Сети Госпожи ужаса - Дмитрий Чайка

со мной, опустился вдруг на колени и начал гладить шершавый камень, торчащий из земли. Он плакал и бормотал что-то на родном языке. И даже таксиархи, люди, очерствевшие на войне, понимающе отвернулись. Нелегко видеть, как человек молится тому месту, где жили предки. Как будто сами не сожгли множество таких же домов. Купец застыл, молясь мертвым камням, а я просто ждал.

— Отстрой дом отца, — сказал я ему, и Рапану вытер слезы с круглой кошачьей физиономии и кивнул.

— Непременно отстрою, господин, — сказал он. — Там похоронен весь отцовский архив. Таблицы за последние сто лет. Там вся наша торговля, все долги и… — он махнул рукой. — Да кому теперь это нужно!

Усадьба купца Уртену, его отца, — археологическая сенсация моей старой реальности. Цены не было дому, в котором засыпало песком и кирпичом несметные богатства погибшей семьи и всю ее переписку.

— Не успели еще расчистить, господин, — угодливо поклонился мне здешний градоначальник. — Но сделаем немедленно! Все силы бросим!

— Даже не думайте, — зло взглянул на него Рапану. — Чтобы ни одна сволочь без меня не посмела к отцовскому дому подойти.

— Как скажете, почтенный, — равнодушно пожал плечами Аддуну, едва скрывая презрение к какому-то купчишке, который прикрывается милостью государя.

— Царский дворец восстановить нужно, — я разглядывал огромное строение, которое уныло смотрело на меня черными глазами выгоревших дверей.

— Непросто будет, господин, — осторожно посмотрел на меня бывший писец Аддуну. — Крыша выгорела вся, провалилась и засыпала черепицей покои. Стены кое-где от жара рассыпались в труху. Сделать можно, но уж очень дорого выйдет.

— Не дороже денег, — ответил я подумав. — Те помещения, что выгорели полностью, можно не восстанавливать. А вот казармы царской стражи почти целые стоят. Крышу поменяй и заселяй воинов. И вообще, у тебя есть другой способ мастерам работу дать? Нет? Вот и у меня нет. Если ты камнерезов, строителей и художников в крестьян превратишь, то новых уже не будет. Мастера творить должны, а не коз пасти и финики собирать. Понимаешь?

— Да, господин! Как прикажете, господин! — писец смотрел на меня беспредельно преданным и беспредельно же тупым взглядом.

Ему ни за что не понять, что именно тончайший слой ремесленной элиты, состоящий из талантливых гончаров, ювелиров, медников и стеклодувов, отличает эту эпоху от Темных Веков, наступление которых я так стараюсь предотвратить. Мастера сейчас разбросаны по деревням, не имея возможности прокормиться ремеслом, а я соберу их назад и дам им работу, восстанавливая ненужную роскошь дворцов. А там, глядишь, и моя скороспелая знать, богатеющая на глазах, потянется к прекрасному. А если не они, то их дети уж точно. Именно богачи являются потребителями тех товаров, что везут купцы по Великому морю. Не крестьяне же покупают слоновую кость, микенскую керамику, тирский пурпур и золотые египетские амулеты. Только потребление знати еще хоть как-то держит на плаву этот мир. Именно дуреющие от безделья богатые бабы, что трясутся от желания прикупить египетского льна и аравийских ароматных масел, заставляют течь караваны из одного конца мира в другой. Такой вот парадокс здешней экономики.

Думаете, смешно? Да не смешнее, чем активность китайцев во времена династии Тан, которые прикладывали немыслимые военные и политические усилия, чтобы пробить путь в Персию. Ведь именно оттуда везли хузму, лучшую краску для бровей, которой пользовались в гареме Сына Неба. Кому нужны постоянные скандалы в собственном доме? Да никому. А раз так, то лучше захватить Самарканд, чем терпеть постоянные бабские истерики. И ведь захватили, переместив Шелковый путь на север, подальше от земель, завоеванных арабами.

Вот поэтому я щедро рассыпаю вокруг себя драхмы и статеры, заставляя людей покупать, покупать и покупать. Иначе все, что я делаю, не имеет никакого смысла. Крошечные анклавы княжеств замкнутся в границах горных долин и будут жить натуральным хозяйством, как и случится совсем скоро, если остановить поток караванов, бороздящих просторы Великой Зелени.

— Лес просох? — спросил я, хотя и так знаю ответ. Кедровые доски, подготовленные еще прошлой зимой, уже вымочены в соленой воде лагуны и складированы в горах, где продуваются всеми ветрами. Их сложили неподалеку от верфей и охраняют немалой стражей. Это же драгоценность великая.

— Лес отличный, господин, — склонился Аддуну.

— Мастер Заккар-Илу вернется в Угарит, — сказал я. — И его люди тоже. Верфи восстановим уже в этом году.

— Да неужто! — просиял Аддуну, всплеснув руками, и я его прекрасно понимаю. Ведь не бессмысленная громада дворца оживит это место. Верфи! Именно верфи превратят этот Угарит в подобие того города, что стоял здесь раньше. А уж если пойдут караваны с востока… Тут еще больше народу будет жить, чем раньше.

— Пока новых домов не строить, — приказал я, отмечая мечтательность на его физиономии. Я ведь эту сволочь насквозь вижу. Он уже мысленно запустил свою руку в пухнущий от серебра городской бюджет.

— Вернусь с Кипра, — продолжил я, — разметим заново улицы. Собери пока всех мастеров, которых найдешь по округе. Пусть займутся дворцом. Кормить их будешь из казны.

— Слушаюсь, господин, — склонился тот, а потом на его лице появился ужас, так как над городом раздался щемящий душу перезвон колокола.

— Враг! — взвизгнул Аддуну. — На нас напали, господин!

— Нет, — покачал я головой. — Это не враг. Я тут жду кое-кого.

Местного градоначальника мы выгнали из собственного дома, потому что в Угарит заявилась целая эскадра, которая собиралась в критском Итане. И кого тут только нет! Даже злейшие враги пришли сюда вместе, наплевав на былые распри. По крайней мере, царь Кносса Идоменей преспокойно болтает с критянином Таласом, а Одиссей пьет рядом с Ойо, архонтом Китиры, которому не раз и не два обещал выпустить кишки и набить брюхо грязью. Тот, в свою очередь, обещал ему нечто похожее, отличаясь лишь в деталях.

Даже отряд с Родоса не смог отказаться от такой возможности и пошел с нами, когда мы остановились на острове, чтобы взять воды и зерна. Я тогда трезво оценил свои возможности и решил не связываться с царицей Поликсо. Боевая старуха обосновалась в крепости, стоявшей на столь неприступной скале, что туда никаким камнеметом не добить. Муж ее Тлеполем, сын Геракла, героически сложил голову под Троей, но запомнился потомкам совсем не этим. Это именно он влюбился в юного Тесея и склонил его к разврату, накормив здешним деликатесом — мясом колючей акулы. Впрочем, тут подобные отношения пока не в тренде, но за хорошую кормежку люди готовы еще и не на такое. Голод не тетка. Кстати, и эта династия пришлая, а потому сковырнуть ее не представляет ни малейшего труда. Тлеполем — приезжий из Аргоса,