подходе. Будет, наверно, и артиллерийская подготовка. - Политрук обводит глазами бойцов и видит, что у всех один вопрос: сегодня ли в наступление? Но он и сам не знает, что решит начальство, поэтому замолкает.

- Что-то вы не очень уверенно говорите, товарищ политрук, - начинает тот, с седой щетиной. - Я же вторым заходом на фронте. Кое-чего повидал. Без хорошего огонька тут делать нечего. Видали, сколько их не дошло-то? То-то и оно...

- Скоро придет командир роты, он скажет точно. - Политрук поднимается.

- Вас проводить? - спрашивает Коншин.

- Не надо.

Но Коншин все же провожает до оврага... Политруку за тридцать. Для Коншина - почти старик. Наверно, женат, имеет детей. До войны как будто работал кем-то в райкоме, инструктором, видимо... У него красноватое обветренное лицо деревенского жителя, морщинистое не по годам. На формирование его прислали за неделю до отправки на фронт, и поэтому Коншин мало его знает, не так, как Кравцова, с которым почти полтора месяца вместе. Но по тому, как без колебаний перемахнул политрук овраг, видно - не трус.

И сейчас так же спокойно, как и в первый раз, перебегает он простреливаемое место, машет Коншину рукой и скрывается между деревьями на той стороне оврага.

Опять взвод без начальства. Опять все на плечах Коншина. Надо бы дать приказ окапываться, но не знает он, оставят ли здесь или перекинут взвод. Да и не берут малые саперные мерзлую землю, хоть что делай! А ямки небольшие в снегу и так почти все выкопали, но толку от них чуть, одно самовнушение, ну и для порядка.

Командир первого отделения - ставший теперь помкомвзвода - приглашает Коншина в только что сооруженный шалашик.

- Погреемся, командир, малость, покурим, - говорит он, пропуская Коншина вперед.

В шалаше тепло, дымно... Не успел Коншин курнуть два раза, как кидает его в дрему. Глаза закрываются, и проваливается он куда-то, где нет ни этого поля, ни развороченной земли, ни минометного обстрела, ни наступления впереди... Ничего нет. И побыть там, где ничего нет, хоть несколько минут, видимо, просто необходимо всем им, потому и сержант засыпает, не докурив цигарку, и красноармеец, который с ними, - тоже.

Но ненадолго это. Как провалились в небытие, так и вырвались из него прострекотала пулеметная очередь над оврагом. Видно, идет к ним кто-то...

Пошли с сержантом туда. По дороге проходят мимо группки бойцов, человек пять сбились в круг, курят, один из "бывалых" что-то рассказывает, слушают без улыбок.

- Товарищ командир, где же лейтенант наш? Может, и правда к немцам ненароком попал? - спрашивают Коншина.