Невеста из империи Зла - Эльвира Валерьевна Барякина

свирепствовал Лядов. — Вы какой пример подаете своим товарищам? Купили флягу пива! Напоили шофера! А ты, Степанов? Ты же должен понимать! Ты же член факультетского комитета! Ну все, сегодня же пишу на вас докладную.

«Хрен ты чего напишешь, — ожесточенно подумал Миша. — Тебе тогда самому придется за все отвечать».

А история действительно вышла некрасивая. Мало того, что Гаврилыч из-за них сбил единственную достопримечательность в колхозе, так ведь это было прямое святотатство — памятник-то не кому-нибудь, а вождю мирового пролетариата!

Кроме того, купленное на общественные деньги пиво было конфисковано и вылито в канаву, за что Мише с Жекой предстояло держать ответ перед жаждущими однокурсниками.

«А американцу ничего — даже слова никто не сказал», — стараясь не слушать истерические вопли руководителя, негодовал Степанов. Это была настолько очевидная несправедливость, что он вновь возненавидел Алекса всеми фибрами своей души.

Вроде бы сегодня в магазине они были одной командой: вместе вели переговоры, вместе проучили дуру-продавщицу… А как отвечать — так Алекса и след простыл.

— Вечером устроим комсомольское собрание и проработаем вас как следует, — наконец принял решение Лядов. — Идите.

Оказавшись по ту сторону двери, Жека и девчонки почему-то расхохотались.

— Чего смешного-то?! — вне себя воскликнул Миша.

Марика возмущенно приподняла брови и вытаращила глаза — точь-в-точь как Лядов:

— Степанов! Ты же член факультетского комитета! Ты должен понимать!

— Да ладно! — хлопнул его по плечу Жека. — Не принимай близко к сердцу. Лядов у нас все равно ничего не преподает, так что отыграться на нас не сможет.

Видя, что ребята не винят в происшедшем ни себя, ни его (как главного и потому за все ответственного), Миша немного смягчился.

— Все равно неудобно перед колхозниками. Мы у них, можно сказать, единственную святыню попрали.

— Переживут! — отмахнулась Пряницкий. — Вот если бы мы ихнюю столовку разнесли, было бы из-за чего горевать. А тут — памятник.

— А где Алекс? — спросила Марика.

— Я здесь, — отозвался тот, появляясь из бухгалтерии.

Следом за ним выкатила Никаноровна. Лицо ее было бледно, косынка сбилась на затылок.

— Так вы точно сможете слепить новую голову? — взволнованно произнесла она.

— Я постараюсь, — кивнул Алекс. — Я брал курс по ваянию в колледже.

Это ничего не говорило Никаноровне, но в ее глазах засветилась смутная надежда.

— Ой, постарайтесь! К нам же комиссия скоро приедет!

— Хорошо, хорошо…

— А что, разве нельзя памятник в город свезти? В какую-нибудь специальную мастерскую? — удивился Миша.

Никаноровна посмотрела на него как на дурачка.

— А что я в сопроводиловке напишу? «Извините, но наш шофер по пьянке сверг Ленина»? Думай, что говоришь-то! Это же пятно на весь коллектив!

Миша понуро молчал. Ему было страшно неудобно, что иностранец стал свидетелем очередного очковтирательства.

«Зачем Алекс вмешался в это дело? Хочет продемонстрировать свою честность и благородство?» — недоумевал Степанов, уже позабыв, что пять минут назад он возмущался его бегством с места происшествия.

Но больше всего Мишу взбесила реакция ребят.

— Как здорово, что ты умеешь памятники реставрировать! — восхищенно говорила Алексу Лена.

Пряницкий вовсю ей подпевал:

— Ну, если б не ты, нам бы показали, где раки зимуют!

И даже Марика Седых пожала американцу руку:

— Спасибо, что поддержал нас.

«Вот так враги и вербуют себе сторонников, — подумал Миша. — Притворятся добренькими и участливыми, а наши уши-то и развесят. Ну, ничего, я еще выведу этого мистера Уилльямса на чистую воду!»

 

«Я благороден, как все рыцари Круглого стола, вместе взятые!» — веселился про себя Алекс, когда они возвращались назад в общежитие.

Ленин — это, конечно не обнаженная девушка, лепить его неинтересно, но Алекс ничуть не жалел о том, что назвался реставратором. В конце концов, он достиг своей цели: теперь Марика Седых смотрела на него преисполненным благодарности взглядом.

Когда они вышли из здания правления, уже начало смеркаться. Жека все болтал, описывая свои эмоции по поводу произошедшего, но Алекс его не слушал. Взгляд его был сосредоточен на тонкой фигурке, идущей чуть впереди.

Прямая спина, ровная линия плеч, подвижные бедра. И опять на ум шло черт-те что: женщины, несущие на головах кувшины с водой, персидские развратные гравюры, сладкий запах благовоний…

Алекс смотрел на Марику и улыбался. Он уже знал, как все случится: мимолетные встречи где-нибудь на краю леса и безумный секс на расстеленном наспех свитере. Он буквально видел перед собой ее откинутую назад голову и чуть приоткрытые, зовущие губы.

А что потом? Вернуться в Москву и позабыть обо всем? Скорее всего, так оно и будет. У Алекса — диссертация, у нее — учеба. Впрочем, вряд ли они будут раскаиваться в том, что наделали. Собственно, для чего еще людям дана молодость?

 

Весть о том, что пиво, которого все так ждали, безвозвратно утрачено, повергла студентов в траур. К тому же Лядов не разрешил ни костер развести, ни песен под гитару попеть.

— Вы все наказаны! — кричал он срывающимся голосом. — Всем идти спать, а то я на вас докладную напишу!

— Тоже мне писатель выискался! — презрительно фыркнул Жека. — Представляю, на что будет похоже собрание его сочинений в конце жизни: тридцать томов кляуз и доносов.

Распоряжение Лядова еще больше сконфузило Степанова: получалось, что их наказали, как маленьких. И чтобы доказать американцу, что «мы тоже не лыком шиты», Миша кинулся организовывать праздник непослушания. С наступлением темноты в первой мужской палате завесили окна, у двери выставили часового и при свете фонарика разлили по стаканам контрабандный портвейн. Правда, трех бутылок на двадцать человек было маловато, но больше все равно ничего не имелось.

Весь вечер ребята осторожно приглядывались к Алексу. От него ожидали какой-то особенной реакции на вареную колбасу в столовке, на ржавый репродуктор, который мог ни с того, ни с сего затянуть «Пчелочка златая, а что же ты жужжишь?».

Но наибольшее любопытство вызвал поход Алекса в деревянный сортир, стоящий в некотором отдалении от общаги. Колхозный плотник, страстный игрок в подкидного дурака, подошел к его возведению с душой: все четыре очка были вырезаны в форме игральных карт: бубны, трефы, черви, пики.

Алекс шел по тропинке, ведущей в туалет, как гладиатор по арене Колизея — под взглядами до крайности заинтригованной публики.

— Ну и как тебе? — не сдержался Жека, когда Алекс вернулся.

Тот пожал плечами:

— Нормально.