Сети Госпожи ужаса - Дмитрий Чайка

помешает помолиться Иштар, — обратился Кулли к командиру своей стражи. — Мы давно в пути. А тебе, Унака-ан, обязательно нужно богине войны поклониться.

— Мне бы по бабам, — мрачно ответил тот. — И моим парням тоже…

— Ну а я тебя куда веду? — непонимающе посмотрел на него. — Мы идем в Дом Иштар, к северным воротам. Там баб столько, что глаза разбегаются.

Пыльная улица[10], застроенная тесно жмущимися друг к другу домишками, с каждым кварталом становилась все шире. Выше и роскошней становились дома, пока в кварталах Кадингирра и Эриду они не превратились в настоящие дворцы с колоннами, с львиными статуями у входов и цветущими садами, разбитыми на высоких террасах. Сам Мардук-аппла-иддин, царь Вавилона, царь Шумера и Аккада, царь Кар-Дуниаша, любимец Энлиля и Шамаша, жил неподалеку. Они идут правильно. Вот же ведь чудовищный зиккурат Этеменанки подпирает небо своей громадой. Храм Иштар недалеко от него, прямо у ворот, ведущих в родной Сиппар, будь он неладен.

— Эй, хозяин, — критянин потянул Кулли за локоть. — А почему в этом городе все двери красные?

— Чтобы злых духов отпугивать, — пояснил купец и устремился к приземистому зданию с колоннами, выложенными глазурованной плиткой.

Храм этот своего зиккурата не имел, но был почитаем всеми горожанами, ведь Иштар — покровительница города, дарующая любовь и новую жизнь. Двор Церемоний, выложенный кирпичом, вел в главный зал, где стоял жертвенник и бронзовая статуя. Вход туда охраняли фигуры львов и драконов-мухшушей. Кулли вошел и поклонился пугливо, боясь взглянуть в глаза Богини, сделанные из лазурита. Обнаженная фигура с птичьими лапами вместо ступней, и крылья, сложенные за спиной, пугали его не на шутку.

— Госпожа любви! Звезда утренняя! Та, что пробуждает страсть! Прими подношение мое! — пробормотал он и положил в массивный жертвенник несколько драхм. — Дай легкой дороги! Всели мужество в этих воинов!

— Так где тут бабы-то? — вывел его из состояния транса критянин Унака-ан, чье имя переводилось как «рожденный луной».

— А? — вздрогнул купец, который прилип взглядом к бесконечной синеве глаз богини любви. — Да вон там! — ткнул он в коридор, выходивший из зала, и со знанием дела пояснил. — Там жрицы живут, но могут и горожанки прийти. Они должны священную службу сослужить, прежде чем замуж выйти. У таких головы веревкой повязаны. Пока службу не сослужат, домой уйти не могут. Самые уродливые по году сидят, пока над ними не сжалится кто-нибудь. Гы-гы… Хотя… есть и такие, которые сюда каждую неделю бегают. Очень почитают богиню, их от священной службы просто за уши не оторвать.

— И что, таких замуж берут? — не поверили критяне.

— Берут, — пожал плечами Кулли. — Они тоже люди, и закон защищает их так же, как всех остальных. Правда, мне отец покойный такое наставление давал: «Не женись на проститутке, у которой мужей много, на Иштар-женщине, которая посвящена богу. Когда у тебя беда, она не поддержит тебя, когда у тебя спор, она будет насмешницей»[11].

— Блудливая баба есть блудливая баба. Все они такие, — понимающе покачали головами критяне, а потом выпучили глаза. — Эт-то еще что такое?

Кулли оглянулся и остолбенел. И впрямь, посмотреть было на что. В Вавилоне не приветствовали поклонение Иштар как богине войны, как это делали в Ассирии, но и публичных оргий, как в шумерском Уруке, не устраивали тоже. Южане превозносили Богиню превыше всех, и в почитании ее не знали ни удержу, ни меры. Просвещенные вавилонские цари боролись с их религиозным безумием, но пока получалось плохо.

— Богиня, прими мой дар! И службу мою прими!

Всклокоченный, худой мужик сбросил с себя набедренную повязку и надел женское платье. Он застыл, с восторгом глядя на статую, и затянул гимн, протягивая к ней руки.

— О Иштар, звезда утра, светлая, как огонь!

Ты — львица, никто не устоит перед тобой!

Ты — любовь, ты — война, ты — жизнь и смерть!

Его окружили евнухи, вышедшие из соседнего зала. Их обрюзгшие, одутловатые лица осветились радостными улыбками. Мужика взяли под руки и увели куда-то.

— Ты куда нас притащил? — процедил Унака-ан, который вдруг узнал, что здесь во имя богини можно и с мужиком переспать. Точнее, с тем, кто был когда-то мужиком. — Где нормальные бабы?

— Да в любой таверне за стеной! — крикнул в сердцах Кулли. — Я вас сюда привел, чтобы Богиня в боях удачи дала. А вы… Проваливайте отсюда, не гневите Госпожу битвы! На постоялом дворе встретимся.

— Пошли отсюда, парни, — презрительно сплюнул критянин, а Кулли пошел в узкий коридор, где увидел множество дверей, за каждой из которых его ждала прелестница, о которой он мечтал все долгие недели, что шел сюда от Угарита.

— Та-ак! — он, предвкушая веселье, открыл первую дверь и тут же закрыл ее, пытаясь сдержать биение сердца. — Нет! Это два кувшина вина надо выпить. Не меньше!

Он прошел дальше по коридору и открыл следующую дверь. Ее он тоже захлопнул, едва успев увернуться от жадной женской ручки, которая чуть было не схватила его за хитон и не втащила внутрь. Кулли привалился к двери спиной, и вовремя. На деревянное полотно посыпались яростные удары, а из комнаты раздались возмущенные вопли.

— Ты куда пошел? А ну, вернись, сволочь! Чтоб у тебя мужской корень отвалился! Чтоб засохло твое поле, а молния сожгла финиковые пальмы. Чтоб тебя никогда не пустили за медную стену[12]! Немедленно иди сюда, негодяй, и возьми меня! Открывай дверь, трус несчастный!

— Да провались ты, страхолюдина, — ответил ей Кулли, из последних сил держа дверь, которая содрогалась под могучими ударами. — Я не для того месяц по пескам шел, чтобы спать с той, кто будет потом сниться мне в кошмарах. Да я скорее демона Намтара возьму на ложе, чем тебя.

— Сын рабыни, не знающий своего отца! — надрывалась за дверью прелестница. — Чтоб боги отвернулись от тебя! Умри позорной смертью, и пусть твой дух вечно мучается на берегу священной реки Хубур! Пусть все семь ворот Подземного царства будут закрыты для тебя! Пусть лодочник Хумут-Табала бьет тебя своим веслом до скончания веков! Прямо по мужскому корню бьет, которого у тебя нет! Слышишь ты, мужеложец, подставляющий свой тощий зад за глоток пива!

— Да чтоб ты сдохла, негодная баба! — с трудом сохраняя достоинство, ответил ей Кулли. — Что я тебе сделал-то, чтобы таких проклятий удостоиться?

— Проклятий? — взвыли за дверью. — Да ты еще не слышал моих проклятий! Чтоб ты остался непогребенным, негодяй! Чтобы твой труп исклевали птицы, а душа превратилась в ненасытного демона-уттуку! Ты, выкидыш гиены, помесь эламского мула и скорпиона из западной пустыни!